Эд Макбейн - Преступная связь
— Зачем?
— Чтобы похвастаться тобой.
— Эндрю...
— Чтобы все видели, как ты прекрасна. Чтобы вое видели, как сильно я люблю тебя.
— Но это очень опасно.
— Мне все равно.
— Да, конечно, мы в Бруклине...
— Потому-то я его и выбрал.
— И тем не менее...
— Не волнуйся.
— Я не могу не волноваться.
— Я хочу сказать тебе, что...
— Можем мы хотя бы не держаться за руки?
— Но я хочу держать тебя за руки.
— Я тоже. Но...
— Тогда перестань нервничать.
— Эндрю, а вдруг кто-нибудь...
— Что будешь пить? — прервал он ее и взмахом руки подозвал хозяина заведения.
Тот примчался пулей, потирая ручки и беспрерывно улыбаясь. Они сидели за маленьким угловым столиком. Посреди заляпанной красными пятнами белой скатерти стояла бутылка из-под кьянти с воткнутой в нее свечой. Круглолицый, доброжелательный хозяин, казалось, воспринял бы как оскорбление, если бы они не были влюблены друг в друга. Из умело замаскированных динамиков доносились сладкие звуки арий, достаточно громкие для тех, кто хотел их послушать, и достаточно тихие, чтобы возникало впечатление, будто ветер доносит их сквозь раскрытые окна со стороны Большого канала. Для среды в ресторан набралось довольно много народу. В воздухе парил приятный гул голосов вперемежку с позвякиванием серебра о хрусталь и вкусным запахом хорошей еды с кухни.
— Си, синьор Фавиола, — вежливо сказал хозяин, что, как она догадалась, означало «Слушаю, уважаемый синьор», или «Да, дорогой сэр», или что-то в этом роде. Фавиола — наверное, что-то родственное с «фаворитом». Теперь его лицо стало предельно серьезным и внимательным.
— Сара, чего бы ты хотела?
— Капельку «Блэк Уокер» со льдом.
— А мне мартини с «Бифитером» со льдом и парочку оливок, — заказал Эндрю. — Штучки три или четыре, Карло. Если не жалко.
— Signore, per lei ci sono mille olive, non si preoccupi[3], — ответил хозяин и поспешил к бару.
— Ты понимаешь по-итальянски? — спросила она.
— Немного.
— Ты там был?
— Нет. Ты что, читаешь мои мысли?
— Что ты имеешь в виду?
— Это одна из тех вещей, о которых я хотел с тобой поговорить.
Карло вернулся.
— Bene, signor Faviola. Ecco a lei un Johnnie Black, con una spuzzatina de seltz, e un Beefeater martini con ghiaccio e molte, molte olive. Alia sua salute, signore, e alia sua, signorina[4]. — Он отвесил низкий поклон и, пятясь, отошел от стола.
— Даже я поняла насчет «синьорины», — засмеялась Сара.
— Он считает, что тебе семнадцать лет.
— О-хо-хо.
Эндрю поднял бокал.
— За нас с тобой. Чтобы мы оставались вместе навсегда.
Она не ответила. Он протянул к ней свой бокал. Они чокнулись. Она по-прежнему молча пригубила виски. Он наблюдал за ней через стол.
— Испугалась? — спросил он в конце концов.
— Да.
— Почему?
— Сам знаешь.
— Я многое передумал за последнее время. О тебе. О нас. — Он отпил из бокала, выудил оливку, положил ее в рот, разжевал и проглотил. У нее возникло такое чувство, будто он тянет время. Наконец он продолжил: — Сара, ты знаешь, что я холост. Ты понимаешь, что я встречался с другими девушками...
Этого она не знала.
Ее как громом поразило. Какие еще девушки? Девушки?! Семнадцатилетние малютки, вроде тех, чей образ вызвал сладкоречивый Карло своим льстивым обращением «синьорина»? Сколько семнадцатилетних девчушек приводил сюда «достопочтимый синьор»? Тут до нее дошло, что он продолжает говорить, в то время как она совершенно отключилась, услышав о...
— ...до тех пор, пока я не оказался в Канзасе, за миллион миль отсюда, черт-те в какой глуши. И там начал по-настоящему думать. О тебе. О том, что ты значишь для меня. Я не мог избавиться от этих мыслей. И даже когда вернулся, они меня не оставили. Я думал о тебе все время. Пытался понять, какое место ты занимаешь в моей жизни, что значим мы друг для друга. Как во время лихорадки — пока тебя бьет приступ, ты ни о чем не можешь думать, и вдруг он проходит, и ты снова в порядке и в состоянии ясно мыслить. Когда это наконец произошло, я сказал себе: «Кому нужны эти другие девушки? Кто тот единственный человек, которого я действительно хочу видеть, с кем я хочу быть рядом, кого я на самом деле люблю»? И ответ один — это ты, ты и есть тот самый человек. Только с тобой я хочу быть отныне и навсегда, до конца моей жизни. Вот почему я привел тебя сюда, чтобы сказать тебе на глазах у всех: я люблю тебя, я хочу быть с тобой всегда.
— Какие девушки? — спросила она.
