Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
Я потягивал свое вино.
— Попробую.
Она оживилась, представила, как бы обрадовался Жан-Марк, обнаружив своего заложника под мягким афганским покрывалом.
— Тогда вперед, — кивнула Мэри, прикрыв вздох облегчения снисходительной улыбкой. — Я приготовлю тебе дозу. — Она принялась за дело.
— Позволь мне, пожалуйста, — попросил я, вставая. — Сначала приготовлю одну дозу для тебя, другую — для себя. Так требует этикет.
Мэри была наркоманкой-самоучкой, ученицей зрелого возраста, и поэтому не ожидала этого. Она прикрыла упаковку одной рукой, шприц — другой.
— Вот что я тебе скажу, — быстро произнесла она, став ко мне спиной. — Я приготовлю свою дозу, ты — свою. О'кей?
Я нахмурился:
— Почему?
Она повернулась ко мне, глядя лучистыми глазами:
— А почему бы нет?
— Потому что это дурные манеры, — вздохнул я. — Это означает, что ты мне не доверяешь.
Она взглянула на меня, пытаясь прочесть мои мысли. Я посмотрел на нее, пытаясь их скрыть. Она пожала плечами. Это означало, что я победил.
— Ладно, — сказала она, — как тебе угодно.
Приготовление дозы женщине среднего возраста одновременно опасно и до удивления банально. Инструменты, которыми она пользовалась, были свободны от грязи и налета, характерных для приспособлений многих любителей наркоты, с которыми я встречался. А сопровождающая их аттестация термостойкости создавала ощущение, что я делаю смесь не более опасную, чем смесь джина и тоника. Я подвинул к себе скамейку и сел за кофейный столик вне поля зрения Мэри. Она разложила инструменты так, чтобы ими можно было легко воспользоваться: потускневшую ложку, упаковку, сделанную из тусклых страниц жесткого порнографического журнала, типографская краска которых угнетала как чрезмерно затертый амулет, нарезанный лимон. Ложка была согнута для удобства размешивания; пользуясь кончиком ножа для очистки кожуры, я спихнул грамм порошка в вазу. Понаблюдал за пятнистой коричневой горкой, внезапно и остро осознав, что жалкая жизнь Кровавой Мэри зависела от этой ложки, от кончика ножа, от мешочка в моих руках. Она примет все, что я ей предложу, питая, возможно, надежду, что мне удастся то, что оказалось ей не под силу. Я бросил взгляд на ее усталый профиль. Спутанные крашеные волосы лежали на подушке, как конские хвосты. Мэри смотрела в телевизор и ожидала подвоха. Эксперты «Внутреннего фронта» демонстрировали оригинальный проект хранилища, сделанного из ящиков для яиц, я же пытался припомнить, сколько героина понадобится для чрезмерной дозы. Мне требовалось уединение на короткое время, на одно-два мгновения, в течение которых я мог бы посоветоваться с собой, обратиться к своему здравомыслию.
Я поднялся, взял со стола пустую бутылку.
— Куда идешь? — проворчала Мэри.
— За водой, — ответил я. — Нужно немного воды для заварки.
Я оставил ложку со шприцем и прошмыгнул в ванную комнату. В атмосфере острого рвотного запаха я закрыл перекошенную дверь и пустил воду в ванну. Толкнул дверцу аптечки над раковиной и поискал средство для успокоения своих нервов. Выбор был огромным, но большинство пузырьков оказались пустыми. Аптечка Мэри не оправдывала ожиданий. Я сунул в карман последний пузырек могадона, рассудительно решив, что после полуночи Мэри не понадобится повторно принимать лекарство.
Зеркало на дверце аптечки было старым и дешевым. Серебряное покрытие за стеклом окислилось, зеркальная поверхность покрылась черными точками, словно больной глаз. Лицо, которое отразилось в зеркале, выглядело крайне измученным. Оно исхудало, наполовину заросло щетиной, обрамилось длинными, прямыми волосами — ни темными, ни русыми. Губы распухли, в углу рта расположилась желтая припухлость, покрытая струпьями. Нос прочертили узкие черные царапины. От левой брови шел темный полукруг, он блестел и отсвечивал красным цветом. Из-под бровей глядели налитые кровью глаза. В последний раз я видел этого субъекта стоящим в роскошно обставленном номере отеля в Кадисе. На его лицо падал свет пламени заходящего солнца, а тревога, отражавшаяся на сморщенном лбу, сочеталась с оптимизмом в глазах. Господин был уверен, что проблемы, от которых он бежал, были всего лишь временными неурядицами в его жизни, что удаление от этих проблем предотвратит опасность. Он ошибся. Теперь этот побитый лоб нависал над заплывшими глазами как обваливающийся, тронутый морозом утес, разрушающийся изнутри и сохранившийся только благодаря необратимому импульсу к действиям, которым сам положил начало.
