Эд Макбейн - Преступная связь
— Счастливчик Пьер, — протянула Ребекка. — Лучше всех устроился.
— А можно найти виллу за такой короткий срок? — спросил Кирк.
— Думаю, да. Даже за неделю.
— Во Франции это называется не вилла, а шато, — заметила Ребекка.
— Un chateau, — блеснул эрудицией Кирк.
— Я думал, шато — значит замок, — сказал Майкл.
— Какая разница! — ответила Ребекка.
— Хочешь жить со мной в замке? — спросил Майкл и нежно пожал ей руку.
Сара едва-едва удержалась, чтобы не разрыдаться.
* * *Лоретте не терпелось рассказать ей. Она не могла дождаться конца урока, чтобы поговорить с миссис Уэллес с глазу на глаз. Последний урок в эту среду начался на двадцать минут позже обычного из-за неожиданной учебной пожарной тревоги и утреннего собрания — двух совершенно неуместных мероприятий в такой чудесный солнечный день.
— И первых строк вполне достаточно, — говорила Сара. — Первая строчка самодостаточна. «О, как прекрасна Англия сейчас, когда царит апрель». Кстати, если хотите проверить, насколько хорошо человек знает английскую литературу, спросите: "Что идет после слов «О, как прекрасна Англия сейчас...»? В девяти случаях из десяти вам ответят: «Когда царит весна». А на самом деле — «Когда царит апрель». И все томление, вся страсть, вся сладкая печаль этого чудесного месяца чувствуются уже в первой строчке. Кстати, остальная часть стихотворения значительно слабее. Вот прочти-ка первые несколько строчек вслух, пожалуйста.
Абигайль Симмс, долговязая четырнадцатилетняя девочка с белокурыми прямыми волосами, ниспадающими до середины спины, откашлялась и продекламировала первое четверостишие.
— Достаточно, Аби, спасибо. А теперь скажите, для кого из вас апрель ассоциируется с низкими сучьями и охапками валежника? По-моему, Браунингу следовало бы остановиться, найдя первую блестящую строчку, и не пытаться развивать успех. Согласны?
Весь класс настороженно следил за ней, ожидая подвоха. «Она часто так делает, — подумала Лоретта. — Ведет их за собой, вроде бы вкладывает одни мысли, а на самом деле исподволь учит чему-то совершенно другому». Но нет, на сей раз она, похоже, действительно огорчалась за поэта. Лоретте не терпелось дождаться звонка и рассказать миссис Уэллес обо всем, что творится у нее дома, о том, как Дасти набрасывается на нее всякий раз, стоит матери отвернуться.
— "...А там и май грохочет, — продолжала цитировать Сара. — И белогрудка вьет гнездо, и соловей клекочет". Ладно, мы все живем в большом и шумном городе, мы не так уж часто видим, как просыпаются к новой жизни белогрудки, соловьи или там лютики. Но много ли говорят вам эти образы? Вы вообще знаете, что такое белогрудка? Или зяблик? «И трели зяблика слышны на ветке над ручьем». Салли, что такое зяблик?
Салли Хоукинс, сама как зяблик, длинная и хилая, с жесткими каштановыми волосами и выпученными темными глазами. Именно таким Лоретта и представляла себе зяблика.
— Ну, птица такая, — промямлила Салли. — Наверное.
— Ты имеешь хоть какое-нибудь понятие о том, как она выглядит?
— Нет.
— Она синяя? Желтая? Красная?
— Не знаю.
— Так не кажется ли вам, что поэт должен предлагать нам образы, которые мы можем себе представить? Теперь возьмем цикламен. Кто-нибудь знает, как выглядит цикламен? Алисия?
— По-моему, что-то типа гвоздики.
Алисия Голдштейн. Складненькая малютка с темными волосами и еще более темными глазами, очень переживающая по поводу своего претенциозного имени, которое ее мать считает более стильным, чем просто Алиса.
— "И даже ярче цикламена!" Последняя строчка стихотворения. Кстати, где он сам, Браунинг? Стихотворение называется «Мысли о доме из-за границы». Итак, где находится автор? Цикламен растет в Англии или где-то за границей?
— Наверное, за границей.
Дженни Ларсон. Толстые очки, веснушки по всему лицу. Тихая, как мышка.
— И где именно?
— Может, в Италии?
— Почему именно в Италии?
— "Цикламен" звучит как-то по-итальянски. Не знаю. Просто мне так кажется.
— А еще он написал «Моя последняя герцогиня», — сказала Эми Фиски. — Там ведь дело происходит в Италии, правда?
— А еще он написал «Испанскую монашку», так, может, он не в Италии, а в Испании? Если мы не знаем, что такое цикламен...
На Лоретту Браунинг всегда наводил тоску, даже если о нем говорила миссис Уэллес. Вчера она прочла им поэму Т.С.Элиота, которая начиналась словами: «Апрель — жестокий месяц», и эти несколько слов сказали ей больше, чем все разглагольствования Браунинга...
