Мартин Смит - Волки сильнее собак
– Женя? Это ты? Женя?
Аркадий ничего не слышал, но представлял, как мальчик плотнее прижимает трубку к уху и недовольно поджимает губы.
– Как ты там, Женя? Похоже, сводишь директора с ума.
Молчание, возможно, мальчик нервно переложил трубку к другому уху.
– Новостей о Бабе Яге нет. Сообщить нечего, – сказал Аркадий.
Он словно видел, как Женя стискивает трубку одной рукой и грызет ногти на другой. Аркадий попробовал было тоже молчать, но раздумал, потому что Женя тогда просто положил бы трубку.
– У нас всю ночь была гроза. Змей Горыныч вырвался на волю и бушевал, вредя полям и сметая изгороди. Повсюду валяются кости. Мы гнались за ним через поля до реки, а там он улетел от нас, потому что мост охраняло чудище, которое может победить только шахматист. Все мы неважные игроки, и потому Змей Горыныч улетел. В следующий раз нам надо взять с собой шахматиста получше. Вот и все, что случилось на Украине. Скоро поговорим опять. А пока веди себя хорошо.
Аркадий закрыл телефон и увидел удивленные взгляды Романа и Марии. Ева казалась незаинтересованной.
Отдохнув, все отправились на поле за коровником, чтобы косить прибитую дождем траву. Косы были длинные двуручные и с такими острыми лезвиями, что издавали свист при косьбе. Ева с Марией складывали скошенную траву в пучки и перевязывали бечевой, а Роман с Аркадием размашисто продвигались вперед. Аркадию приходилось косить траву во время службы в армии, и он знал, что ритм косьбы напоминает плавание – чем ровнее движение, тем больше охват. В золотистой пыли взлетали соломинки и кружились насекомые. Это была самая тупая работа из всех тех дел, которыми Аркадий занимался годами, и он отдался ей полностью. На краю поля Аркадий уронил косу и упал в высокую траву, на теплые стебли и холодную землю, с облегчением уставившись в чуть закружившееся небо.
«Как они могут жить? – спрашивал себя Аркадий. – Как они могут радостно работать в поле, если совсем рядом в могилах без крестов лежат четыре их внука?» Аркадий представил себе похороны и безутешные рыдания. Разве он выдержал бы такое? И все же Роман, Мария и остальные деревенские бабы воспринимают всякое дело как ниспосланное Богом. «Работа – это святое», – вспомнил Аркадий слова одного из героев Толстого.
Кто-то упал рядом, и хотя Аркадий не видел Еву, он услыхал ее дыхание. «Это естественно», – подумал он. Хотя, по правде говоря, совсем не естественно. Разве естественно, что он косит тут траву? Сквозь закрытые веки Аркадий чувствовал теплые лучи солнца. Какое это облегчение – ни о чем не думать, быть камнем в поле и никогда больше не двигаться! А еще лучше, подумал он, парочкой камней в поле.
Невидимая в траве Ева спросила:
– Зачем ты пришел сюда?
– Вчера Мария сказала, что ты здесь будешь.
– Так зачем?
– Увидеть тебя.
– Теперь, когда увидел, почему не уходишь?
– Хочу еще.
– Чего?
– Тебя.
Обычно Аркадий не был так прямолинеен, но сейчас почему-то сказал то, что думал. Ему казалось, что Ева вскочит и уйдет.
Но он ошибся – рука Евы чуть коснулась его руки.
– Твой друг Женя играет в шахматы?
– Да.
– И отлично играет?
– Очевидно.
Аркадий услышал, как Ева довольно хмыкнула – ее предположение подтвердилось.
– Ты не спрашивал.
– О чем?
– Радиоактивен ли огород. Ты стал настоящим обитателем зоны.
– Это хорошо или плохо?
– Не знаю.
– Для тебя это хорошо или плохо? – уточнил он.
Она распрямила пальцы Аркадия и положила голову ему на ладонь.
– Катастрофа. Хуже не бывает.
По дороге в город зазвонил мобильник, и Аркадию пришлось свернуть на буковую аллею, чтобы ответить. Звонил Виктор из Киевской публичной библиотеки:
– Статья из энциклопедии: «Герасимов Феликс Михайлович (1925–2002), директор Московского института высоких температур». И подобная ерунда. Лауреат Государственной премии в области физики, заслуженный… то да се, теоретик, патенты за всякое дерьмо, член различных государственных комитетов по науке, член международных организаций по контролю за атомной энергетикой, разработчик «ядерной профилактики» и еще черт знает чего, автор трудов о ненужном управлении. Всесторонне развитый товарищ. Почему ты им интересуешься? Он умер два года назад.
Аркадий поставил мотоцикл на подножку. Солнечные лучи плясали на листьях деревьев, противореча тому, что улица мертва, а дома пусты.
– Что-то кто-то сказал. Есть ли какая-нибудь связь с Чернобылем?
