Родни Стоун - Крики в ночи
Ле Брев, как и Эмма, сначала обвинил меня во лжи:
— Этого не может быть. Мадам Сульт живет одна.
— Одна? А кто же присматривает за ней? Кто ее кормит?
— Там есть сиделка, — ответил он неуверенно.
— Сиделка под два метра ростом, в маске, которая носится с кухонным ножом? Не морочьте голову.
— Месье, вы выдумываете разные истории, — произнес он ровным голосом. — Это очередная выдумка. Попытка увести следствие по ложному пути. — Он повернулся к Эмме: — Вы теперь видите, мадам, почему я попросил вас приехать?
— Вы пойдете туда со мной?
Ле Брев перевел взгляд с Эммы на меня:
— Вы сейчас не в состоянии никуда идти. Пожалуйста, подождите, пока не поправитесь, пока вам не станет лучше.
— Не увиливайте. Я возвращаюсь в Гурдон прямо сейчас.
Ему это не понравилось, его возмущение росло, как, впрочем, и мое. Возмущение и подозрение.
— Месье, я могу предъявить вам обвинение во вторжении в частное владение…
— Как насчет того, чтобы предъявить ей обвинение в краже обуви моих детей?
— Обуви? Не дурачьтесь. Зачем старой женщине нужна обувь ваших детей?
— Не знаю, — ответил я. — Но собираюсь выяснить.
Его карие глаза показали, что он понял мою мысль. Он легко встал, подумал, затем пришел к решению:
— Месье, пусть будет так. Я готов сопровождать вас туда с ордером. Завтра. Мы нанесем официальный визит. Под защитой полиции. Но предупреждаю, месье, если вы валяете дурака…
Я и удивился, и разозлился. Удивился, что он согласился поехать туда, и разозлился, что он все еще не верит мне.
Я взял Эмму за руку:
— Я ищу наших детей, месье. Они где-то там. Я возвращаюсь туда сегодня. С вами или без вас. И ничто на свете не может остановить меня, пока я не узнаю правду.
Он почесал бровь, все его жесты казались надуманными:
— Не пытайтесь обвести меня вокруг пальца, месье.
— Джим, что это значит?
— Я возвращаюсь! — закричал я. — Я требую, чтобы обыскали весь дом.
Ле Брев ожесточился:
— Я принял решение и отвезу вас завтра. Нужно сперва получить разрешение на обыск имения. И должен предупредить вас, месье, что вы все еще под подозрением. Но если… очень маловероятно, но если… то, что вы говорите, правда, вы должны быть готовы к худшему. Поймите это, пожалуйста.
Весь взвинченный, в этой комнате, которая действовала мне на нервы, я старался не думать о последствиях, на которые намекал Ле Брев.
— Хорошо, пошли. — Я не был готов ждать.
— Джим… покажи мне, где они, — попросила Эмма.
Ле Брев медленно подошел к окну и открыл его, чтобы впустить свежий воздух.
— Вы должны быть готовы, — сказал он, — к ужасной возможности того…
— Чего?
— Что мы найдем только их тела.
— 27 —
Ничто так не страшно в жизни, как полное, безграничное отчаяние. Абсолютное и полное отчаяние. Я винил Ле Брева в том, что он не мог разыскать детей, не спас их. И боялся, что потеряю Эмму, если не найду никаких улик в этом особняке.
— Я сделаю все, что в моих силах, — холодно произнес Ле Брев. — Сделаю все, как надо, не сомневайтесь. Вы оба можете сопровождать полицию. Но сначала вам надо отдохнуть, а мне необходимо время, чтобы подготовиться.
Он изучающе смотрел на меня. Я видел, что он спрашивает себя, не я ли подложил туда эти туфли и чего же я на самом деле добиваюсь.
— Черт возьми, инспектор, неужели вы не понимаете, как важно выиграть время? Если мои дети там, я хочу найти их сейчас же. Сегодня, а не завтра. Неужели вы не понимаете — сегодня!
Его глаза холодно изучали меня. Затем он кивнул и вышел, чтобы проконсультироваться с кем-то, а я почувствовал неуверенность Эммы, смесь подозрения и страха, охватившие ее.
— Дорогая, ты должна мне верить.
Она не ответила и стояла в полном оцепенении, пока сестра принесла бокалы с апельсиновым соком. Я думал о своих обязательствах, о своем долге перед ней, перед Бобом Доркасом, перед тем, что осталось от нашей семейной жизни. Я смотрел на нее и надеялся.
Ле Брев вернулся, и жандармы вышли.
— Врач говорит, что это зависит от вас, месье. Вы сможете поехать туда после обеда, если я все организую?
— Дайте мне чаю, — ответил я.
