Эндрю Пайпер - Проклятые
– Не так энергично, как вначале. – Он изобразил на лице глубокую задумчивость. – Смерть предсказуема. Когда ты мертв, случившегося не существует.
– Почему они нас ненавидят?
– Ну, это как тюрьма. К новичкам относятся хуже всего, потому что они… пахнут не так. Запах оттуда, понимаешь? Как будто ты им натер лицо какой-то фигней. Единственное, что несколько утешает, когда оказываешься здесь, это воспоминания о жизни. А когда начинаешь встраиваться в это существование, мордобитие помогает забыться.
Малво говорил дружелюбно. Но то, как он расхаживал по усыпальнице, как он остановился прямо передо мной, выдавало несколько иные чувства.
И тогда я спросил:
– А почему вы здесь? На кладбище? Почему оно стало вашим местом?
– Точно не знаю. Думаю, потому что экспоцентр находится через дорогу. Мне нравилось туда ходить, но здесь мне не позволяют там появляться. Потому что они знают.
– Знают что?
– Что большинство из детишек именно там заканчивают. Особенно девочки.
– Почему их здесь это заботит?
– Ну, я же сказал, это похоже на тюрьму. – Он пожал плечами. Однако, судя по голосу, начал терять терпение. – Все самые отпетые сукины дети, но до сих пор чтут законы. Мы для них самое дно. Хуже убийц, или насильников, или, к примеру, создателей финансовых пирамид. Короче, полное дерьмо.
Малво насупился. Обиженно посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я заметил. Что я на его стороне.
– Ну, вы нашли свое место, – сказал я. – Оно здесь. А не в экспоцентре.
– Это как?
– В вашей жизни самыми худшими были годы, когда вас выгоняли с работы. Вот они и наступили. Исправительный дом. Вас разоблачили, не принимая во внимание, чего вы больше всего хотели. Так что вам здесь самое место.
Гримаса недовольства исчезла. Он приподнял руки, словно собирался закрыть мне путь к двери, если бы я собрался уходить.
– Позвольте, я еще спрошу, – произнес я. – Вы знаете, где сейчас Эш?
– Откуда мне это знать? Я всего лишь сказал, что завис тут.
– Она могла сюда приходить. Она не такая, как вы или те, которые там, снаружи. Она может передвигаться, где захочет и куда захочет.
«Кроме того дома, – подумал я, но не сказал. – Она не может войти туда, где ты устроил пожар».
На лице Малво появилось то выражение, которое я увидел у охотившихся за мной мертвецов. То же, что я видел на других лицах.
– А почему я должен тебе об этом рассказывать? – спросил он. Больше никакой игры. Никакого очаровательного Дина Малво. Только мертвец. Боб. И ненависть в каждом звуке. – На хрена мне давать тебе какую-то наводку?
– Чтобы загладить ту боль, за которую тебя осудили.
– Ты послушай, что говоришь! – Он рассмеялся. – Я это обычно говорил всем своим девчонкам: «Если никто не узнает, ничего не будет!» Это тайна!
– Но ведь не тайна, что ты убил мою сестру!
– Я ее не убивал!
– Твою мать! А чего ж ты повесился?
– Это она приказала мне…
– И ты всегда делал то, что она тебе говорила?
– А ты сам-то?
Малво стоял теперь совсем рядом. Я пошевелил плечом, но он придвинулся ближе.
– Ты не поэтому здесь оказался? – спросил он. – Это ведь она хотела, чтобы ты пришел сюда?
– Ну, а кто же еще?
– Вот эта девчонка?! Ни фига себе! У нее же на лбу написано: «Полюбите меня!» или «Отдери меня!» или «Убейте меня!» Смотря, кто что увидит.
Похоже, Малво зациклился на этих мыслях. Сладко вздохнул, будто воспоминания о моей сестре были самыми сладкими и светлыми в его жизни. И снова заходил по усыпальнице, словно не знал, как справиться с агрессией, захватившей его. Впрочем, это недолго продолжалось.
– Дэнни, можно я тебе кое-что скажу? – На его губах появилась пленка слюны. – Думаю, я был бы не против, если бы кто-то мне здесь составил компанию. Кто-нибудь, кто знал меня в старые добрые времена. Правда, ты, если честно, тот еще зануда. Кто убил мою сестричку! Скажите мне! Пожалуйста! Ты мне напоминаешь одного из моих прежних начальников. «Когда не знаешь, что делать, – делай что-нибудь!»
Он протянул ко мне руки. Я тут же отступил назад, надеясь, что между мною и стеной еще остается хотя бы фут пространства. Однако стена была прямо за моей спиной.
– Ну, что ты на это скажешь? – спросил Малво, и его пальцы сомкнулись у меня на горле. – Может, мы что-нибудь сделаем?
