Тони О'Делл - Темные дороги
– Как тебе нравится работа? – осведомилась она, пока я покорно трусил рядом.
– Работы, – поправил я.
– Так как они тебе?
– Восхитительно. Я в восторге.
О чем бы таком спросить ее в ответ? Ничего не приходило в голову. Никаких хобби или клубов по интересам. Одна тема для разговоров: Майк-младший. Работать она никогда не работала, да и не было нужды. Дядя Майк на латании дыр в асфальте зарабатывал достаточно, а ребенок у них был только один.
Рядом с таким совершенством, как Майк-младший, братья и сестры испытывали бы жуткий комплекс неполноценности – так она объясняла свой выбор.
Бабушка не уставала повторять, что всему виной ее жуткий эгоизм, а мама всякий раз просила, чтобы я никому не передавал этих слов.
– Дом у вас такой чистый, – начал я.
– Спасибо, – поблагодарила тетя Джен несколько неуверенно.
Я знал: сейчас она обязательно покажет мне храм, посвященный сыну, и не обманулся в своих ожиданиях. Рядом с кухней находилась терраска, сюда непременно заводили всех гостей под тем предлогом, что это самая светлая и уютная комната в доме. И – ах, какая неожиданность! – персона сына заполняла собой каждый кубический дюйм помещения.
Пока я не побывал в святилище, мне казалось, что спортивные трофеи уместны разве что в вестибюле школы.
– Вижу, вы его по-прежнему любите, – произнес я, глядя на бесчисленное множество обрамленных фото и раззолоченных фигурок футболистов, так и норовящих соскочить со своих крошечных красно-сине-зеленых пьедесталов.
– Он ведь наш сын, – четко произнесла она.
– Не всякий так обожает своего ребенка.
На фотках этот ребенок был представлен во всех мыслимых футбольных позах: на бегу, принимая мяч, прорывая защиту, баюкая мяч на руках, точно младенца, и так далее.
– Вы только посмотрите, – вещал я, переходя от снимка к снимку, – он все может. Бежать. Сбивать с ног. Ловить мячик…
А вот в руках ружье. Рядом олень со вспоротым брюхом.
– Убивать…
Студенческие балы, весенние ярмарки, девушки…
– Сношаться… Неудивительно, что вы так им гордитесь.
– Пойду позову Майка. – Ее лицо пылало.
– Можно воспользоваться вашей ванной?
– Да.
Мочеиспускание длилось целую вечность. На стене висел рулон туалетной бумаги, прикрытый вязаной розовой нахлобучкой, из которой торчали пластмассовые голова и руки девушки. Довязка представляла собой как бы ее платье. Пока я мочился, кукла не сводила с меня пустых голубых глаз.
Отлив, я снял нахлобучку с крепления и надел себе на член. Поначалу ничего больше я с ней делать не собирался. Но тут мне бросилось в глаза, что у куклы есть грудь, а пластмассовые губы чуть приоткрыты. Мне понравилось, как она на меня смотрит. И руки у нее были раскинуты, точно ее кто-то только что повалил на спину. Я забрался ей под платье, и голова у нее закачалась, потянул посильнее, и платье съехало вниз, обнажив грудь. Кончилось дело тем, что я в нее спустил.
Забрать куклу с собой? Еще обвинят в воровстве. И я нацепил ее обратно на рулон, перемазав в сперме.
Дядя Майк, в потертых домашних джинсах и серой фланелевой рубашке, ждал меня в храме. Он вытирал руки посудным полотенцем.
– Привет, что ли, Харли, – выговорил он, уставившись на меня.
– Привет, дядя Майк.
– Ты так неожиданно. Дома все в порядке?
– Все прекрасно.
– Чем тогда могу помочь?
Дядя протянул полотенце жене, стоящей рядом.
Только не качаться.
– Хочу извиниться, – произнес я.
– Извиниться за что?
– За свое поведение. Мне не стоило выделываться перед тобой. Ты прибыл с добром, а я…
Выражение его лица смягчилось, не то что у тети Джен.
– И ты тащился за тридевять земель, только чтобы это сказать? – произнес дядя. – Позвонил бы лучше.
– Не люблю телефоны. Никогда не поймешь, слушают тебя или нет.
– Это правда.
Он сдернул с головы бейсболку, пригладил волосы и снова надел. Выпучил глаза, оглядел комнату.
Что ж ты так нервничаешь?
– Извинения принимаются, – повернулся он ко мне. – По правде сказать, я про это и думать забыл.
Дядя перевел глаза на тетю Джен. Уж она-то ничего не забыла, сразу было видно.
– На ужин останешься?
Я широко улыбнулся тете Джен. Больше всего на свете мне хотелось сказать «да». Но есть за одним столом с ней? Ни за что.
– Мне домой надо. Косить траву пора.
