Ральф Макинерни - Реликвия Времени
— Клара, это Катерина. Джейсон только что выставил меня за дверь. Мне некуда идти.
— Он выставил тебя за дверь?
— Долгая история.
Молчание. Клара думала:
— Конечно же, ты можешь приехать сюда. Я тебя жду.
VI
Мистресс Куикли, если угодно
Нил Адмирари побрился, принимая душ. Ему не хотелось смотреть себе в глаза. Он был полон отвращения к самому себе. Один раз — и то было плохо, но два — это уже что-то непростительное. Нет, не надо так говорить. Господь милосерден. Вот Лулу — это дело другое. Конечно, Нил с нетерпением ждал выходных. Чтобы можно было снова прийти к брату Леоне, прекрасному человеку не от мира сего, с тем же самым грехом, что и два… нет, три дня назад. Господь его простит, для этого достаточно только исповедаться, но Лулу?.. Нил не посмеет даже заговорить с Лулу до тех нор, пока брат Леоне не поднимет руку, отпуская ему грехи. Тогда он почувствует себя новорожденным младенцем. О, конечно, грех повлечет за собой временное наказание, в этом и состоит смысл покаяния, но что ни говори, а собор Святого Петра все-таки был построен.[75]
Выходя из душа, Нил услышал звонок телефона. Схватив полотенце, он принялся вытирать голову. Катерина? Не иначе. Лулу позвонила бы на сотовый. Конечно, можно просто не отвечать, но это лишь отсрочит черный день. Надо будет начисто порвать с Катериной. В противном случае нет смысла ходить на исповедь. Твердо ступить на путь раскаяния — вот что ему нужно. К тому же Катерина теперь знает, что у него есть жена. Какая яркая, но противоречивая шлюха! Нил улыбнулся. Мистресс Куикли[76], если угодно. Его улыбка погасла. Но даже шлюхи могут ошибаться, и какая женщина может быть такой противоречивой, как мужчина? Так что в его случае, разумеется, это лишь небольшое грехопадение. Законы морали давили на Нила — не тем, что он их соблюдал, а тем, что нарушал.
Адмирари подошел к телефону, стараясь не смотреть на себя в зеркало, совершенно голый, отрастивший брюшко, но тем не менее, судя по всему, по-прежнему неотразимый в глазах женщин. Закрыв глаза, он расправил плечи и снял трубку.
— Да? — мрачным тоном произнес он.
— Нил?
— Лулу!
— Наверное, ты выключил свой сотовый телефон. Сколько у вас сейчас времени?
— Ты не хочешь сказать, что любишь меня?
— Да я забыла, как ты выглядишь.
— Любовь изголодалась.
Теперь, когда у него в ухе звучал голос Лулу, невозможно было повррить в то, что он уступил соблазнам Катерины, причем дважды! Нил предпочитал считать свою роль пассивной, рассматривая Катерину агрессором, совратившим его. Так его вина казалась меньше.
— Хорошо. Я приезжаю к тебе. Нил, все рушится. Мне страшно.
Адмирари стоял, все еще мокрый после душа, с наполовину вытертыми волосами, обремененный чувством вины, словно дядя Гамлета, поскольку Лулу сказала, что едет к нему. Он старательно избегал смотреть на кровать, на простыню, ставшую свидетелем его коварной измены… Он знал, что ему лучше не вспоминать Шекспира.
— Лулу, хочешь, я приеду к тебе? Я уже сделал здесь все, что хотел.
— Сделал? Ты сошел с ума? — Шумно вздохнув, она помолчала. — А, ты имеешь в виду свою книгу.
Нил выпрямился. Полотенце теперь лежало у него на плечах, оставляя остальное тело обнаженным перед врагами.
— Мою книгу. Любимая, я ведь приехал сюда для этого.
— Нил, все устремились в Калифорнию. Остальные пытаются попасть в Мехико. Вот о чем должна быть твоя книга, черт возьми.
— Так оно и есть.
Вот и все, к нему вернулся профессионализм. Шекспир, сейчас тебе нет места. Фу ты, это уже Байрон.
— И подумать только, что ты как раз находишься в эпицентре урагана, — возбужденно продолжала Лулу.
— Лулу, это сюжет тысячелетия.
— Я начинаю гадать, останемся ли мы в живых.
На ближайшее тысячелетие?
— Когда ты сможешь приехать сюда?
— Достать билет на самолет просто немыслимо.
— Держи меня в курсе.
— Не выключай свой сотовый.
— Его нужно зарядить.
— А кому не нужно зарядиться?
