Тони О'Делл - Темные дороги
Мисти не отрывалась от телевизора, в ее пустых черных глазах отражались голубые и белые сполохи, стекляшки на запястье сияли. Мое присутствие не доставляло ей удовольствия, но и не слишком раздражало.
Я испытывал к ней и любовь, и отвращение. Хотелось вычеркнуть ее из своей жизни, сжечь все ее вещи, стереть всякую память о ней… Но вместе с тем хотелось ее обнять. Столько раз, сколько ее обнимала мама за прошедшие два года. И дать ей все то понимание, что она получила от нас, и все те советы, что она получила от чужих людей. Только все равно будет мало. И поздно. Типа сумки с продуктами, которую я сжимал в саднящих руках.
Глядя на Мисти, я твердо решил: хватит с меня ПРАВДЫ. Ни к чему КОНЧАТЬ С СОМНЕНИЯМИ. Пиво и минеты – больше мне ничего не надо.
– В «Сладкой лунке» понравилось? – поинтересовался я у Джоди.
– Здорово было, – радостно затрещала та и с размаху уселась на пол, чуть не вывалив мороженое. – Мы успели закончить игру до дождя. Я и Эсме были лучше всех. Не знаю только, сколько очков мы набрали, потому что папа Эсме съел карточку с результатами. Правда-правда. – Глаза у Джоди сделались большие, как мячики для гольфа. – Ему было стыдно. Он играл ужасно. Хуже Зака. И все носился кругами по клубу, вертолет изображал. Или возьмет мячик в руку и положит в лунку. А потом мы поехали к ним домой и ели картофельный суп с ветчиной.
– И их мама была дома?
– Да.
Эмбер с яростью посмотрела на меня.
– Что с тобой? – спросил я. – Снова хочешь меня обнюхать?
– Пошел ты, Харли.
– Нет, серьезно. Если тебе станет от этого легче, подойди поближе. Понюхай меня.
– Иди к лешему.
– Так и быть, сделаю это за тебя… – Я понюхал себе плечо. – Ну и вонища, скажу я тебе…
– От тебя несет пивом, – сказала Эмбер. – Когда тебе исполнится двадцать один, ты каждый божий вечер будешь пропадать в баре. Всю оставшуюся жизнь.
– Надеюсь, – ответил я и прошел на кухню.
Положил пакет на засыпанную крошками стойку и принялся распаковывать. Мамина Библия, буханка хлеба, коробка рожков, три банки супа, банка бобов…
Банка майонеза выскользнула у меня из трясущихся рук, покатилась по столешнице и с глухим стуком шлепнулась в раковину.
Внезапно я понял, что не могу жить под одной крышей с Мисти. Я боялся не столько ее, сколько мыслей о ней. А чем дальше ты от человека, тем меньше о нем думаешь. Чем дальше от больного гриппом, тем меньше риск заразиться.
Я достал из раковины майонез и закончил разбирать пакет: кулинарный жир, средство для мытья посуды, коробка шоколадных кексов. Выкладывая купленное пиво, я обнаружил в холодильнике еще с полдюжины банок мочегонного, открыл одну, взял кекс и сел к столу.
Мальчишкой я никогда не считал маму верующей, ведь в церковь мы не ходили. Она частенько пересказывала библейские сюжеты, читала Библию, но, насколько я понимаю, все это не считается, если ты по воскресеньям не наряжаешься и не сидишь битый час в церкви. Священное Писание я считал самой обычной книгой, пока мама мне не объяснила, что все в ней – истина.
После этого я попросил ее читать мне Библию каждый вечер перед сном вместо обычных детских книжонок – всяких там Любопытных Джорджей и утенка Пинга на реке Янцзы. Теперь меня интересовали нашествия саранчи, реки, обращающиеся в кровь, соляные столпы, Бог, истребляющий первенцев, потоп, великаны, демоны и прокаженные. И сколько я ее ни спрашивал, мама всегда утверждала, что все это – истина. Все равно как если бы я узнал, что смурфы[28] существуют на самом деле.
Не помню точно, когда я перестал во все это верить. Наверное, сразу после Санта-Клауса. Но до того, как разлюбил «Спагетти Ос»[29]. То, что мама оставалась верующей, внушало мне чувство превосходства над ней.
Я взял Библию за корешок и потряс. На стол выпал сложенный листок бумаги. Сразу стало легче на душе. Развернуть бумажку, разгладить… Вот он, выцветший домик желтого цвета. Рисунок, ставший родным.
Я провел пальцем по серой путеводной линии. Когда-то она была черная. Куда же делись яркие карандашные штрихи? Растворились во времени?
Руки мои сами сложили карту и засунули обратно в книгу.
Мама всегда верила, что ее линия судьбы ведет в никуда. То есть в тюрьму. Но у девочки, которая нарисовала карту, семьи не было. А у женщины, что сидит в тюрьме, семья есть.
