Найди меня - Фрейзер Энн

Ей удалось опереться о камень. Сидеть было больнее, чем лежать, но оставаться тут нельзя. Это пустыня: температура быстро падала, и скоро опустится ниже пятидесяти. А потом, когда поднимется солнце, а вместе с ним и температура, она не протянет долго без воды. Опасно оставаться здесь, и не менее опасно ждать помощи, которая может и не прийти.

Она сдвинулась и вообразила, как раздробленные кости смещаются в мешке ее кожи. Но ей было не хуже, чем час назад, что означало — ее первоначальное заключение о внутреннем кровотечении можно отбросить. Или, если она истекает кровью, то медленно.

Болевой порогу нее был средний, и он требовал от нее неподвижности. Придется победить это желание. Когда она упала, то слышала хруст. Что-то сломалось. Непонятно только, что именно. Ребра? Одна лодыжка распухла. Может, растянута, а может, хуже. Дышалось нормально, хотя и прерывисто, как она надеялась, из-за боли.

План заключался в том, чтобы всползти на крутой склон — маленькую гору — и доползти до дома. Оставалось надеяться, что мать не подумала увезти запасы, оставленные на террасе.

Попытка перекатиться на колени вызвала ослепляющую боль. Она замерла и стала ждать, когда приступ отступит; каждый удар сердца вгонял боль дальше.

Движение может привести и наверняка приведет к новым травмам, но выбора не было. Альтернатива — умереть здесь. Вполне приемлемо, если бы не было срочных дел, например, не допустить, чтобы мать снова убила. И не дать ей связаться с Габби.

Время шло рывками, а телефона у нее не было, но она предположила, что потребовалось не меньше двадцати минут, чтобы вползти на склон. Когда она достигла верха, то поглядела в сторону дома и различила его темный силуэт. Она поползла туда.

Галлоны воды и ее рюкзак все еще стояли на террасе там, где она их оставила. Чемодан матери исчез. Она откопала маленький фонарик и, зажав его в зубах, наполнила флягу из бутыли. Проверила рюкзак. Защитный крем, очки, шляпа, батончики, вяленая говядина. Все, что ей нужно. Нужно учесть вес, сколько она сможет тащить. Конечно, не галлон воды. В конце концов она взяла только свою флягу и одну галлонную бутыль, вылив из нее половину. Теперь надо идти в темноте, под светом луны и звезд.

До этого момента она держалась на руках и коленях. Пора попробовать встать на ноги.

Она подползла к одному из деревянных кресел. У нее вырвался всхлип. Только один. Это было все, что она могла себе позволить. Помогая одной рукой, она медленно подтянулась, тяжело налегая на стену, часто дыша от пронизывающей боли. Приняв вертикальное положение, она вошла в дом, сдернула с кровати одеяло и завернулась в него. Трость бабушки с гладко вытертой рукоятью стояла в углу возле двери. Она взяла ее, чтобы опираться.

Она прикинула, что было около десяти вечера, когда она отправилась в путь с рюкзаком на спине. Она сжимала трость изо всех сил, и каждый шаг пронизывал молнией муки.

До трассы десять миль. Если двигаться со скоростью полмили в час, она доберется туда к завтрашнему вечеру. Когда она дойдет туда, если дойдет, можно попробовать остановить машину.

Все мысли сосредоточились на том, как поставить одну ногу перед другой. Вроде самогипноза, медитация, схожая с той, которой она научилась, лепя горшки на гончарном круге. Иногда она опускалась на колени и накрывалась одеялом. Иногда недолго дремала, но быстро просыпалась.

Ночь уходила, и вставать на ноги было все труднее. На равнине было не на что опереться, кроме трости. Она упала и лежала на земле, не желая двигать ничем, даже дышать, боясь потревожить изломанное тело. Наконец она встала и пошла по едва заметной заброшенной дороге. В какой-то момент ложный рассвет вызвал прилив радости, но она тут же напомнила себе, что день принесет жару. Потом пришел настоящий рассвет, и запели птицы. Она ощутила себя уже не такой одинокой.

Пройденное расстояние? Без понятия.

Верное направление? Почти наверняка.