* * *И вот, подкрепив тело, если не душу, Нил выехал на дорогу, ведущую к дому дона Ибанеса. Машин на ней было существенно больше обычного. Несколько такси из Окленда. Телевизионный микроавтобус. Господи, съезжалась пишущая братия. Приблизившись к дому Джейсона Фелпса, Нил увидел, что на дороге впереди творится настоящее столпотворение. Судя по всему, дон Ибанес закрыл свои двери перед журналистами. Нилу удалось свернуть к дому Фелпса. Это было рискованно, поскольку там находилась Катерина, однако слабый духом не завоюет сердце прекрасной дамы. Выскочив из машины, Нил направился к крыльцу, затем передумал. Вернувшись к въездным воротам, он закрыл их, отсекая конкурентов. Журналисты потеряли всякое уважение к частной собственности.
Нил направился вокруг дома, вспомнив про кабинет и стеклянные двери, выходящие на террасу, откуда профессору открывался панорамный вид на его владения и то, что находилось за их пределами. Ему повезло. Фелис сидел за письменным столом. Катерины нигде не было видно. Двери были открыты. Нил прошел внутрь. Фелпс поднял взгляд.
— Вы! — Он встал, словно марионетка, поднятая за нитки.
— Надеюсь, вы меня помните.
— Ее здесь нет! Я выставил ее за дверь.
Катерину? Бедная девочка.
— Нет?
— Несомненно, вы найдете ее у себя.
Нил недоуменно молчал.
— В мотеле «Тореадор»! — взревел старик.
Это было все равно что видеть, как дон Ибанес отбросил свои манеры патриция, впадая в припадок ярости. Очевидно, Фелпс был вне себя от гнева.
— Ничего не понимаю.
Фелпс уставился на него невидящим взором. Его лицо побагровело. Внезапно он рухнул в кресло и закрыл лицо своими огромными узловатыми руками.
— Пожалуйста, не издевайтесь надо мной, — прохрипел Фелпс.
Нил пододвинул стул. Фелпс посмотрел на него сквозь пальцы.
— Не становитесь старым, — посоветовал он.
Это начинало действовать Нилу на нервы. Конечно, Катерина намекала на ухаживания старика, которые она, по ее словам, категорически отвергла. Судя по всему, на самом деле это было не так. Что может быть трогательнее влюбленного семидесятилетнего старика? Мысль о том, что Катерина была близка с этим старым и бессильным, хотя и ранимым мужчиной, подействовала почти так же эффективно, как отпущение грехов.
— Неужели вы подумали, что у нас с Катериной… Профессор Фелпс, у меня есть жена.
Руки, закрывавшие лицо, упали. В больших ввалившихся глазах блеснуло что-то вроде надежды.
Нил делано рассмеялся.
— Катерина поставит под угрозу свое положение здесь? Ради меня? — Смех стал искренним. — Забирайте ее, она ваша.
— Я попросил ее покинуть мой дом. Среди ночи. Выставил ее вон. Я заключил, что она вернулась от вас.
— Когда это было?
— После полуночи.
— Друг мой, к этому времени я уже несколько часов как был в постели.
Вполне справедливо. Уточнять не нужно. Фелпс принимал все близко к сердцу. Но какой искатель истины не устоит перед искусной ложью?
— Но куда она ушла?
— Вы справлялись в том мотеле, который упомянули?
Фелпс схватил телефон. Номер он не знал. Нил бросил на стол коробок спичек с логотипом «Тореадора». Это был риск, но Фелпс сейчас глубоко погрузился в самообман. Он позвонил в мотель. Нил отвернулся к открытым дверям. Вдалеке была площадка со скамейками, тенистыми пальмами, а слева виднелся уголок часовни дона Ибанеса. Нил слышал, как профессор разговаривает по телефону. Слышал, как он швырнул трубку.
— Ее там нет.
— Вы сказали, что попросили ее покинуть ваш дом?
— Я выставил ее на улицу среди ночи!
Неужели он сейчас расплачется?
— В таком случае, полагаю, она уехала. И сейчас, вероятно, возвращается в Миннеаполис.
Старик откинулся на спинку кресла. Догадка Нила принесла ему облегчение. Адмирари подался к нему:
— Что вам известно о событиях в доме дона Ибанеса?
— О событиях. — Фелпсу не хотелось выбираться из кокона жалости к самому себе.
— «Святой обман». Все это началось здесь. Разве вы не следите за новостями?
Что такое крушение страны по сравнению с утратой наложницы? Именно это слово употребила Катерина. Странная женщина, перед такой трудно устоять. Нил поймал себя на том, что в нем начинает шевелиться то самое чувство, с которым старался совладать старый профессор. В отличие от сердца, пах никогда не хранит верность кому-то одному.
— Они забрали ящик, который хранился у меня по просьбе дона Ибанеса.
— Расскажите мне об этом. — Спокойствие определяет все. — Какой ящик?
Фелпс описал его, словно чтобы выбросить из памяти; в час испытания это была несущественная мелочь.
