Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
На столе стояла тяжелая лампа на толстой медной подставке — он поднял ее, выдернув шнур, и ударил по ящику. Еще раз, еще и еще, пока дерево не расщепилось, раздробив углубление, где находился язычок замка. Он резко выдвинул ящик, и со смешанным чувством ужаса и понимания стал разглядывать его содержимое.
Рядом друг с другом в пластиковых коробочках на бархатной подстилке лежали два шприца, наполненные одинаковым желтоватым раствором. Ему не нужно было знать его составляющие; эффективных препаратов было гораздо больше, чем он знал. Жидкая смерть в вены.
И уж тем более у него не возникло сомнений о том, кому это предназначалось. Cote a cote dans le lit . [20] Два тела рядом на кровати. Он и его жена в объятиях окончательного приговора. Как же мсье все тщательно продумал! Мертвый! Один мертвый старик из стариковской армии Шакала перехитрил охрану, убив и искалечив близких Джейсона Борна, злейшего врага Карлоса. А за этой безупречной махинацией, естественно, стоит сам Шакал!
Ce n’est pas le contrat! [21] Я — да, но не моя жена. Вы же мне обещали!
Сиделка. Ангел не спасения, но смерти. Человек, известный на острове Транквилити как Жан-Пьер Фонтейн со всех ног бросился в соседнюю комнату. К своим принадлежностям.
Большой серебристый гоночный катер с двумя огромными двигателями пробивался сквозь волны, то зарываясь в них, то взлетая вверх. Стоя на низком коротком мостике, Джон Сен-Жак по памяти вел катер патрульной службы через опасные рифы, помогая себе мощным прожектором, который высвечивал вздыбившиеся воды то в двадцати, то в сотне футов перед носом судна. Джон все время кричал в свою рацию, микрофон которой болтался перед его залитым водой лицом, вопреки логике надеясь предупредить кого-нибудь в «Транквилити Инн».
Он находился в трех милях от острова, который поросшим буйной растительностью вулканическим образованием возвышался над водой. Остров Транквилити был на несколько километров ближе к Плимуту, чем к аэропорту Блэкбурн, и, зная прибрежный фарватер, до него было не намного дольше добираться на скоростном катере, чем на гидроплане. Джонни не мог найти другого объяснения этим размышлениям, кроме того, что они его немного успокаивали, доказывая, что он предпринимал все возможное. Черт! Почему он всегда предпринимает все возможное, а не просто все? Он не мог опять оплошать, только не сейчас, не сегодня! Боже, он всем обязан Мари и Дэвиду. Быть может, даже в большей степени этому сумасшедшему ублюдку, который был его зятем, чем своей сестре. Дэвид, чокнутый Дэвид; он иногда сомневался, знает ли Мари о том, что такой человек вообще существовал!
– Не впутывайся в это, братишка, я сам со всем разберусь.
— Дэвид, ты не сможешь, ведь я это сделал. Я их убил!
— Я сказал, не лезь.
— Я просил помочь, а не заменить меня!
— Видишь ли, я и есть ты. Я бы поступил точно так же, и это делает тебя мной в моих глазах.
— Ты с ума сошел!
— Без этого никак. Когда-нибудь я научу тебя убивать чисто, без следов. А пока слушайся адвокатов.
— А если они проиграют дело?
— Я вытащу тебя. Я тебя вытащу.
— Как?
— Снова буду убивать.
— Я не могу тебе поверить! Учитель, ученый — я не верю тебе, я не хочу тебе верить — ты муж моей сестры.
— Ну и не верь мне, Джонни. Забудь все, что я тебе сказал, и никогда не рассказывай сестре о нашем разговоре.
— Это сейчас говорит та другая личность в тебе, не так ли?
— Ты очень дорог Мари.
— Это не ответ! Здесь, сейчас — ты ведь Борн, ведь так? Джейсон Борн!
— Джонни, мы больше никогда не будем возвращаться к этой теме. Ты меня понял?
Нет, он не понял, думал Сен-Жак, когда порывы ветра и вспышки молнии, казалось, окутали судно. Даже когда Мари и Дэвид сыграли на его слабых струнах и предложили ему построить новую жизнь на островах. Вкладывай деньги, сказали они; построй нам дом, а потом посмотрим, захочешь ли ты оттуда уезжать. Мы будем поддерживать тебя, насколько это возможно. Зачем они это сделали? Зачем?
Это сделали не «они», это сделал «он». Джейсон Борн.