Я ошибался. Она ничего не ПРИНЯЛА. Она БЕЖАЛА от действительности. От ПРАВДЫ. От нас. Я понял, почему она не желает возвращаться. Но мне уже было все равно.
Охранник сказал, я ничего не смогу добиться. Пожалуй. Если мама и Мисти будут стоять на своем. Но у меня есть окровавленная майка. И свидетель – Джоди.
Я уже совсем собрался положить Библию в комод у себя в подвале, но что-то заставило меня заглянуть под обложку. На белой странице детским почерком была выведена мамина девичья фамилия. А под ней уже взрослая женщина написала наши имена и даты рождения. В том числе мои.
Я встал со стула и подошел к холодильнику. Магнитиком к нему было прикреплено Джодино меню школьных обедов. Первая неделя июня заехала на конец мая и заканчивалась средой, третьим числом. Приписка: БЕЗ ОБЕДА, РОСПУСК НА КОНИКУЛЫ, СЧАСТЛИВАВО ЛЕТА! Я произвел обратный отсчет до субботы, 30 мая. Проверил по Библии.
Сегодня был мой день рождения. Мне исполнялось двадцать.
Целых двадцать лет! Взрослый мужик!
В особый восторг меня это не привело. Я уже и так был взрослый мужик. В определенном смысле.
С юридической точки зрения я стал взрослым, когда мне стукнуло восемнадцать. Духовно я стал мужиком в ту ночь, когда меня трахнула Келли Мерсер. Эмоционально мое детство закончилось, когда папаша впервые отходил меня ремнем. Сегодня подоспела хронология. Мне уже никогда не быть «подростком».
Моим первым порывом было поделиться с Эмбер. Теперь целых восемь месяцев я буду старше ее на ЧЕТЫРЕ года, а не на три. Мне двадцать, а ей шестнадцать. ЧЕТЫРЕ.
Но если я им скажу, Джоди захочет устроить праздник, а я не в настроении. Другое дело, если бы все ограничилось одними поздравлениями.
У меня день рождения. Я нахлестался пива, слопал половину кекса (другую половину отдал Элвису). Надо этот день как-то отметить.
Я отнес в подвал мамину Библию и взял ружье. Вышел через черный ход и направился в сарай. На ботинки мои налипла грязь, дождь барабанил по козырьку бейсболки.
Дверь я оставил чуть приоткрытой, чтобы разогнать мрак. Ружье спрятал в дальнем углу за деревяшками, мотыгой и лопатой для снега. В сарае воняло бензином, гнилушками и прелой листвой, и вдруг прорезалась свежая, благоуханная нотка.
На стену упала зыбкая тень. Я обернулся. В дверном проеме маячила фигура Эмбер. Ноги у нее были черные до колен, словно она вброд перешла поток машинного масла.
– Чем это ты занят? – поинтересовалась Эмбер.
Я поставил в угол еще и пластиковые санки.
– А ты-то чем занята?
Поверх ночной рубашки она набросила джинсовый жакет. Десять розовых свеженапедикюренных ногтей виноградинами торчали из грязи.
– Что ты делаешь с ружьем?
– Прячу.
– От кого?
– От девчонок.
– Зачем?
У меня мелькнула безумная мысль рассказать ей все. Нет, ни в коем случае. Легче мне не станет. Она не тот человек, на которого можно переложить часть груза.
– Ружье – штука небезопасная.
– Небезопасная? – возмутилась Эмбер. – Мисти умеет обращаться с оружием получше тебя, а Джоди слишком маленькая. Ты бы его от себя самого спрятал.
– Может быть, и спрячу. – Я вытер руки о штаны. – Не говори им, куда я его дел, ладно?
Эмбер пожала плечами. Лицо ее помрачнело – вспомнила, зачем пошла за мной.
– Ты ради этого вышел из дома? – В голосе ее звучало сомнение.
Я изготовился бежать под дождем к машине.
– Уезжаю я.
– Так я и думала.
– Почему это так выводит тебя из себя? – спросил я резко. – Перестань меня пасти.
– Отец у них сейчас дома, мудак ты! – крикнула она мне вслед.
Дверью машины я хлопнул со всей силы. Умеет сестрица действовать на нервы. Показал ей палец. Она мне – тоже.
Машина Келли и джип Брэда стояли рядышком. Ливень стих, собаки повылезали из будок, пока я шел к дому, и подняли страшный лай. Остановятся на секундочку, отряхнутся – и опять за свое.
Брэд открыл входную дверь и прикрикнул на них. Я сунул руки в карманы и сбавил шаг. Плевать мне было на дождь.
Он одарил меня своей мальчишеской улыбкой. Но стоило мне подойти поближе, как улыбка погасла. Понятия не имею, что вдруг.
– Харли, – сказал Брэд и сделал полшага мне навстречу. Впрочем, одна его нога порога так и не переступила. – Где твой пикап? Ты пешком сюда шел?
Крыльца у них не было. Две ступеньки вели на открытый деревянный помост. Мелкий дождик слегка намочил Брэда.
