Вячеслав Энсон - Эра беззакония
Очень бодро чувствовал себя Калмычков от хлынувшего в кровь адреналина, когда вернулся в отделение и, «по горячему», собрался колоть задержанного. В принципе, не его работа, но как бы вы себя чувствовали, заступив на новую должность и так красиво употребив в задержании весь свой оперский опыт. Прет от гордости за себя! И не то, мол, еще умею!
Калмычков отпустил ОМОН, как только задержанного доставили к нему в кабинет. Того тоже перло. До задержания. Но водка, наркотики, или чем он себя зарядил, сыграли с ним шутку. Всего полчаса в наручниках, и наступило похмелье. Буквально на глазах жестокий убийца сдувался и безвольно обмякал на стуле.
Калмычков присмотрелся к нему и ахнул: Шар, собственной персоной.
Шаров тоже вгляделся и узнал Калмычкова.
— Колян, ты?.. Знал, что в ментах, но чтоб так… Из пушек, друг в друга…
— Да уж, сплошное кино… — Калмычков справился с изумлением и принялся расставлять точки над «i». — Во-первых, майор Калмычков Николай Иванович. Во-вторых…
— Брось туфту гнать, Колян! У меня столько вашего брата на содержании… Договоримся! Это даже хорошо, что ты меня взял. Со своими людьми всегда легче договариваться.
— Вы, может, чего-то не поняли? — одернул его Калмычков. — Я на содержании государства. И договариваться нам не о чем. Все под протокол. Постарайтесь не говорить лишнего. Может навредить.
— Ты че, не как все? Правильного строишь?.. — Шар искренне обиделся. Он прочно усвоил — покупаются все. Цена, правда, разная.
— Еще раз предупреждаю, что ваши слова могут быть истолкованы в суде как подкуп должностного лица, я уже не говорю об оскорблении при исполнении… — Калмычков даже мысли не допускал о возможном сговоре. Включил магнитофон, положил перед собой бланк протокола и начал задавать положенные по процедуре вопросы. Шар вроде бы сдался, перестал наезжать с предложениями купли-продажи.
Но Калмычков не молоденький опер! Прекрасно видел, как в паузах между вопросами, Шар просчитывает ситуацию. Как задает контрвопросы, пытаясь нащупать слабые места в позиции Калмычкова. Интересуется старыми знакомыми, Женькой. Обстаятельства дела словно и не волнуют его. «На тебе, Колян, свет клином не сошелся. Пиши, что хочешь! В прокуратуре, в суде, люди умнее тебя сидят. Договоримся, не впервой…»
Калмычков про себя усмехался. Уж его-то никто не заставит изменить свои показания. Даже если проститутки пойдут в отказ. «Кранты тебе, Шарик, покатишся на полную катушку». Через час допроса картина преступления выглядела так.
Шар, недавно в четвертый раз откинувшийся с зоны, получил в собственность эту пресловутую баньку. И решил навести порядок в контингенте, кующем деньги на его недвижимости. Поскольку протокол велся со слов задержанного, а допросов проституток, раненого сутенера и других свидетелей еще никто не проводил, то данную версию можно считать самой мягкой. В действительности все, конечно, грубее и жестче. Но и улик оказалось так много, что даже в роли собственного адвоката Шар не мог вытащить себя.
Выходило, что, нагнув бывшего владельца и вынудив его на переуступку здания, Шар не знал, что имелись и другие люди, разинувшие рот на лакомый кусочек. Пока он обминал бока о нары, поднялась молодая активная поросль, ложившая на таких, как он, авторитетов, все, что можно положить.
Банька оказалась ключевым местом, вокруг которого сытно кормились сутенеры и торговцы наркотиками. Кое-кто из них копал под бывшего владельца в надежде занять его место. Шар им — поперек горла. Разговоры, взывания к вышестоящим авторитетным людям результатов не принесли. Шар вынужден был приступить к расчистке территории собственными силами. Сделал ребятам «немного больно». А надо было — «очень больно»! «Не въехали, суки!» — с обидой рассказывал Калмычкову.
В результате, его заказали. Чудом вывернулся из-под расстрела в упор. Водилу убили, а Шар с корешем-телохранителем примчался в баню, чтобы прижать к стенке одного из очевидных заказчиков — сутенера.
Разборки выживших жертв с заказчиками не проходят, к сожалению, в парламентской обстановке. Слово за слово — Витек, телохранитель Шара (с его, конечно, слов) маленько прострелил что-то парню, чтоб остыл немного и не дергался. Дура какая-то кинулась на Витька с кулаками, тот и ее утихомирил. Шар стоял себе тихо и призывал всех к мирной беседе.
Калмычков писал его версию. Но еще до задержания прибежавшая в отделение проститутка заявила, что Шар застрелил девчонку просто так, для страху, а сутенеру прострелил бедро, когда тот начал ему перечить. Экспертиза покажет, из чьего пистолета выпущены пули. А пока Шар валит все на мертвого. Надеется на то, что утром нужные люди подсуетятся и в прокуратуре свидетели подтвердят его версию.
