Вячеслав Энсон - Эра беззакония
Страх за судьбу дочери, служебная текучка, почерневшая за сутки жена — все это сменилось неведомым ранее безразличием. «Трепыхаться? Зачем?..» Он — игрушка в руках чего-то бесконечно большого и черного. Придавившего своей невидимой тушей не только его — песчинку Калмычкова, но всю землю, все мироздание. Куда там — бороться!.. Кончиком пальца не шевельнуть.
Рок… Неумолимый и безжалостный. Догнал! Навалился. Выдавил из Калмычкова жизнь. Вот она — силища! Что он против нее?
Остановилось дыхание… Тьма… Сердце…
Что это?..
Тело стало чужим… Он и тело — не одно и то же. Каждый сам по себе, хотя все еще рядом. Он думает, видит, слышит. Но не движется. А тело? Нет?!
Равнодушно, из глубины своей неподвижности, Калмычков разглядел, как склонилась над ним Валентина, как затрясла его, захлестала по щекам. Потом отпрянула, зажав ладонью рот, и в глазах ее застыло немое отчаяние.
Все? Так просто…
Из черноты, из ледяного мрака небытия, достиг его сознания приближающийся звук. Он скоро узнал его. Так воет сирена патрульной машины. Потом появились мигалки. Одна, две, двадцать… Двести? И раздалось забытое: «Прокол!.. Прокол!.. Опасный прокол…» Он дернулся от испуга, как в «тот», первый раз. Шумно втянул ртом воздух, и увидел, как Валентина облегченно обмякла над ним.
«Скорая» ничего не обнаружила. Врач посоветовал проверить сердце. Вколол в вену какую-то гадость. Ему, а затем Валентине. Попрощался и ушел.
В десять утра зазвонил телефон, разбудив задремавшую рядом с ним Валентину. «Тебя…» — протянула она трубку. Звонили из Управления кадров. Игривый голосок кадровички не задел в нем никаких чувств. С одинаковым равнодушием он был готов к любому известию.
«Николай Иванович! Вам необходимо прибыть в Управление кадров ГУВД, ознакомиться с приказом. С вас причитается! Ждем…»
Созвонился с Егоровым, потом с Женькой. Ничего… Кое-как встал, оделся и поехал в Главк. Пустой и слабый.
Сворачивая на Суворовский, вдруг понял: «Я не найду ее НИКОГДА…
Бизнес. И ничего личного…
30 ноября, среда
В Управлении кадров удивила непривычная суета. Мало того, что всегда чванливые кадровички мило улыбнулись ему, когда он назвал фамилию. Невиданное дело — встречать его выполз сам начальник, старый замшелый крабище.
Зачитали присланный по факсу приказ министра внутренних дел:
«За высокий профессионализм, проявленный при проведении оперативных мероприятий в рамках расследования особо важного дела и т. д. и т. п…. подполковнику Калмычкову присвоить досрочно очередное звание «полковник». Перевести для дальнейшего прохождения службы в г. Москве в распоряжение начальника Департамента уголовного розыска…»
Дали расписаться. Поздравили, намекая на шампанское.
Старый краб пожал руку. «Давно такого не было, чтобы представление после приказа готовили. Счастливчик вы, Калмычков. Человек большой удачи…»
Калмычков поблагодарил, с шампанским обещал не задерживаться и поскорее вышел.
Отправился к Женьке. Никто другой сейчас не поймет его лучше. Их дружбе больше двадцати лет. Полжизни вместе.
Кирпич, опущенный на голову обидчика, обеспечил Коле Калмычкову репутацию «крутого парня». Удобный имидж: боятся и уважают. Побочным эффектом оказалась пустота вокруг. Его сторонились. И отморозки, тиранившие одноклассников, и середняки, и классные низы. Общался с теми и другими, но «своим» — не стал. Одиночка. Неразвитое стадное чувство. Отсюда нелюбовь к футболу и прочим командным играм.
Закончил пятый класс, шестой. Почти отличник. Никто не трогает. Живи и радуйся. Если бы не пустота вокруг. Он — сам по себе, остальные — отдельно. Прочитал все интересные книжки, исходил с отцом музеи. Бренчал на гитаре. Пытался связать себя с миром, минуя класс, школу, людей вообще.
Тут и ворвался в Колину жизнь Женька. Беспардонно, нагло и навсегда. Женькины родители получили квартиру в их доме. Уже достаточная причина познакомиться с Калмычковым. Так, еще в школе: приняли в тот же класс и посадили за одну парту. Для Коли это ничего не значило. Подумаешь, сидел с Любкой Самохваловой, а теперь с новеньким, но Женька считал, что такое обилие совпадений вопиет о необходимости познакомиться ближе. Может, даже задружить.