Я увидел лицо убийцы и, несмотря на годы подсознательной подготовки, оказался не готовым к этому. Мне казалось, что я освоил теорию и практику: я играл в копов и грабителей, вылавливал преступников посредством холодного расчета. Я играл в войну, уничтожая десятками из пистолета воображаемых солдат противника. Затаив дыхание, я смотрел по телевизору, как стреляют в людей, как в их белых рубашках появляются отверстия от пуль величиной с монету. Позже видел в кинофильмах других людей, они падали наземь в крови, разрывах и дыму, пораженные новейшими пулями. Мне казалось, я знаю, сколько сил требуется для того, чтобы вонзить нож в спину пикетчика, сколько нужно напряжения, чтобы накинуть веревку на горло студента, как прицелиться, чтобы всадить две пули калибра сорок миллиметров в грудную клетку грабителя банка с дистанции тридцати шагов. Я читал о казнях нубийцев, видел, как Юдифь обезглавливает Олоферна, и полагал, что приобрел холодную решимость и неистовую ярость, необходимые для осуществления таких действий. Я ошибался. Искусство не оправдало ожидания смерти, так же как религия — ожидания жизни, и оставило меня не готовым ни к тому ни к другому. Возможно, это было к лучшему, подумал я, выискивая на своем лице что-либо достойное сбережения. Я представил в воображении бесконечный туннель из зеркал, в которых мог увидеть каждый день своей проходящей жизни. Мог бы поискать в моих стареющих лицах первый признак беспокойства, отслеживая связь между гневом в своих глазах и отражением пролетающей вдали бабочки. Это убийство следовало оправдать. В одном из отсеков моего мозга, свободном от лунатизма, поместился стол с единственным листом бумаги, на котором большими черными буквами было написано оправдание. При случае Кровавая Мэри предала бы меня и пожимала бы плечами, если бы я попытался попросить спасения от смерти, которую она на меня навлекла. Я находился за пределами отечества, в ином мире, где человеческие качества оценивались почти по их действительной стоимости, а дела значили больше, чем слова. Возникла дрянная ситуация, и я попал в нее, встал перед выбором: убить или быть убитым.
Я несколько раз глубоко вздохнул и оглядел отсек. Стол был привинчен болтами к полу. Стены обиты войлоком. Безумцы отсутствовали. Надолго закрыл свои глаза, и, когда снова открыл их, из зеркала на меня смотрело ужасное лицо, лицо законченного убийцы, которого Мэри встретила в своей несчастной жизни. В ванной комнате со мной находился кто-то еще, кто-то страшный и знакомый. Его лицо мелькнуло на мгновение и исчезло, когда я резко повернулся. Я прижал потными руками пузырек с пилюлями к груди и поискал доказательств того, что видение пропало. Что-то расстроилось, утратило регулировку, как будто две идентичные фотографии были разрезаны посередине и при сравнительной экспертизе оставили лишь крохотное несовпадение в линиях соединения. Моралес установил бы, что это было так же, как тот старик в баре, расположенном в горах. Певец узнал бы его, и, когда оно снизошло, я тоже узнал. Дух посетил этот дом. Но его и следовало ожидать в этих местах. Я наполнил пластиковую бутылку и закрыл кран.
— Совсем провонял мою ванную комнату, — укоризненно сказала Мэри, когда я прошел шаркающей походкой в комнату. Она ерзала на тахте, пытаясь взбить для удобства засаленные просевшие подушки. — Ты все пропустил, — сообщила она. — Они чертовски хорошо преобразили этот дом. Правда, цвета меня не совсем устраивают, но не думаю, чтобы нашлась семья, которой бы все понравилось.
Я что-то промычал, сосредоточился на приготовлении смертельной инъекции и пытался перенасытить чайную ложку воды смертельной дозой героина. Раствор показался мне достаточно крепким для того, чтобы уничтожить стальную конструкцию. Интересно, сколько потребуется времени для остановки натруженного сердца Мэри? Процеживая заварку сквозь чистый клубок ваты, я решил уйти до того, как она испустит дух. Опиаты и какие бы то ни было смеси с ними сделают свое дело в моем присутствии или без меня, как однажды заметил Жан-Марк, а я не желал быть свидетелем смерти.
— Неси сюда, — потребовала Мэри, резонируя с одним из голосов в моем сознании. Она сбросила шлепанцы и обнажила вены на ногах. Для нее время тянулось слишком медленно, я же старался отсрочить момент инъекции, подобно нерадивому палачу, ожидающему вызова правителя.