Следующий час был полон боли, физической и моральной. Попытавшись пошевелить рукой, я чуть не потерял сознание от боли, но я все же нашел в себе силы умыться и побриться; принесли кофе и булочки, которые мы съели, сидя на кровати. Мы старались говорить об отвлеченных вещах, но снова и снова возвращались к детям.
— Мне страшно, — сказала Эмма. — От того, как Ле Брев смотрит на тебя, а ты на него.
— Мне кажется, он замешан в этом каким-то образом.
— Не говори так.
Я отодвинул пустой поднос и встал.
— Куда ты идешь?
— Позвонить в Рингвуд.
— Зачем?
— Сказать им, что ты здесь. И сказать Джеральду, куда мы едем. На всякий случай.
— На какой случай?
Я улыбнулся. На случай беды? На случай, если Ле Брев попытается заставить нас замолчать раз и навсегда?
— Отец знает, что я здесь.
— Конечно. — До этого я уже додумался. — Я скажу, что нашел в особняке Сультов.
— Нет, не делай этого…
— Почему, дорогая?
— Потому что… — она не закончила фразы. А имела она в виду, несомненно, то, что все еще не верила мне.
— Я все же позвоню.
Нас проводили в пустой кабинет, заставленный шкафами с папками. Жалюзи были опущены, и мне прежде всего захотелось поднять их. Сквозь них пробивался утренний свет.
Мы быстро дозвонились до Джеральда, и я рассказал ему об обуви.
— Правда? — с трудом поверил он. — Совершенно невероятно.
„Господи Боже мой, эти вечно сомневающиеся британцы“, — подумал я.
Последовала долгая пауза.
— Это… э-э… место, особняк… Как ты на него вышел?
— Это долгая история. Но в конце концов я проник туда.
— Я думаю…
— Послушай, старик. Дети были там. Мы возвращаемся туда с полицией. Я просто хотел, чтобы ты знал об этом.
— И Эмма тоже едет?
— Она хочет поехать.
Он произнес, приглушив голос:
— Позаботься о ней.
— Конечно, Джеральд. — Я посмотрел на жену, стоящую рядом. — Я люблю ее.
Я положил трубку, и мы пошли по коридору к выходу, у которого, как сказал Ле Брев, нас уже ждала машина сопровождения. Эмма с присущей ей английской сдержанностью не показывала своих чувств на людях.
— Зачем ты ему сказал это?
— Потому что это правда.
— Я о другом. О том, что мы едем туда. Это может оказаться иллюзией, ложной надеждой.
— Возможно. Но это также и для того, чтобы подстраховаться — так, на всякий случай.
Эмма молча стояла рядом со мной, бесстрастно глядя на двор.
— Да пошли они, — вымолвила она. — Почему мы должны их бояться?
Мне захотелось обнять и поцеловать ее, если бы она позволила. Это была моя настоящая Эмма, маленькая ведьма, в которую я влюбился, а не та печальная, взвинченная женщина, которая пришла ко мне в больницу. Пока мы ждали, подъехал на своей машине Клеррар.
— А, месье, мадам. Мы искали вас, — он сиял. — У нас есть необходимые разрешения. Через несколько часов мы будем готовы.
Эмма почему-то сильно побледнела.
— Мадам Фрилинг не передумала ехать?
Я посмотрел на нее и увидел на ее лице все надежды, которые мы тайно лелеем, надежды обмануть смерть. И все наши страхи. Страхи, что, найдя детей или выяснив, что случилось с ними, мы все же можем потерять друг друга.
— 28 —
Мы отправились туда тем же вечером в сопровождении эскорта машин. В первой машине сидели Ле Брев, Эмма и я. В других — Клеррар, заместитель Ле Брева, Констан и несколько жандармов. В таком составе мы выехали из увешанного флагами двора комиссариата и направились на север в горы. Солнце все еще припекало. Мы ехали быстро, мигалка на машине Ле Брева расчищала нам дорогу в эту сухую местность цвета песка.
Мне пришлось признать, что Ле Брев хороший организатор. Жандармы в микроавтобусе „рено“ прихватили с собой кирки, лопаты и пластиковые мешки и надели рабочие костюмы. Мы походили на маленькую армию, которая отправилась исследовать особняк в Гурдон-сюр-Луп.
Эмма нервничала, как будто никак не могла решить, кто же из нас врет, или даже кто же из нас настоящий убийца — я или Ле Брев. Мой звонок Джеральду взволновал ее, несмотря на то, что внешне она старалась казаться спокойной. Я сидел рядом с ней на заднем сиденье. Она кусала губы и не позволяла мне дотронуться до нее. Я видел, что Ле Брев наблюдает за нами в зеркало заднего вида.
Ле Брев обернулся:
— Что за мужчину вы видели — того, в маске? Большой или маленький?
— Высокий.
— И вы говорите, он не разговаривает?
— Только мычит.
— Но он бросился на вас с ножом?
— Да, с кухонным ножом.
