Найди меня - Фрейзер Энн

— Когда мы уже были женаты, я припомнила его блеф и предложила доказать, что он действительно может кого-то убить. Потом я была занята другими вещами, в том числе тобой, и позабыла о нашем разговоре. Но я совершенно ясно помню вечер, когда это случилось. Мы были с Морисом на гала-концерте, а твой отец оставался с тобой. Я вернулась поздно, ты была в постели, а у него на лице была ухмылка, какой я никогда прежде не видела. Глаза такие живые, весь прямо наэлектризован. Честно говоря, я решила, что он что-то принял, но оказалось, что это убийство так его завело. Он ничего не сказал мне сразу, только после лучшего секса из всех, что у нас были. Прости, я знаю, дети не хотят ничего слышать о сексуальной жизни своих родителей, но в убийствах был сексуальный компонент. Мы лежали в кровати, я восхищалась его выносливостью, а он сказал, что ему пришла мысль использовать тебя как наживку. Мне это не понравилось, но он уверял, что ты ничего не видела, что тебе ужасно понравилось и ты думала, что это отличная игра.

Рени действительно нравилось. Они с отцом вместе делали нечто особенное. И она понимала, что мать имела в виду, когда говорила, как он оживал потом. Видеть его таким было здорово.

Глядя в телефон, Розалинда остановила прокрутку.

— О, это плохо… Какая жалость, что ты связалась с Габби Саттон. Мне так хотелось все решить, а тут продолжение. Я так хотела продолжать жить, чтобы это не висело над моей головой.

Страх за Габби заставил Рени заговорить.

— Не втягивай ее сюда. Она ничего не знает.

— Но может. Я там была в тот вечер. После нападения я пыталась уговорить ее сесть в машину, как добрая самаритянка, но она убежала.

Ее мать была в машине, и Морис. А Рени смогла все это вытеснить из памяти.

Розалинда молча читала, затем оторвалась от телефона и вернулась к своему рассказу. Казалось, она хотела, чтобы Рени узнала, как все было, будто гордилась этим. Теперь, когда Мориса не стало, ей не с кем было поделиться.

— Он сказал мне, что мертвая девушка лежит в багажнике, и хотел, чтобы я посмотрела на нее. Мы пошли в гараж, и она была там, закатанная в пластик. Когда я спросила его, что он собирается делать с телом, он сказал: «Отвезу в пустыню». Он сказал, что там ее никто не найдет, кроме койотов.

Она глубоко вздохнула.

— Я подумывала пойти в полицию. Правда. Это была чья-то дочь. Но я тоже чувствовала ответственность за то, что он сделал. И надо было сохранять репутацию. Я не могла признать себя соучастницей и не хотела, чтобы мир узнал, что я была женой убийцы. Так что мы встали рано утром и все втроем поехали в домик твоей бабушки. Ты оставалась внутри с нею, пока твой отец и я избавлялись от тела. Конечно, его мама ничего об этом не знала. Просто думала, что мы приехали походить по пустыне.

Она снова взглянула в телефон.

— Я хотела просто бросить ее где-нибудь, но это он предложил узнаваемые места. Не знаю почему. Может быть, считал, что так будет уважительнее. Может, думал, что нам когда-нибудь понадобится знать. Может, полагал, что в случае чего сможет меня припугнуть. Но так или иначе, мы выбрали красивое место. И, скажу тебе, рыть яму в пустыне нелегко. Я сказала, что оставлять пластик нельзя. Только тело. Так намного естественнее.

Она засунула телефон в карман рубашки.

— Это было весело. Извини, но это действительно было здорово. Прошли дни, потом недели. Мы читали в газете о пропавшей девушке, смотрели местные новости. Поглядывали друг на друга и хихикали. Но время прошло, и восторг погас, а люди перестали об этом говорить. Нам стало скучно, нас потянуло возобновить этот ажиотаж. Мы решили сделать это снова. Но никто из нас не хотел повредить тебе, милая. Это ведь именно я сказала ему, что надо прекратить тебя брать.

Боль лишила Рени способности к осмысленной реакции, но ей удалось спросить:

— Ты когда-нибудь сама убивала? — По какой-то причине она все еще хотела, чтобы Бен оказался менее виновен, хотя и знала, что это не так.

