Алексей Зубко - Сначала было весело
– Чего шумишь, плоская?
– Готовлю для Вольдемара отбивные.
Над головой Господина Кнута показалось лицо Призрака.
– Что происходит?
– Все в порядке, – сообщает карлик. – Бдим.
И уходит.
Призрак принюхался, занятно шевеля носом, и зачем-то уточнил:
– Ты жаришь?
– Я. Для Вольдемара.
– Для Вольдемара – это хорошо.
Спохватившись, снимаю с огня сковородку и сгружаю жареный картофель на симпатичное блюдо.
Призрак уходит с донесением, а я возвращаюсь к отбивным.
От аромата жарящегося мяса рот мигом наполняется слюной.
Сглотнув, не удерживаюсь и засовываю в рот пару кусочков картошки. Вкуснотища.
Перевернув мясо, присыпаю молотым перчиком и лезу в холодильник.
Петрушка, перья лука… самое то, что нужно. Добавим пару огурчиков и помидорин.
Словно бы в раздумьях поворачиваюсь к двери – не следит ли кто. Никого. Осторожно выглядываю в коридор. Чисто.
Достав из шкафа литровую бутылку вина, кладу ее на дно корзины. Накрываю пучками зелени, ломтями хлеба, сверху пристраиваю завернутое в полотенце блюдо с жареным картофелем.
Попробовав мясо, решаю дать ему немного потомиться, нежнее будет. А пока укладываю в корзину пару бокалов под вино, чистые тарелки и вилки.
Мордоворот появляется бесшумно. Словно в один миг возникает в метре за спиной.
Сердце снежком плюхается в желудок. Дернувшись, я чудом не сбрасываю с печки сковороду.
Надсмотрщик косится на корзинку, но ничего не говорит. Достает из холодильника баночку пива и выходит.
Проведя языком по пересохшим губам, с трудом сглатываю. Не быть мне разведчицей – выдержки никакой.
Перекладывая отбивные на тарелку, с трудом сдерживаю дрожь в руках.
Что-то я слишком нервная. Нельзя так. Нужно собраться.
Накрыв корзину красивым полотенцем и вымыв руки, решительно направляюсь в комнату Вольдемара. Одна, без конвоя, что внушает оптимизм в отношении благополучного результата рискованного начинания.
Парень лежит на кровати, листает какой-то журнал с тремя девицами на обложке. При более внимательном взгляде на блестящий глянец поняла, что ошиблась. Девица одна, вот только из-за размера силиконовых имплантатов груди размером с голову, вот и показалось.
– А вот и я, – улыбаюсь, демонстрируя корзинку с яствами. – Для тебя старалась.
– Вижу, – бросает парень, отбросив журнал в угол. – Принесла пожрать?
– Да.
– Давай.
– Подожди, Вольдемар.
– Это еще почему? – хмурится наследничек.
– Позволь, я сервирую стол? – спрашиваю, пытаясь вернуть контроль над процессом.
– Зачем?
– Так красивее.
– Да? Хорошо. Только быстро. Я проголодался, пока ты там шлялась.
Расстилаю полотенце вместо скатерти. Расставляю тарелки, бокалы, пристраиваю ложки, бумажные салфетки.
– А это зачем? – тычет пальцем в бокалы Вольдемар.
– Для вина.
– Нельзя.
– Нельзя? – холодею я. Мои планы рушатся, не выдержав первого же столкновения с действительностью.
– Мама говорит, что если я еще раз напьюсь…
– Ты напился вином?
– Нет. Старый доктор спиртом угощал. Мне очень плохо было, едва не утонул… вот мама и рассердилась.
– Спирт – это действительно очень опасно, а вино… – Я пожимаю плечами. – Его даже врачи для аппетита прописывают.
– Какие врачи?
– Настоящие. Не такие, как старый доктор, а из университетов. Профессоры всякие, академики.
– Правда?
– Да. Правда. И для крови полезно.
– Ну, если акада… акака… врачи.
– По чуть-чуть.
Облизнув губы, парень косится на дверь.
– Приятного аппетита, Вольдемар, – произношу я, наполняя бокал.
– Угу.
Сунув в рот ложку жареной картошки, парень жадно чавкает.
– Бери, – подвигаю блюдо с отбивными. Они острые, и после каждой парень делает большой глоток вина, чтобы погасить огонь. Как и планировалось.
Мой бокал сиротливо стоит на краю. Пустой. Как и тарелка. Разделить трапезу екатерининский отпрыск не предложил.
Сглатываю слюну, держу улыбку.
– Вот, Вольдемарчик, скушай еще отбивнушку, – мурлычу я, с удовлетворением отмечая, что движения парня становятся неточными, глаза косеют, а вино он пьет большими глотками. В этой голове даже мысли предложить мне глоток не возникло. Воспитание. Тем лучше. Надежнее.
Только бы никто не пришел. Да не должен бы, время позднее, остальные уже спят, поди. А надсмотрщикам здесь делать нечего.