Джонни Сен-Жак понял это сегодня утром, когда поднял трубку около бассейна и услышал от местного пилота, что кто-то в аэропорту интересовался женщиной с двумя детьми.
Когда-нибудь я научу тебя убивать чисто, без следов . — Джейсон Борн.
Огни! Он увидел огни на пляже Транквилити. До берега оставалось меньше мили!
Дождь лил в лицо старого француза, порывы ветра валили с ног, пока он шел по дорожке к четырнадцатой вилле. Он прятал голову от дождя, щурился, вытирал лицо левой рукой; правая сжимала оружие, пистолет, казавшийся больших размеров из-за цилиндра с отверстием — глушителя. Он держал пистолет за спиной, как делал и много лет назад, пробегая вдоль железнодорожного полотна, с динамитными шашками в одной руке и немецким «люгером» в другой, готовый бросить и то, и другое, если появится патруль нацистов.
Кто бы ни были те люди, что находились вверху по тропинке, для него они были как боши . Все были как боши! Довольно он прислуживал другим. Его жены больше не было; он теперь принадлежит сам себе, потому что ему остались только собственные решения, его собственные чувства , его личное понимание того, что правильно, а что нет… Так вот Шакал был не прав! Апостол Карлоса мог понять необходимость убийства женщины; это понятно, это его долг, но только не детей, не говоря уже о пытках. Это было против Бога, а он и его жена скоро предстанут перед Ним; должны же быть какие-то смягчающие обстоятельства?
Остановить ангела смерти! Что она собиралась делать? Что это за пожар , о котором она говорила?.. Тут он увидел его — огромные языки пламени за оградой виллы номер четырнадцать. В окне! Том самом окне, за которым должна была находиться спальня этого шикарного розового дома.
Фонтейн дошел до мощеной дорожки, которая вела к парадному входу, удар молнии сотряс под ним землю. Он упал, потом поднялся на четвереньки, подполз к розовой веранде, ее мигающий верхний свет падал на дверь. Расшатать или выломать запор не представлялось возможным, поэтому он поднял пистолет, два раза спустил курок и прострелил замок. Поднялся на ноги и вошел внутрь.
Внутри что-то происходило. Из-за двери главной спальни хозяина доносились крики. Старик француз бросился туда, ноги не слушались его, пистолет дергался в правой руке. Собрав все оставшиеся силы, он выбил дверь и увидел сцену, достойную преисподней.
Сиделка, держа стальной хваткой голову старика, пыталась опустить свою жертву в бушующее керосиновое пламя на полу.
Arretez! — закричал человек по имени Жан-Пьер Фонтейн. — Assez! Maintenant! [22]
Сквозь колышущееся, распространяющееся во все стороны пламя прозвучали выстрелы, и два тела рухнули на пол.
Огни пляжа Транквилити приближались, а Джон Сен-Жак все кричал в микрофон: «Это я! Это Сент-Джей! Не стреляйте! »
Несмотря на это, обтекаемый серебристый патрульный катер был встречен стаккато выстрелов из автоматического оружия. Сен-Жак упал на палубу и продолжал кричать.
— Это я — я причаливаю! Прекратите огонь, черт возьми!
— Это вы, mon? — раздался из радио неуверенный голос.
— Ты хочешь получить зарплату на следующей неделе?
— Конечно, мистер Сент-Джей.
Громкоговорители на пляже на время заглушили ветер и гром с Бас-Тер.
— Все на пляже, прекратите стрелять! Это своя лодка, mon! Это наш босс- mon , мистер Сент-Джей!
Катер выскочил из воды на темный пляж, двигатели взревели, винты зарылись в песок, заостренный корпус смялся, не выдержав натиска. Сен-Жак распрямился из позы эмбриона и перемахнул через планшир.
– Двадцатая вилла! — заорал он, продвигаясь под дождем по пляжу к каменным ступеням, ведущим к дорожке. — Вы все, быстро туда!
Он бежал по мокрой от дождя лестнице, и неожиданно вздрогнул. Ему показалось, что все его естество взорвалась на тысячи горящих осколков. Выстрелы! Один за другим. В восточной части аллеи! Его ноги работали все быстрее и быстрее, перескакивая через две, а то и три ступени за раз; он добрался до дороги и как одержимый понесся к вилле номер двадцать, в замешательстве оглянулся направо, и это только усилило его опасения. Люди — мужчины и женщины из его служащих — столпились около входа в четырнадцатую виллу!.. А кто там живет?.. Господи, судья!
