Шеннон Керк - Метод 15/33
Не поймите меня неправильно — мама нас любит. Однако мы с отцом знали, что ее лучше оставлять в покое, когда она входит в «режим судебного разбирательства» — состояние войны, во время которого ее поле зрения резко сужается и она полностью сосредоточена на своей миссии. Она должна была выиграть процесс, и в девяноста девяти и восьми десятых процентах случаев ей это удавалось. Неплохие шансы для ее клиентов. Корпорации ее обожали. Истцы ненавидели. В следственной части министерства юстиции, комиссии по ценным бумагам и биржам, федеральной торговой комиссии, а также у генерального прокурора ее считали «исчадием ада». Либеральная пресса регулярно поливала ее грязью, что только укрепляло ее профессиональную репутацию и повышало статус чудотворца. «Злобная», «безжалостная», «настырная», «бессовестная интриганка» — так описывали ее журналисты. Она увеличивала вырезки со всеми этими эпитетами и украшала ими стены своего офиса. Злобная ли она на самом деле? Лично я нахожу ее довольно мягкой.
Отец был не способен заметить мой растущий вес, потому что он замечает детали только самых крошечных и невидимых глазом объектов — таких как далекие кварки или протоны. Бывший морской котик, переквалифицировавшийся в физика, он специализируется на медицинской радиологии. В тот период нашей жизни он лихорадочно работал над книгой, которую ему поручили написать: об использовании облученных надувных баллонов в лечении рака молочной железы. Насколько я помню, его поле зрения тоже сузилось и он не видел ничего, кроме книги. Мама была в режиме судебного разбирательства, папа спешил уложиться в отведенные ему сроки. В этих идеальных условиях полного родительского отсутствия, на фоне всех их забот и проблем мое положение осталось незамеченным. Я не пытаюсь ни в чем их обвинить, а лишь рассказываю о том, как все было. Я оказалась в своей ситуации по собственной вине. Я и, разумеется, еще один человек создали мое положение. И я никогда не сожалела о том, что многие могли бы счесть «ошибкой». Для меня это ошибкой не было, но для некоторых это было именно так.
По дороге домой из клиники я сидела на заднем сиденье и молчала, сколько могла. Мои родители держались за руки и утешали друг друга на переднем сиденье. Я предположила, что маму терзает чувство вины за неисполненный материнский долг, и попыталась сказать ей, что ее карьера не имеет никакого отношения к сложной ситуации, в которой я оказалась.
— Мама, это не входило в мои планы, но можешь мне поверить, это произошло бы, даже если бы ты не работала и каждый день пекла брауни. В среднем степень неэффективности латексных кондомов составляет два процента и, в конце концов… — Я замялась, потому что отец заметно поморщился, но затем все же продолжила: — В конце концов, наука объективна. Биология проложит себе путь, если ей представится хоть малейший шанс. Но я по-прежнему отличница. Я не употребляю наркотики. Я закончу школу. Просто мне нужна ваша помощь.
Как и ожидалось, я выслушала бесконечную лекцию о постигшем их разочаровании и о том, насколько я не готова к такой ответственности и как я усложнила свою жизнь в то время, когда мне следовало бы наслаждаться детством и сосредоточиться на выборе колледжа.
— Я просто не понимаю, почему ты не пришла ко мне раньше… и почему ты решила открыться мне таким образом. Я… я не понимаю, — произнесла мама, растерянно глядя на меня потемневшими от депрессии глазами.
Такой я ее еще никогда не видела. Она была права, я показала ей свою беременность несколько, скажем, жестко. Но я не хочу опережать события.
Сколько бы раз она меня ни спрашивала, почему я не рассказала обо всем раньше, я ей так и не ответила, потому что, честно говоря, просто не знала, как ответить ей таким образом, чтобы это ей понравилось. Когда эмоции большую часть времени отключены, привыкаешь руководствоваться исключительно фактами и практическими соображениями. Голая правда заключалась в том, что я была беременна и мне казалось нецелесообразным вторгаться в ход маминого судебного разбирательства. Я понимаю, что, возможно, это трудно понять. Возможно, мой рассказ лучше всего остального разъяснит, и прежде всего мне самой, мои размышления, мое бездействие и мои поступки.
— Но мы тебя очень любим. И мы пройдем через это вместе, — произнесла она. Она снова и снова повторила эту мантру. — Мы через это пройдем, — бормотала она, готовясь к активным действиям на всю оставшуюся часть недели.
Постепенно успокаиваясь, она прибегла к испытанному средству — выработке наилучшей стратегии действий. В какой-то момент она позвонила в свой офис и сказала, что до следующего понедельника на работе ее не будет.
Она скупила все необходимые беременным витамины и превратила лабораторию в детскую комнату. Я делала все, что она мне велела делать, испытывая огромное облегчение и благодарность за поддержку. В те редкие моменты, когда я позволяла себе испытывать страх и пыталась исследовать его масштабы, я понимала, что на самом деле мне безумно страшно.