— Нет.

Вполне возможно, ложь.

— Морис?

— Он думал, что защищает нас, и действительно защищал. У Кармел Кортес могла быть информация, которая позволит выставить нас виновными. — Она показала на себя, потом на Рени. — Он много лет помогал нам. Тебе. Бену. Мне. Он не знал о степени нашей одержимости. Он любил тебя и любил нас. Знал только, что ты иногда просилась сыграть в игру, и мы делали это, чтобы порадовать тебя.

По крайней мере частичная ложь. Рени плотно зажмурила глаза, когда ее накрыла новая волна боли, потом заставила себя снова открыть их. Темнело.

— Я сказала ему, что он должен помочь нам защитить тебя.

— Ты его убила?

— Конечно, нет. Он был моим другом. Морис был тем, кого твой папа называл птичка-помощник.

Она имела в виду птиц, которые не размножаются, а вместо этого помогают другим в стае растить потомство.

— Это жестоко.

— Ты же знаешь отца. Ему во всем нужно было найти аналогии с птицами. При всем этом Бен был хорошим отцом.

— Как ты можешь говорить такое?

— Он заботился о тебе, когда я не могла. Он тебя хоть раз ударил? Шлепнул? Сексуально домогался? Нет.

— Он сделал меня наживкой.

— Тебе нравилось.

Она была слишком слаба, чтобы как следует разозлиться, и лишь прошептала:

— Я была слишком мала, чтобы понять, что происходит…

— Именно. После ареста твоего отца мне не хватало этого всего, но есть причина, почему среди убийц больше мужчин, чем женщин. У нас не хватает сил, чтобы избавиться от тела.

— У тебя был Морис.

— Временами он бывал несговорчив.

Возможно ли, что это ее мать была одержима? И это она вовлекла отца? Двое убийц с одинаковой манией — невероятное совпадение. Но такого человека, как отец, доброго и покладистого, можно было втянуть в эту практически секту, секту на двоих. Троих, если включить Мориса.

— Я здесь умру, — проговорила Рени, не чувствуя ничего, кроме безропотного облегчения.

— О, дорогая. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.

Это она хотела убедить Рени, что приведет помощь, или ушла в глубокое отрицание собственных действий?

Розалинда посмотрела на небо.

— Скоро стемнеет. Принести тебе что-нибудь, пока я не ушла?

Навыки выживания вспыхнули в Рени, и она проявила практичность.

— Воды.

— Я принесу. А когда вернусь в город, вызову помощь и расскажу им, где ты.

Снова ложь.

— Не надо.

«Ш-ш. Все будет хорошо. Просто закрой глаза и поспи, а когда проснешься, кто-нибудь уже будет здесь».

Похоже на слова, которые, как Рени теперь вспомнила, говорила ей мать в парке, в машине.

— А когда вернусь в город, то свяжусь с твоей подружкой Габби и узнаю, не встретится ли она со мной, ну, то есть с тобой, чтобы я передала ей подарок, который ты собиралась для нее сделать.

Рени заставила свое сознание вернуться в настоящее. Как она, раненая, может это остановить?

— Может, мы даже встретимся в парке. Память — смешная штука. Меня беспокоит, что она может припомнить после разговора с тобой. Она помнила Мориса, может в конце концов вспомнить и меня.

— Не надо, — попросила Рени, ища доводы, чтобы убедить мать в неразумности такого поступка. — Ты попадешься.

Розалинда направилась к выходу из каньона. Шагая, она ответила через плечо:

— Тут круто. Спасателям придется быть осторожными. Я непременно скажу им.

Она помедлила и обернулась.

На секунду Рени показалось, что сердце матери дрогнуло.

Но нет.

У нее нет сердца. И, как ни странно, Рени приободрилась, когда наконец смогла признать это. Так много вещей никогда не имели смысла. Их натянутые вымученные отношения. То, что мать никогда не подозревала отца в убийствах, хотя они делили одну постель. Можно было задаться вопросом, почему Рени, полицейская, так и не увидела этого. Но все бихевиористы знают: идею, знание, любовь, ненависть, сформировавшиеся в детстве, очень трудно перенаправить, потому что они очень глубоко укоренены и воспринимаются как норма.