Звук шелестящих страниц.
– Немного. Входил в группу ученых, посетивших Чернобыль спустя шесть месяцев после аварии. Держу пари, что всякий российский ученый побывал тогда там.
– А что-нибудь личное?
Ева сказала, что у Аркадия с Алексом Герасимовым много общего. Он подозревал, что именно, однако хотел в этом убедиться. Разговаривая, он ходил между домами, присматриваясь к разрушениям. На одном из окон стояла кукла, по крайней мере третья из четырех, что он видел в окнах Чернобыля.
– Здесь научные книги и журналы, а не развлекательное чтиво, – сказал Виктор. – Вчера ночью звонила Люба. Я рассказал ей о здешнем магазине дамского белья. Она сказала: «Бери все, что хочешь. На свой вкус».
– Поищи насчет Челябинска.
– Вот, здесь есть перевод французской статьи о ядерном взрыве в Челябинске в 1957 году. Поскольку место было засекречено, об этом не говорилось. Алекс тогда был еще ребенком, но помнит, как руководили ликвидацией последствий испытания. Не думаю, что сделали все как надо. Вот еще о ядерном загрязнении от подземных взрывов на Новой Земле. И снова Герасимов. Теоретик, а сотворил такую большую погань. Гражданская награда за военные исследования. Очень остроумно. Вот как надо делать научную карьеру. Что такое Институт высоких температур? Можно создавать боеголовки, а можно бороться с раком.
Можно и сливать радиоактивную воду в Москву-реку, когда институтские трубы замерзли, вспомнил Аркадий признание Тимофеева.
– Есть материал и посвежее, – сказал Виктор. – Газетные вырезки. Фотография из лондонской «Таймс» десятилетней давности: «Физики из русской семьи: Академик Феликс Герасимов с сыном Александром». Генетическая гениальность и всякое такое. Дружеский спор о безопасности реакторов. «Найден мертвым». Извини, я пропустил страницу. Вырезка из «Известий»: «Директор института найден дома покончившим с собой». Выстрелом из пистолета. Находился в добром здравии, однако пал духом после смерти жены, полгода назад. Последняя вырезка, из «Правды»: «Карьера, отразившая взлеты и падения советской науки». А вот снова о жене: «Трагическая смерть».
Семейная традиция самоубийств, вот какова была связь между Алексом и Аркадием. Ева сразу же отметила это оригинальное обстоятельство.
– Каким числом датирована вырезка из «Известий»?
– Второго мая. Герасимова обнаружили первого мая.
Надо же, думал Аркадий, в один прекрасный день Феликс Герасимов оказывается уважаемым и отмеченным наградами директором научного института, достаточно хорошо финансируемого, чтобы иметь собственный опытный реактор в центре Москвы, реактор, который заработан Герасимовым не только новаторскими трудами по теоретической физике, но и готовностью заниматься прикладными проблемами, так или иначе связанными с атомом (загрязнения после испытаний ядерного оружия и аварии на атомных электростанциях в глубинке) – налицо все признаки политически ловкого карьериста. А потом политическая система рушится. Коммунистическая партия развалилась, как и четвертый реактор. Банкротство. Директор с сотрудниками (включая Иванова и Тимофеева) должны расхаживать по выстуженному институту в телогрейках и тайком сливать радиоактивную воду. Такое и впрямь выглядит не взлетом карьеры.
– Аркадий, ты слушаешь?
– Да. Позвони на Петровку…
– В Москву?
– Да. Позвони в управление милиции и спроси, есть ли у них какие-либо сведения о попытке самоубийства, предпринятой сыном Герасимова, Александром.
– Почему ты считаешь, что там это будет?
– Потому что будет. А ты раздобыл что-нибудь о работе Алекса в Москве во время отдыха от Чернобыля?
– Прости. Я обзвонил за счет Бобби все крупные гостиницы Москвы. В девяти из них имеются бизнес-центры, предлагающие услуги переводчиков, персональные компьютеры и факсы. Но ни один не работал круглосуточно и ни в одном не числился Алекс Герасимов. Если говорить напрямую – это тупик. Люба говорит, что ты меня эксплуатируешь.
– А как же, именно поэтому ты в Киеве, а я в Чернобыле. Есть что-нибудь об Антоне?
– Записи у меня с собой. – Было слышно, как посыпались бумаги. – Черт! Твою мать! Я перезвоню.
Виктор в библиотеке, как слон в посудной лавке, решил Аркадий. Он посмотрел на куклу в окне – лицо выгорело, но его очертания и пучок золотистых волос сохранились. Краем глаза он увидел полку, на которой тоже стояли куклы, словно дом поручили другой семье, но поменьше. Дверь манила его ступить на порог. Войдя внутрь, Аркадий снял паутину с куклы. Когда зазвонил мобильник, Аркадию померещилось, что кукла затрепетала.