Дядя одобрительно усмехнулся и объявил:
– Я занялся этим с утра пораньше. Дождь весь день собирается. Но пивка-то выпьешь?
Тетя Джен яростно зашептала ему что-то на ухо.
Он наклонил голову:
– Что ты говоришь?
Шепот возобновился. Я слышал только шипение.
Дядя нахмурился и покачал головой:
– Тетя Джен считает, что ты уже выпил достаточно. Ты пьян?
Тетя испепелила его взглядом.
– Нет, сэр, – произнес я.
– Удовлетворена? Он не пьян, – бросил дядя и поманил меня за собой. Спросил на ходу: – Как там девочки?
– Замечательно.
– Каникулы скоро?
– На следующей неделе.
– Поди, ждут не дождутся.
– Разумеется. Их хлебом не корми, дай подольше поторчать на свежем воздухе.
У него в гараже целый холодильник был забит одним пивом. Женюсь, заведу себе такой же. В довесок к обеденным отсосам и свиным отбивным под медово-яблочным соусом.
Дядя заметил, что я смотрю на его верстак, занимающий полпомещения.
– Когда становится тепло, я оставляю пикап и легковушку снаружи и весь гараж занимаю под мастерскую, – пояснил дядя, протягивая мне пиво. – Жену это бесит. Но иначе мне с моими деревяшками не разместиться.
Он подошел к верстаку поближе, я за ним.
– Сейчас делаю для Джен сундук, чтобы было где хранить тещино барахло.
– Какое красивое дерево. – Я провел рукой по гладкой темно-красной поверхности. – Вишня, правда?
– Точно, – улыбнулся он. – Ты столярничаешь?
– Нет. Просто люблю дерево.
Я глотнул пива и попытался пристроить банку на верстак, но тот все время куда-то уплывал.
– Когда-то мне казалось, что неплохо бы попробовать, – развивал свою мысль я, – но ведь инструменты нужны, дерево, помещение. Да и отца как-то не тянуло.
– Майк тоже не интересуется, – признался дядя. – Вечно его нет дома. Живет по расписанию. Тренировки. Сборы. Соревнования. Приемы.
Я сочувственно кивнул:
– Быть суперзвездой нелегко.
Дядя угрюмо посмотрел на меня:
– Не пойму, Харли, когда ты говоришь серьезно, а когда…
– Я всегда серьезен.
Дядя принялся перекладывать инструменты на верстаке.
– Быть суперзвездой нелегко, – проговорил он, вертя перед глазами сверло. – Впрочем, я за него рад. Он прямо создан для такой жизни. Только бы он удержался в струе.
– В смысле?
Он отложил сверло и взял в руки стамеску.
– Тьма-тьмущая подростков играют в колледже в футбол, и только горстка попадает в профессионалы. Не надо быть гением, чтобы оценить шансы. Господи, помоги мне убедить в этом жену.
Стамеска оказалась ему нужна еще меньше, чем сверло. Положив ее, он как следует потянул из банки.
– Я за него переживаю, вот и все. Мозги у него есть, колледж он закончит, но рутинная монотонная работа не для него. Он ее не… – Дядя щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово.
– Переваривает? – подсказал я.
– Слушай, Харли, зачем ты здесь появился? По правде? – Он смотрел на меня так, будто видел впервые в жизни. – Нет, я, конечно, не сомневаюсь в искренности твоих извинений, просто не представляю себе, чтобы ты только ради этого поехал сюда. Ты к нам носа не казал с похорон отца.
– Меня не приглашали.
– Точно. Не приглашали.
В гараже пахло выхлопными газами и древесными стружками, по отдельности оба запаха мне нравятся, но в перемешанном виде (плюс семь банок пива) вызвали дурноту. Заметив открытое окно, я устремился к нему. Ударился о верстак, потом о мусорный контейнер, забитый всякой всячиной: тут и кусок голубого брезента, и сломанная удочка, и воздушный змей в форме акулы, и два детских футбольных шлема, перемазанных в грязи, и испачканная белой краской фуфайка, и три жестянки из-под моторного масла.
Прочь отсюда! Не надо его расспрашивать! Ничего утешительного он тебе все равно не скажет. Услышишь еще одну жестокую истину. Эти истины и так свалены в кучу у тебя в голове, словно сухие ветки, достаточно чиркнуть спичкой, чтобы пламя занялось.
– Хочу знать про отца и Мисти, – проговорил я, подставляя лицо свежему ветерку. – Что тебе про них известно?
На дядю я не глядел. Ничто на свете не могло заставить меня посмотреть в его сторону. Я ждал, продолжая потягивать пиво. В идеально чистой купальне для птиц на жердочке сидел щегол. Даже он в этом доме был желтый-желтый, чистенький. У нас щеглы куда темнее.