Прозвенел звонок.
— Черт! — ругнулась миссис Уэллес.
Лоретта схватила в охапку книжки, подбежала к учительскому столу, набрала побольше воздуха в грудь и выпалила:
— Миссис Уэллес, я должна с вами поговорить...
— Милая, а завтра нельзя? — прервала ее Сара. — Я очень тороплюсь.
И она ушла буквально тут же — захлопнула атташе-кейс, выхватила сумочку из ящика стола, сорвала пальто с вешалки, помахала Лоретте ручкой и — исчезла.
Что ж, очевидно, придется подождать до завтра.
* * *Расстояние в три квартала между Шестидесятой и Пятьдесят седьмой улицами она пробежала бегом. Конечно же, Билли уже уехал. Значит, придется сперва позвонить Эндрю, предупредить, что она уже едет, а затем попробовать поймать такси. Но — чудо из чудес — машина все еще дожидалась на прежнем месте, куда Сара обычно приходила в четыре десять — четыре пятнадцать, но никогда так поздно, как сегодня, — почти в полпятого, все из-за учебной тревоги и собрания.
Стихи, которые она написала, лежали у нее в сумочке.
Она не видела Эндрю целых две недели. Как ей хотелось оказаться с ним наедине! Она распахнула заднюю дверь лимузина, юркнула на кожаное сиденье и наконец отдышалась.
— Я думала, ты уже уехал, Билли. Спасибо, что...
— Мне приказано ждать, пока все коровы не вернутся домой, — ответил Билли, включая зажигание.
— Никогда не слышала, чтобы он так говорил.
— Простите?
— Мистер Фарелл, — пояснила она. — «Пока все коровы не вернутся домой».
— Ах, мистер Фарелл, — хмыкнул Билли.
В зеркальце заднего вида их глаза встретились. В его взгляде она прочла слабую усмешку.
— Ну, на самом деле он сказал по-другому, — уточнил Билли. — Мистер Фарелл. — Все еще улыбаясь, он добавил: — Если буквально, он приказал ждать столько, сколько потребуется. Ну, я и ждал.
— Ты всех своих пассажиров так ждешь?
— Нет, мэм, не всех.
Он свернул на Парк-авеню. Улицы были забиты машинами. Сара начинала думать, что собрание и учебная тревога отнимут у нее гораздо больше, чем двадцать минут.
— И сколько ты дожидаешься тех, остальных?
— Все зависит от обстоятельств. Если я встречаю самолет, то жду до упора.
— Ты часто встречаешь самолеты?
— Да, очень.
— А если не самолет?
— Двадцать минут, полчаса. Я звоню и спрашиваю, хочет ли... — он чуть поколебался, прежде чем продолжать, — мистер Фарелл, чтобы я еще ждал, или нет. Как он скажет, так я и делаю. Он мой хозяин.
У нее на языке вертелся вопрос, возил ли он других женщин. Получал ли он указания дожидаться и других женщин бесконечно долго, пока не придут. Но она не спросила. Вместо этого Сара откинулась на мягкую черную спинку, убаюканная настойчивым поступательным движением автомобильного потока, и закрыла глаза. Если бы Билли не посигналил другой машине, она бы заснула.
— Где мы? — встрепенулась она.
— В Бруклине, он велел привезти вас в «Буона Сера», — ответил Билли и после паузы снова ухмыльнулся в зеркало заднего вида. — Мистер Фарелл.
— Куда?
— В «Буона Сера». Такой ресторан.
— Реет...
— И очень хороший. На самом деле мы уже почти приехали.
— Ресторан? Я не могу...
Ее вдруг охватила паника. Ресторан? Он что, сошел с ума? Хотя бы и в Бруклине, не важно. Сумасшедший!
— Там очень мило, — сказал Билли. — Вам понравится.
Он затормозил напротив дешевой типично итальянской забегаловки, какие во множестве встречаются в Куинсе по дороге в аэропорт имени Кеннеди. Зеленый тент перед входом, пластмассовые окна в раме из нержавеющей стали, двойные двери с массивными ручками под бронзу, потертый красный ковер под тентом. Билли уже обошел вокруг машины и распахнул перед ней дверцу лимузина. Нет, она не выйдет из машины. Возмутительно. Почему он...
Вдруг двери ресторана распахнулись и выпустили на улицу Эндрю. Он быстро зашагал ей навстречу.
— Привет, — сказал он.
— Эндрю, что...
— Пора нам и в свет выйти, — улыбнулся он.
* * *Как только они уселись, Эндрю взял ее руки в свои. Он даже не пытался скрывать их отношения. Она чувствовала и испуг, и возбуждение одновременно.
— Мне надо многое тебе сказать, — объявил он.
— Неужели мы не могли поговорить в...
— Я хотел показаться с тобой на людях.
— Зачем?
— Чтобы похвастаться тобой.
— Эндрю...
— Чтобы все видели, как ты прекрасна. Чтобы вое видели, как сильно я люблю тебя.