– Нажрался, – сыто отрыгнув, заявляет Вольдемар.
– Вот и умница. Запей.
Протягиваю наполненный до краев бокал. В бутылке плещется на дне. Граммов семьсот вина в парне уже ведут наступление по всем фронтам. Куцые извилины проигрывают зеленому змею. Глаза окосели, язык заплетается.
– Я так устал, – хохотнув, откидывается на кровать парень. – И совсем не напился. Правда?
– Да, Вольдемар.
– Налей!
Остатки вина покидают бутылку.
Отбросив пустой бокал, Вольдемар заявляет:
– Полежу немного…
– Полежи. Отдохни. Ты сегодня так много работал. Вот и черепашку расписал…
– Пр… нр…
– Очень понравилось, – уверяю я. – Такое талантливое произведение, у меня даже дух захватило, когда я увидела, какая красота получилась.
– Хр…
– Такие четкие линии, такая мощь задумки…
– Хр…
Быстро отрубился.
Уложив Вольдемара на кровать, слегка тормошу его.
– М-мм, – замычав, парень отмахнулся, словно от назойливой мухи.
Замечательно. Подожду, пока заснет крепче, и…
Оставшаяся снедь манит ароматами, но нервно напряженный желудок не примет и кусочка. Наверное, хорошо, что Вольдемар не предложил разделить трапезу…
Часовая стрелка перескакивает полночную отметку. Время!
Из верхнего ящика стола беру тонкий канцелярский ножик с выдвижным лезвием.
Замерев над посапывающим Вольдемаром, ощущаю желание полоснуть ножом по горлу. Однако сдерживаюсь. После этого возврата не будет. И хотя я полна решимости выбраться из катакомб, но уверенности в том, что мне не придется вернуться, – нет. И что бы там карлик ни рассказывал о смертельном наказании за повторную попытку сбежать, риск не столь велик, как попасться после убийства сыночка Старухи, которая здесь царь и бог в одном не очень женственном лице.
Поражаясь собственным циничным мыслям больше, чем готовности убить человека – да, мерзавца, подонка и, возможно, убийцу, но человека! – со стоном прикрываю глаза.
Вдох-выдох.
Собираю волю в кулак.
Вдох-выдох.
Я сделаю сон вещим.
Открываю глаза.
Вытащив из-под парня полу пиджака, достаю из кармана связку ключей. На кольце их больше десятка, и все разного размера и конфигурации.
Не удержавшись, осторожно расстегиваю одну пуговицу на рубахе и заглядываю. Густые черные волосы покрывают живот, словно мех кавказскую овчарку. Из-за этого устраивать истерику? Сунув связку ключей в карман к канцелярскому ножу, крадучись подхожу к двери.
Приоткрыв ее, выглядываю. В коридоре горит приглушенный свет, позволяющий рассмотреть, что на диване никого нет. В креслах тоже.
Чисто.
Босые ноги ступают бесшумно. Это потом, когда я выберусь из подземелья, вернее – если, мне придется пожалеть об отсутствии обуви. Но сейчас способность ступать бесшумно важнее.
Прислушиваюсь, в коридоре тихо. Остается надеяться, что никому не приспичит наведаться в туалет. Если попадусь здесь, скажу, что очень хочется на горшок. Не будут же обыскивать… Надеюсь. А вот дальше остается лишь оправдываться, что заблудилась.
Да что это со мной? С таким пораженческим настроением бежать плохо.
Взяв себя в руки, продолжаю путь.
На кухне темно.
Дальше по коридору – тоже.
Приблизившись к двери, замираю. Днем ее даже не закрывают, а сейчас могут и запереть.
Пробую ручку. Не поворачивается – заперто.
Потрескивает лампочка в дежурном фонаре.
Подобрав нужный ключ, открываю замок. Каждый щелчок бьет по натянутым нервам, порождая спазмы страха.
Приоткрыв дверь, выглядываю. Тихо и темно.
Проскользнув в приоткрытую дверь, осторожно закрываю ее. Щелкает язычок замка.
Дальше ведут три пути-дороги. Тот коридор, что у ближнего перекрестка сворачивает направо, ведет к комнатам местной прислуги. Того же Мордоворота, карлика. И возможно, Великой Екатерины с Призраками. Прямо находится проход к камерам. Коридор, огибающий банно-прачечное помещение и совмещенное с туалетом душевое помещение для прислуги и уходящий налево, должен выйти к воротам, за которыми свобода.
Первое ответвление.
Осторожно выглядываю.
В коридоре царит розовый интимный полумрак, который создают несколько бра. Двери комнат закрыты. Та, что в торце, – тоже.
Тихо.
Крадусь дальше. Дверь в караульное помещение не заперта – в щель пробивается свет, но зазор очень маленький, в спичку. Это хорошо. Меньше шансов, что надзиратели заметят меня или услышат.
Продолжаю движение. Медленно, настороженно…