— Как... больше тебе нечего мне сказать?
— Да. Какие девушки?
— Ну... Некто по имени Уна. Я с ней встречался, но теперь все кончено. И еще одна, ее зовут Анджела, из Грейт-Нек, но я уже сказал ей...
Сара все еще переваривала Уну. Какое имя для любовницы! Уна. Прекрасное имя для семнадцатилетней ирландской шлюшки, которую он, наверное, трахал в той же самой кровати...
— Ты водил их туда? — спросила она. — Этих девушек? В квартиру? В нашу...
— Да, — ответил он.
— Эндрю, Эндрю, как ты мог!
— Но говорю тебе: все кончено. Все позади. Ты вообще поняла, что я тебе сказал? Я думал, ты обрадуешься. Я думал...
— Обрадуюсь? Ты трахаешь, — выкрикнула она, но тут же спохватилась и понизила голос, — ты трахаешь бог знает сколько молоденьких девчонок, и я еще должна...
— Трахал, — поправил он. — С этим покончено.
— Сколько их было?
— Двести сорок, — ухмыльнулся он.
— Очень смешно, сукин ты сын.
— Я пытаюсь сказать тебе...
— Сколько?
— Где-то с полдюжины.
— Ты говоришь, как моя сестрица, черт побери!
— Что?
— Полдю...
— Сара, я одинок. До нашей встречи с тобой я...
— Иди ты, — вспыхнула она, окончательно теряя голову от гнева и залпом осушила свой бокал.
— Я хочу еще.
Он подозвал Карло.
— Еще по одной, — приказал он.
— Si, signor Faviola.
— Достопочтимый сэр, как же, — пробормотала она.
— Что ты сказала?
— Ничего.
— Ты весь вечер собираешься злиться?
— Да.
— Ну и отлично.
Они молча сидели друг напротив друга, когда им принесли новые напитки. Карло снова сказал маленькую речь, включая: «Alia sua salute, signore, signorina», и, как и в первый раз, пятясь, отошел от столика.
— Да уж, синьорина, — протянула она, состроила гримасу и отпила большой глоток.
— На той неделе я еду в Италию, — сообщил он.
— Счастливого пути.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной.
— Возьми Уну. Да хоть всю свою дюжину.
— Полдюжины.
— Я их считать не собираюсь.
— Знаешь, я никак не могу тебя понять.
— Надо же.
— Я сказал, что отныне не собираюсь встречаться ни с одной женщиной до конца своей...
— Девушкой. Ты говорил о девушках. Ах, так вот ты о чем говорил? А я-то думала, что ты признаешься в совращении мало...
— Ты отлично поняла смысл моих слов. А теперь я предлагаю тебе поехать вместе со мной в Италию.
— А я отвечаю — нет.
— Почему?
— Потому что мне не нравится быть частью гарема. Кроме того, есть еще одна маленькая загвоздка — я вроде бы замужем.
— Никакого гарема не было. Кроме того, я уже десять раз повторил — с прежним покончено.
— Сколько им лет?
— Зачем тебе знать?
— Чтобы вволю поплакать сегодня ночью, — ответила она и вдруг разревелась.
— Милая, ну перестань, — прошептал он и снова завладел ее руками.
Она выдернула их.
— Сара, — повторил он, — я люблю тебя.
— Ну естественно, — ответила она, опустив голову и все еще плача. Скатерть в винных пятнах расплывалась у нее перед глазами.
— Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Италию.
— Нет, — покачала головой она и всхлипнула.
— Я прошу тебя выйти за меня замуж.
— Нет.
Она продолжала качать головой, не отводя взгляда от...
Постепенно до нее дошло. Она посмотрела ему в глаза.
— Что?
— Я хочу, чтобы ты развелась с мужем и вышла за меня.
Она снова покачала головой.
— Вот чего я хочу, — повторил он.
— Нет, — ответила она.
В ее глазах блестели слезы.
— Да, — настаивал он.
— Эндрю, прошу тебя, ты же знаешь, что я не могу...
— Я люблю тебя.
— Эндрю...
— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.
— Эндрю, ты же совсем меня не знаешь.
— Я отлично тебя знаю.
— Ты знаешь только, как мы с тобой занимаемся любовью.
— И это тоже.
— Я на шесть лет старше тебя.
— Я не собираюсь считать.
— Я — не одна из твоих юных девочек.
— У меня больше нет никаких юных девочек.
— Зато у меня есть. У меня двенадцатилетняя дочь, Эндрю, ты не забыл?
— Мы обсудим эту тему в Италии.
— Я не могу поехать с тобой в Италию.
— Можешь. Есть хочешь? Попросить меню?
— Ты понимаешь, что мы с тобой впервые вдвоем на людях? И ты уже предлагаешь мне ехать в Италию!
— Неправда.
— Что — неправда?
— Мы обедали на людях в Сент-Барте. А еще пили кофе с круассанами в забегаловке на Второй авеню.
— Это все было раньше.
— Да. Раньше. Круассаны с шоколадом. В день, когда мы в первый раз поссорились.
— Мы тогда не ссорились, — возразила она. — Я просто встала и ушла.
