Вячеслав Энсон - Эра беззакония
У Женьки на содержании завелись лихие пацаны, добрые дяди и тети в городских структурах. Он оборзел и решил создать сеть магазинов электроники. Обломались круто, потеряв четыре миллиона долларов оборотных средств. Не по Сеньке шапка.
Больше не совались на рынки, специфики которых не представляли.
Еще трижды Калмычкову попадались разные коммерсанты, передававшие в Женькину собственность мелкие объекты недвижимости, от ларьков до баров. Фирма разрослась по нескольким направлениям.
А взяток Калмычков не брал.
Женька встретил его в своей скромной трехкомнатной квартире. После четвертого развода он перестал любить большие аппартаменты. «Надоело ремонты делать…»
Повесил калмычковский плащ на вешалку и отправил друга Колю мыть руки.
— Прямо к обеду подгадал. Я картошечки пожарил, рыбки немного…
Когда уселись за стеклянным столом на уютной восемнадцатиметровой кухне, Женька выдернул из холодильника запотевшую бутылочку «Абсолюта».
— Не возражаешь? — Он обхаживал понурого Калмычкова, как маленького ребенка.
— В час дня? — Калмычков бросил взгляд на часы, а потом махнул рукой. — По маленькой…
— По большой никто не предлагает, — Женька нацедил по стопочке. — Давай: чтоб все было хорошо! За тебя.
Они выпили, закусили огурчиком. Молча принялись за жареную форель с картошкой. Оба думали о поисках Ксюни, но никто не хотел говорить об этом вслух.
— Да, забыл, — нарушил молчание Калмычков. — Мне сегодня полковника присвоили. И в Москву, в министерство, переводят.
— Поздравляю, — не очень радостно отреагировал Женька. — Когда едешь?
— Ксюню найду, тогда и поеду. Кстати, Вальке-то, еще не сказал… — Он принялся дозваниваться жене.
Валентина долго не брала трубку, потом долго обдумывала то, что он ей сообщил. Ответила: «В свою Москву езжай один. Только дочь мне перед этим найди…» Ну вот, поговорили.
Они хлопнули еще по одной и принялись обсуждать перспективы поисков.
— Генерал Арапов обещал одного крутого мужика подключить. Если она в городе — найдут. Лишь бы не уехала…
— Куда ей ехать? Родственников по другим городам нет. Сам говорил, из Питера уезжать не хочет. Найдем, Колян, не сомневайся. Я знаешь как братву напряг! Роют землю копытами. Бабла отвалил… Мы сейчас чайку попьем и тоже на поиск отправимся. Найдем! Не впервой.
Так и сделали. Весь остаток дня и полночи объезжали места тусовок. Сначало следуя некоей Женькиной системе, а потом подряд, со все убывающей надеждой.
Ночевать Калмычков остался у Женьки на диване.
«Эра милосердия»
1 декабря, четверг
Утром Калмычков еле встал. Лежал, не открывая глаз. Впервые явь оказалась кошмарней сна, и окунуться в нее не хватало сил. Против его воли проснулись чувства, зашевелились мысли, проползли, протиснулись в пустое сознание. Вернулось ощущение беды. Ощущение потери. Огромной несправедливости бытия. Он сбросил одеяло и поплелся в Женькину ванную. Друг мирно храпел в спальне. Стараясь не разбудить его, Калмычков тихо оделся, и не завтракая, поехал на работу.
Сослуживцы поздравляли с повышением. Пожимали руку, но стараясь побыстрее исчезнуть, чтобы не всплыла тема пропажи дочери. Опер Серега при встрече отрицательно покачал головой. Он без приказа, дважды в день, мониторил дежурные части, больницы и морги. Подача в розыск результатов не дала. Линейные отделы милиции и другие города молчали.
Перельман велел готовить дела к передаче. Мероприятия по самоубийству свернуть. Группу распустить с понедельника. Приказ уже есть.
Калмычков дал Егорову пачку мелких денег, попросил организовать «поляну». По случаю всего. Обмыть разом и полковника, и окончание следствия. Перевод в Москву придется «замачивать» с руководством в ресторане. Без оперов. А сегодня сгодится и рабочий кабинет. Традиции позволяют.
Мужики поехали закупаться. Калмычков остался один на один с невеселыми мыслями. Одному совсем трудно. «Как Валентина выдерживает? Сегодня буду ночевать дома».
Дверь без стука открылась, и в кабинет протиснулся генерал Арапов. Калмычков встал.
— Сиди, Коля. Без официоза. Поздравить зашел с повышением. Первый раз такую скорость в движении бумаг вижу. Месяцами приказы ходят. А тут… Не прост Бершадский, не прост… «Поляну» где накрываешь?
— Для своих — в кабинете. А банкет, еще не думал…
— А ты подумай. Отвлекись. Очень постарайся отвлечься! Ты у самой пропасти, пик кризиса. Пару человек помню, которые не удержались. Рука в такие дни к пистолету тянется. Надо перескочить. Не удержишься, кто дочь найдет? — Генерал присел рядом, обнял Калмычкова за плечо. — Вру про пару человек. Сам стрелялся.