Он лип к Коле, как банный лист. То, увяжется из школы вместе идти. То, в кино. То, примется травить про свой бывший двор, на Петроградской, где они жили в большой коммуналке. И по три раза на дню просит списать.
Житья не стало привыкшему к одиночеству Калмычкову. Женька втирался в его дела и мысли, отвоевывал место под солнцем, которое Коля застолбил для себя одного. До ругани доходило. На матюгах. Но не ударил его Коля ни разу.
Что с Женьки возьмешь? Со всеми такой — всеобщий приятель. Всю первую четверть седьмого класса Коля отбивался от Женькиных посягательств на собственный суверенитет. Вроде отбился. Женька оброс корешами, как баркас ракушкой. За месяц сменил статус новичка, с которым некоторые мучаются годами, на «своего парня», и Коля стал ему почти не нужен.
Так пролетела вторая, короткая и приятная ожиданием Нового года, четвертушка. В зимние каникулы Женька надолго заболел. Ангина, воспаление легких, свинка — все навалилось сразу. Едва успевал отойти от одной заразы, поспевала следующая. Коля просидел за партой в блаженном одиночестве неделю, другую, третью. Обрадовался: никто не жужжит, не толкается, с глупостями не лезет. Но постепенно ощутил нехватку чего-то важного с той стороны, где раньше надоедал Женька. Непонятно чего, но не хватает.
В начале февраля классная руководительница собрала делегацию для посещения больного товарища. Никто особо не рвался. Куча новых Женькиных друзей прекрасно обходилась без него. «Отряд не заметил потери бойца…» А Коля, неожиданно для себя, поднял руку и попросил записать его.
После уроков пришел в Женькину скромную берлогу в сопровождении двух девочек-общественниц. У Женьки глаза округлились от удивления, но и радости — полные штаны!
Проболтали почти час, пока Женькина мама поила чаем остальной состав делегации. В выходные зашел еще раз, неформально. Потом зачастил каждый день, да не по одному разу. Тринадцать лет — интересный возраст. Начинают открываться иные горизонты. И в одиночку их осваивать скучно.
К концу учебного года Женька стал мостиком, который построил Коля для связи с внешним миром. Они, как сиамские близнецы. Женькины глаза видят, а Колины мозги обрабатывают увиденное, принимают решение, а уж руки и ноги обоих выполняют его. Очень удобно! В таком симбиозе пролетел восьмой класс. Подросли, поумнели. Много нового открыли для себя, совершая детские и не очень шалости. Вдвоем — радости вдвое больше, и неприятности — вдвое легче. Сдружились.
Беда подкралась внезапно, как и положено беде. В конце девятого класса Женька вдруг захандрил. Взгляд потух, прыти поубавилось. Стал задумчив и молчалив. «Влюбился, наверно», — подумал Коля. Не угадал, значительно хуже.
Женьку подвела общительность, любопытство и врожденный авантюризм. Пока Коля сидел вечерами за уроками, воплощая родительскую мечту о хорошем вузе, Женька слонялся по окрестностям. И набрел, на свою беду, на компанию Толика Шарова, парня двумя годами старше, но с трудом дотянувшего до восьмого класса из-за нескольких оставлений на второй год. Восьмой класс был для Толика спасением, поскольку в нем не оставляли. Стряпали троечное свидетельство о восьмилетием образовании, открывая широкую дорогу в пролетарское будущее. Вся школа с вожделением ждала расставания с Шаром. Он тоже понимал важность момента, а потому почти каждую неделю посещал несколько уроков и в дисциплине был пугающе не похож на себя прошлогоднего.
Мало кто знал, что сфера его интересов переместилась из школы в тенистые дворы родного Купчино. Он готовился к трудовой деятельности. Отнюдь не на заводе. Нужные люди лепили из него каталу. Профессионального игрока в карты.
Эта сложная профессия держится не только на ловкости рук. Умения считать карты недостаточно. Чтобы манипулировать потенциальными лохами, надо мастерски владеть собой и понимать тонкости поведения. Шар прилежно учился. Этим и объяснялась пугающая учителей перемена в повадках. Он бросил понты школьного хулигана. Стал приветлив, старался произвести благоприятное впечатление. Распустил команду своих прихлебателей. Основал во дворе соседнего с калмычковским дома нечто вроде закрытого клуба для любителей карточной игры.
Его новые друзья, каталы-стажеры, отрабатывали на пацанах навыки древней науки убеждения сыграть по маленькой. Отбою от желающих не было. Как-то вечером и Женька сунул свой любопытный нос в заросли ивняка за гаражами, где в развалинах старых сараев кипели страсти от «по копеечке» до «по пятачку».