После рассвета Рени задержалась, чтобы нанести крем на лицо и руки. Одеяло становилось тентом, когда ей удавалось набросить его на голову. В полузабытьи ей показалось, что она видит что-то вдалеке, посреди дороги, там, откуда пришла. Поморгав, она попыталась вглядеться. Животное. Оно сделало несколько шагов, село, сделало еще несколько.

Койот?

Двигается не так.

Кролик?

И на кролика не похоже.

Собака? Да. Может быть.

Когда животное подобралось достаточно близко, она убедилась — и в самом деле небольшая собака, фунтов двадцать, шерсть свалялась. Дикая? Непохоже, раз подошла так близко, однако голод делает ручными многих диких тварей.

Порывшись в сумке, Рени нашла остаток говядины и бросила собаке.

Мясо исчезло в один глоток.

Хотя фляга была почти пустой, она налила воды в маленькую крышку, поставила на землю и отошла. Собака подползла и вылакала воду. Она отдала ей то, что оставалось в галлонной бутыли, каждый наклон вызывал волны боли и головокружения.

— Ты откуда?

Шерсть так свалялась, что даже не определить породу. Помесь пуделя?

Она продолжила путь и вскоре достигла состояния, когда больше не могла оторвать ноги от земли. Вместо этого она волочила их, поднимая пыль и песок, так что он оседал на губах и забивался между зубов. В отупении она протянула руку к рюкзаку, собираясь достать гигиеническую помаду. Рюкзак исчез, позабытый где-то по дороге.

Она оглянулась. Пустыня тянулась на мили. Никаких следов ее вещей, но пес все еще тащится за ней. Повернулась в другую сторону. Все то же самое.

Делать нечего — только идти.

Или упасть.

Рени очнулась на земле, охваченная болью. Откуда-то из настоящей жизни или сна донесся тихий шорох. Тень скользнула над нею, и она разглядела кружащую птицу. Звук от крыльев.

Птица настоящая. Может быть.

ГЛАВА 44

После самоубийства Мориса Дэниел намеренно оставил Рени в покое, но сейчас, сидя дома в свой первый за несколько недель выходной, поддался порыву узнать, как у нее дела, отчасти потому, что чувствовал себя ответственным за вовлечение ее обратно в кошмар, хотя без нее и ее дружбы с Морисом они никогда не узнали бы о причастности Мориса к убийствам Внутренней Империи.

Звонок Рени ушел на голосовую почту, поэтому он набрал Розалинду. Та ответила и сказала, что дочь снова уехала в пустыню. Ничего удивительного, именно этого он и боялся.

— Надеюсь, вы не будете беспокоить ее, — сказала Розалинда.

Конечно нет. Только сначала надо поговорить и удостовериться, что с ней все в порядке. Насколько это возможно в такой жуткой ситуации.

До Рени было сорок пять минут езды при отсутствии пробок и закрытия трассы 62, что время от времени случалось после наводнений, землетрясений и песчаных бурь, этих зловредных стен из песка и пыли, налетавших как густые облака, делая поездки и даже дыхание почти невозможными.

Он дозаправил свой внедорожник на маленькой пустынной заправке, где продавались кактусы и суккуленты. Он выбрал один для Рени. В кабину взял немного еды, заплатил за покупки и поехал дальше мимо разнообразивших пейзаж полей белых ветряков, создающих сюрреалистическую смесь технологии и природы. Спустя двадцать минут он уже ехал по костоломной грунтовке к домику Рени.

Ее пикап стоял у дома.

Он постучал. Ответа не было.

Подергал двери и окна.

Все прочно заперто.

Она могла уехать куда-нибудь с кем-то, но за время их краткого знакомства она ни разу не упоминала никаких друзей или партнеров. На нее столько всего свалилось после того дня, когда он впервые появился и стал давить на нее, чтобы она приняла участие в поисках. Сколько может вынести разум, прежде чем произойдет надлом? И самое главное — не угрожает ли ей опасность от самой себя? Это и тревожило больше всего. Ее психическое состояние. Оставаться в одиночестве посреди пустыни сейчас казалось наихудшим вариантом.

Приняв решение, он достал из машины набор инструментов, отжал замок входной двери и отворил ее. Чисто по привычке он мысленно подобрался, готовясь к трупному запаху. Но в доме пахло только глиной.