Уилла!
Мысль-послание ниоткуда…
Эдди!
Воспоминание о нем дало мне силы сопротивляться. Впрочем, безуспешно. Его хватка только стала сильнее.
Однако я вспомнил, что у меня все еще имеется камень в руке. Тот самый, который я подхватил, когда сцепился с той троицей ублюдков. Камень размером и весом с хороший мраморный бюст, не меньше. Достаточный, чтобы сделать более весомым мой кулак. Твердый и тяжелый камень…
До меня донесся звук собственного натужного вдоха, за которым должно было последовать затмение рассудка и плавающие круги света перед глазами.
Но, словно со стороны, я увидел, как мой кулак с зажатым в нем булыжником взлетает вверх. И я в этом не принимаю никакого участия.
Он попал в челюсть Малво снизу. Я это понял, когда услышал звук крошащихся зубов. Его зубов. Он их выплюнул прямо мне в лицо. Кусок попал мне в глаз, в самый уголок, и я оттолкнул Малво, едва почувствовал, что хватка его рук на моем горле ослабла.
Буквально за считаные секунды мы оба поняли, что стучать друг другом о стены значительно удобнее, чем махать кулаками. Поэтому некоторое время в усыпальнице раздавались только тяжелые удары тел о каменные стены.
В процессе этого сражения я как-то дал Малво пространства для маневра больше, чем собирался. Это позволило ему боднуть меня локтями. Вернее, попытаться изобразить из себя быка, потому что я умудрился отпрыгнуть и избежать столкновения. Инерция его движения, промах при исполнении удара, а также мои руки у него на спине – все это имело своим следствием жесткое соприкосновение его головы с каменной стеной.
Он как-то сразу затих. Оперся руками о камень и зашипел от боли. Поскольку передних зубов у него теперь не было, звук получился очень характерным.
На все на это ушло немного времени. Я использовал его на то, чтобы отбросить деревянную дверь и выскочить в серый день. Взбежал по склону и, примерно представив, где может находиться Вудворд-авеню, направился в том направлении, растирая руки.
Малво был позади, но довольно близко. Его шипение перешло в какое-то гортанное бульканье, словно он собирался запеть.
Я пробежал еще немного по дорожке и за деревьями заметил, что она расширяется и там стоят административные здания кладбища, покрытые граффити и без крыш. А сразу за ними – бетонная река авеню.
Мчусь туда, но далеко не в одиночестве.
Теперь к Малво присоединился топот других преследователей. И все они молчат. Земля трясется под ногами гонящейся за мной толпы.
Мысль о том, что нельзя дать им себя догнать, помогает. Безнадежность подстегивает.
Я запрыгиваю на каменный бордюр, огораживающий кладбище, в следующую секунду моя левая нога попадает на какой-то камень, и я кубарем качусь прямо на середину дороги. В падении успеваю заметить, что толпа замерла прямо на границе кладбища, на самом его краю.
Малво стоял впереди всех, руки его были все так же протянуты ко мне, однако и он остановился как вкопанный.
И ниоткуда до меня доносится голос моего отца:
Посередине проходит граница… Невидимая линия.
Остановились все. Малво, те два мужика и женщина, которые напали на меня, и еще с полдюжины мертвецов молча смотрели, как я поднялся и, прихрамывая, пошел прочь. Напротив, на краю экспоцентра, та парочка, по-прежнему держась за руки, наблюдала за всем происходящим.
Это навсегда, Тигренок…
Глава 39
В жизни после смерти трудно сосредоточиться, трудно удержать мысли на чем-то одном.
Основные факты о том, кто ты есть, так же тяжело помнить, как, скажем, имена школьных преподавателей или дальних родственников. В моем случае, например, забылся состав игроков «Детройтских тигров» 1984 года, который когда-то помнился назубок.
Ланс… Пэриш, кажется? Он еще был кетчером, принимающим. Дальше – Чет Лемон, центр поля. Кирк Гибсон… Или Курт? Помнится, родился в Понтиаке, штат Мичиган.
Я помню состав команды, выигравшей в том году лигу с огромным преимуществом, однако забыл девичью фамилию матери.
Может быть, у меня развивается болезнь Альцгеймера, старость или просто – время сказывается. Страх оттого, что детали ускользают из памяти и ты не можешь их удержать, заменяется еще большим страхом от осознания того, что тебе их и не жалко.
Но хуже всего забыть тех, кого когда-то любил.
Я старался думать об Уилле и Эдди все время, пока шел по Вудворд-авеню к черным башням центра «Ренессанс». Однако и это давалось ценой огромных усилий. И чем больше я о них думал, тем труднее было вспомнить, зачем я вообще здесь появился. Эти воспоминания не уживались вместе.