В понедельник после визита в клинику, накануне назначенного мне обследования, я надела свой черный плащ на подкладке и схватила зонтик, собираясь в школу. В моем рюкзаке уже лежали книги, эластичные спортивные штаны, спортивный лифчик, носки и смена белья. Все это мне было необходимо для занятия йогой после уроков. Это была еще одна крошечная деталь, оставшаяся от месяцев моей непреднамеренной лжи, о которой я не стала рассказывать родителям. Итог был таков — кому угодно могло показаться, что я ушла из дому со сменой одежды.
Так или иначе, но я продела руки в лямки рюкзака и, ссутулившись, направилась к входной двери. Оказавшись на пороге, я замерла. Черт, я забыла кнопки с плоской шляпкой и краску для волос для урока по изобразительному искусству. И ланч тоже. А еще лучше два ланча, чтобы не отключиться на тренировке. Оставив входную дверь открытой, я вернулась к кухонной стойке, взяла кнопки — большую коробку из запасов, которыми снабжала маму ее юридическая фирма, — и краску и положила все это в рюкзак. Затем я сделала четыре бутерброда с арахисовым маслом и джемом и сунула их туда же. Времени на то, чтобы раскладывать все по пакетам, у меня не было, поэтому я бросила в рюкзак еще и большую банку арахиса, гроздь бананов и двухлитровую бутылку воды. Если бы вы знали, каково это — быть беременной, когда тебе всего шестнадцать. Есть хочется постоянно.
С раздутым рюкзаком за спиной и выпирающим животом я напоминала скверно нарисованный круг на ножках-палочках. Стараясь сохранять равновесие, что с моим грузом было совсем непросто, я зашагала по усыпанной гравием подъездной дорожке. У почтового ящика я по неизвестной причине ощутила потребность остановиться и оглянуться на свой дом — виднеющуюся среди сосен коричневую двускатную крышу, красную входную дверь. Думаю, я хотела убедиться, что машин родителей не видно и что оба вернулись на работу — в свою обычную жизнь. Возможно, знание, что, несмотря на наши семейные потрясения, они продолжают заниматься привычными и обыденными делами, придавало мне уверенности.
В конце подъездной дорожки мне предстояло выбрать — повернуть налево или направо. Налево — к задней двери школы, направо — к парадному входу. Как-то раз я засекла время и узнала, что дорога налево от двери дома до двери школы занимает 3,5 минуты, а направо — 3,8 минуты. Вообще-то решение пойти направо или налево я всегда принимала в последнюю секунду и никогда заранее не знала, куда поверну. В тот понедельник мой выбор оказался неудачным.
Я повернула направо и пошла по ходу движения, прикрываясь от дождя черным зонтиком. Жирные дождевые капли молотили по моему укрытию и по земле вокруг, как будто начался воздушный налет или вернулся стрелок из моего детства. Всякий раз, когда я слышу такой стук, я вспоминаю первый класс. Вот и в этот раз я как будто снова услышала рев сирены и обрадовалась при виде полицейского, сбившего стрелка с ног и навалившегося на него сверху всем телом. Погрузившись в эти зловещие воспоминания, я не видела ничего вокруг и не подозревала, что серое и мокрое утро — это прелюдия, предвестник поджидающего меня несчастья.
Поверни я налево, и ему не удалось бы остановить фургон рядом со мной и застать меня врасплох. Это привлекло бы внимание прохожих, потому что у него было всего около пяти секунд, чтобы втащить меня в автомобиль незаметно для окружающих. Это все было тщательно спланировано. Вероятнее всего, даже отрепетировано. Вначале я полагала, что они считают меня добычей, достойной их внимания и усилий. Здоровая молодая белокурая девушка со здоровым младенцем мужского пола в животе. Американская девушка, заканчивающая школу с отличием, из обеспеченной семьи и отличными перспективами в науке. К тому моменту я уже успела получить множество наград за свои сложные эксперименты, демонстрации, модели и доклады. С шести лет я каждое лето ездила в научные лагеря, а все остальное время участвовала в частных конкурсах. При помощи родителей я оборудовала в подвале лабораторию, оснастив ее по последнему слову науки. В моем мире не было места микроскопам из магазина. Все оборудование поступало из тех же каталогов, которыми пользуются крупнейшие университеты и фармацевтические корпорации. Я изучала, измеряла и рассчитывала абсолютно все, занимаясь одновременно физикой, химией, медициной, микробиологией — одним словом, всем, что требовало порядка и сравнения, расчетов и теорий, нуждающихся в доказательстве. Мои занятые, но располагающие деньгами родители всячески поощряли мое увлечение. Никто не сомневался в том, что меня ожидает Массачусетский технологический институт. Когда произошло похищение, я была уверена: я и мой ребенок представляем собой большую ценность. К своему ужасу, я вскоре усвоила тяжелый урок — похитителей не интересуют ни мой интеллект, ни выкуп.