— Словно мысли читаете, Серафим Петрович, — Калмычкова заколотила крупная дрожь. — Про пистолет вторые сутки думаю. Кто ее искать будет? У всех свои делишки. Ума не приложу, что делать. Где она?… Наркотиками накачали, за границу вывезли?.. Или убили? Самое поганое — знаю, что не найду.
— Ты это брось! Твой случай не безвыходный. Найдем. Не сомневайся!
— А я выхода не вижу. Край совсем…
— Край, Коля, по-другому выглядит… Расскажу, пожалуй. Может, поверишь, что еще не вечер… — Генерал встал, прошелся пару раз по маленькому кабинетику. Взад-вперед, взад-вперед. — Мне было сорок, не намного больше, чем тебе. Служил в Москве, в ГУВД. Середина восьмидесятых. Дерьмовое время. По закону жить уже никто не хочет, а по понятиям — еще не научились. Много народу себе шею на этой непонятке сломало. Одни слишком рано к деньгам потянулись, другие уперлись, как козлы. И тех и других поломало.
Я только что генерала получил. Поставили на уголовный розыск. Дел — выше крыши… А тут, с разных сторон, лезут с просьбами. И с бабками. Держусь, дурика включаю. А начальство прессует. Честно говорю: пистоны получал, как сраный лейтенант. Даже в отставку засобирался. Понять не могу, в чем закавыка. Куда клонят?
В эти годы вся зараза пошла подниматься. И «черные» мочилово устраивают, и проститутки расплодились, и наркотики в десять раз за год вырастали. Почва навозная для этого появилась — кооперативы. Темные бабки на волю полезли.
В Управлении толковые ребята еще были. Я на них ставку сделал, работать дал. Они и ловят по мере сил. А начальство все недовольно, инициативу запрещает. Наработанные концы один за другим — рубит. В частности, вышли на наркоканал, в то время мы всем занимались, не было разделения. Хорошо поработали, человека внедрили. Готовимся партию брать. А мне приказ: «Отставить!» Я — уперся. Додавил, всех повязали. Наказать меня не посмели, даже выговор не объявили, но ребят моих начали раздергивать. Кого куда. Новая возня, я полгода потерял в этих разборках. Не заметил, как беда подкралась.
У нас с женой одна радость была — сынуля наш, Илья. Ты знаешь, все с детьми мучаются, особо в подростковом возрасте. Трудно дети растут. У тебя дочери — пятнадцать?
— Будет в январе, — уточнил Калмычков.
— Вот, мало кто в этом возрасте с ними общий язык находит. А наш, как по спецзаказу. Маленький был — ангелок. Школу закончил — никаких проблем не знали. В университет поступил, каждый вечер дома, по дискотекам не шляется. Нарадоваться не могли… Парень видный, девки вьются… Так вот, пока я как говно в проруби, болтался в этом ГУВДе, жена стала замечать, что мальчик наш меняется. Поздно приходит, друзей новых завел. Денег много просить начал… Она мне это по ходу жизни рассказывает, а я своими делами занят, не обращаю внимания…
— И у меня так же… — вставил Калмычков.
— Короче, когда я случайно увидел его руки, было поздно. Посадили парня на иглу! Почти бесплатно героином снабжали… Я, как ни бился, доказать ничего не смог. Все концы обрублены!.. А он за год сгорел, никакие доктора не помогли. Похоронили на Востряковском. А ты говоришь — безвыходная ситуация… Ты дочь — уже похоронил?
— Простите, Серафим Петрович! Раскис. А дальше, что было?
— Дальше? Перестройка превратилась в развал. Меня съесть не смогли, за прошлые заслуги, да при действовавших еще покровителях. Но и работать не дали. Тогда я в Питер попросился. Подальше с глаз. Уважили…
В кабинет ввалились Егоров с пакетами и двое оперов с коробками. Генерал стряхнул воспоминания и бодро спросил у Калмычкова:
— На сколько персон накрываешь?
— Человек на десять-двенадцать, — ответил тот.
— Как же вы тут?.. У тебя больше шести человек стоя не поместятся… — Калмычков в ответ почесал в затылке, а генерал продолжил. — Слушай мою команду! В восемнадцать ноль-ноль перетащить эти баулы в мой кабинет. Нарезать, разложить по тарелкам. У секретарши получите. И — милости прошу! Не опаздывать…
Так и сделали. До вечера отписывали отчеты, кому положено, Калмычков заверял. Сдавали средства связи. А к восемнадцати пошли гурьбой в кабинет начальника Управления. Длинный стол для совещаний мог вместить и двадцать человек, так что расселись вольготно. Много не пили, больше галдели. На огонек заглянул Перельман, но, опасаясь за последствия такого вопиющего нарушения субординации, поскорее смылся.