«Хрен тебе!» — решил Калмычков. Он сам снимет свидетельские показания, а если надо, и очную ставку проведет. Протокол осмотра места преступления помощник дежурного его отделения составил правильно. Улики зафиксированы. Горячился, конечно, Калмычков, с очной ставкой. Но кое-что мог. И как бы Шар ни надеялся на помощь покупных должностных лиц, главная ниточка — в руках Калмычкова. Договариваться придется с ним. Это Шар понял. Тут и пригодилась подготовка у катал. Не пришлось закрепиться на этом поприще — слишком громко дебютировал, но умение разбираться в психологии клиента осталось на всю жизнь. Благодаря ему быстро поднялся, перековавшись в девяностых годах в бандита обыкновенного.
Не зря надоедал он Калмычкову вопросами. Все что надо, Шар за час допроса выяснил. И пошел в атаку.
— Вот закончил ты свой протокол, Кол ян. И мы снова бывшие одноклассники, почти друзья…
— Загибаете, гражданин Шаров. Мы учились в разных классах и в близких отношениях не были, — ответил Калмычков. Он устал от ночного допроса. Закурил, вытянул затекшие ноги, предложил сигарету Шару.
— Я такое говно не курю, гражданин начальник. Но за предложение спасибо. Совесть, значит, есть. И товарищи детства что-то еще для вас значат.
— Это значит всего лишь, что после того, как тебя посадили, я принял решение идти работать в милицию. За это я тебе благодарен, — сказал Калмычков.
— А как я тебе благодарен! — Шар и артистом оказался неплохим. — Моя первая ходка. Школа жизни! Посадил шестнадцатилетнего пацана. Я, может, стал бы хорошим человеком. А зона сделала меня бандитом! В этом и твоя заслуга, Колян. Спасибо тебе!
— Как всегда передергиваешь, катала неудавшийся. — В словах Шара была доля правды. Он, конечно, рано или поздно сел бы, и честным человеком быть — не его судьба. Но к первой ходке Коля Калмычков руку приложил, это правда. Та правда, которой лучше бы не было.
— Есть, есть у тебя совесть. Я же людей понимаю. Не кори себя. Я тебе благодарен. На правильную дорогу встал. Был бы средненьким каталой по поездам да катранам. А я человеком стал! Не последнее место в нашем мире занимаю. Мой статус куда как выше твоего. Районное начальство за честь почитает ручку пожать. Увидишь еще!
— Я не завистлив… — ответил Калмычков.
— И принадлежу я к структуре, более честной и правильной, чем все ваше государство. Что, не так? У нас вор — значит вор. А у вас? Он вроде прокурор, а вроде и вор. Как живете? Вроде постовой, а вроде, наркоту продает. Не запутываетесь, как друг-друга называть? — Шар говорил правду, и это злило Калмычкова.
— Все, гражданин Шаров, допрос окончен, идите в камеру… — Калмычков выключил магнитофон, хотел вызвать конвой, но Шар умоляюще поднял руку.
— Колян! Дай десять минут. Сигаретку твою вонючую выкурю. — Он смотрел умоляюще, и Калмычков согласился.
— К чему базар веду? Ты умный мужик, Калмычков. А почему — бедный? Или все же — не умный? — Шар бил по болевым точкам, расшатывая стену калмычковских принципов. Сила, ум, успех — основа жизненной платформы. «Сила есть, ум, вроде бы, тоже. Что же успех не приходит?»
— Не той системе служишь, Коля, — продолжал Шар. — Ложной и лживой. Она таких, как ты, заставляет в нищете корпеть всю жизнь. А кто ее на службу себе поставил, живут в шоколаде. Усекаешь? Глупо ей себя отдавать. Надо ее служить заставить. Или ты все-таки дурак?
Калмычков молчал. Шар озвучивал его мысли. «Она служит мне, или я не умный, не сильный и ничего в этой жизни не достоин».
— Я тебя, Коля, насквозь вижу, — Шар наклонился к Калмычкову и перешел на доверительный шепот. — Ты самолюбие тешишь, ублажаешь его байкой про служение Закону. Честный и неподкупный! Понимаю, кино смотрел…
Ты вокруг погляди, Коля. Не в Голливуде живем, в России матушке!.. Что такое Закон? Бумажка никчемная. Собрались придурки в Госдуме и накропали! Чтоб им же воровалось легче. А бобиков ментовских на страже поставили.
— И такое я слышал, — устало ответил Калмычков. — Я много чего за эти годы наслушался.
— А не слышал ты, про свободу личности? Про главенство личных интересов над общественными? Своя рубаха ближе к телу — закон природы. О себе не позаботишься, Госдума уж точно про майора милиции не вспомнит.
