Алексей Зубко - Сначала было весело
– Конечно.
Правило по-прежнему действует.
Вольдемар, убрав связку ключей в карман, растягивается на кровати. Зарывшись в ворох одеял, сладко вздыхает и распоряжается:
– Пой колыбельную.
– Какую?
– Любую.
– Но, Вольдемар, я не знаю…
– Сочини.
– Но…
– Я жду. – В голосе прорезались капризные и какие-то злые нотки.
Вздохнув, прочистила горло и затянула блеющим голоском:
– Спят усталые игрушки, Вольдемары и подушки тоже храпят, баюшки-баю.
– А говорила – не знаешь. Хорошо получается. Пой дальше.
И я запела.
Несу все, что на ум приходит. А в усталую голову лезет преимущественно откровенная ерунда.
Но подействовало. Вольдемар захрапел.
А вот мне под его аккомпанемент не удается заснуть до самого утра.
Наконец усталость взяла верх над пронизывающим до костей холодом, над проникающим до мозга мерзким звуком.
Но стоило мозгу погрузиться в объятия Морфея, как я оказываюсь над собой.
Смотрю под ноги, вижу прикованное наручниками к ножке шкафа тело, зябко кутающееся в замызганный халат. На выглядывающей коленке темнеет синяк, на шее следы зубов, ухо красное, припухшее, на скуле ссадина. На мертвенно-бледном лице следов косметики нет, лишь темнеют набрякшие под глазами мешки.
Медленно, словно двигаясь в толще воды, поворачиваюсь.
На кровати похрапывает Вольдемар. Вольготно развалившись, укрывшись толстым одеялом.
Одним движением перемещаюсь к изголовью.
– Скотина, – бросаю я, плюнув в ненавистное лицо. Слюна на половине пути превратилась в облачко пара, бесследно растаявшее в воздухе. Но на сердце полегчало.
Какая-то сила, словно необоримый поток ветра, несет меня к двери.
Невольно зажмуриваюсь в ожидании неизбежного столкновения.
Чпок!
Невидимые пальцы дергают за волосы.
Открыв глаза, обнаруживаю, что благополучно выбралась из комнаты. За спиной осталась закрытая дверь.
Чувство нереальности происходящего, промелькнув, оставляет после себя привкус горечи.
Я делаю шаг вперед, но остаюсь на месте.
Еще шаг. Ковер под ногами послушно проплывает подо мной, но стены, мебель и потолок утверждают обратное – я не продвинулась ни на сантиметр.
«Что за чепуха?» – всплывает мысль.
Вот только удивления нет. Лишь какое-то возмущение на законы физики, которые отказываются выполняться. Откуда-то возникает уверенность, что так и должно быть.
Рывок, пытаюсь бежать… тотчас вязну в густом как смола воздухе.
Лишь уверенность, что стоит по-настоящему пожелать, и я преодолею преграду, заставляет бороться еще и еще.
Остановившись, подношу к глазам руку. Изучаю линии.
Они, словно карты подземных лабиринтов, столь же разветвленных и запутанных.
Мне очень важно двигаться вперед.
Раскидываю руки, словно птица. Порыв ветра бьет в лицо, треплет халат. Но посмотрев вниз, вижу лишь нагое тело. Хотя отчетливо ощущаю вьющиеся вокруг ног полы халата.
Одним шагом покрываю несколько метров, отделяющие меня от двери.
Стальной лист выгибается, словно надуваемая жевательная резинка.
Чпок!
На этот раз я не зажмурилась и отчетливо рассмотрела, как лицо уперлось в металл, выгнуло его до полной прозрачности и оказалось с обратной стороны.
Туалет. Прачечная, дверь которой приоткрыта, и в душевой кабинке под потоками отчего-то ржавой до красноты воды плещется Вольдемар. Его тело, словно у японского мафиози – якудзы, – покрыто татуировками. Несмотря на расстояние и потоки воды, мне удается рассмотреть, что они нанесены не иглой, а раскаленным жалом паяльника.
Как он здесь оказался?
Ответа на вопрос нет, но он уже и не интересен. Я двигаюсь дальше по коридору. Вроде как знакомый путь, но в то же время есть какие-то неуловимые различия.
Поворот, поворот и очередная дверь. Скорее даже ворота.
Над ними висит табличка с неизвестными значками, нанесенными будто бы клинописью. Такие мне видеть приходится впервые, но смысл написанного понятен: «Оставь надежду, всяк сюда входящий, и счастливой дороги отсюда уходящему».
Перед дверью стоит карлик.
В его руке неизменная плеть. Только присмотревшись, я различаю глазки. Это не плеть, это змея о двух головах.
Чернобыльский мутант.
Страшно.
Хочу убежать.
Не могу.
Ветер толкает в спину.
Карлик со змеей все ближе.
– Отдай ключи, – требует он.
– Нет.
– Отдай!
– На, – произношу я, бросив массивный ключ за спину.
Господин Кнут разжимает пальцы. Змея падает на пол и, воткнувшись зубами в камень, вертит хвостом, словно пропеллером. Свист стоит на все подземелье.
Карлик проносится сквозь меня и в то же время, словно вскользь, прыгает на ключ.
Разбегаюсь, толчок… ноги, как в замедленной съемке, проплывают над змеей. Гадина рассерженно шипит. Сила тяжести тянет к земле все сильнее. Но я продолжаю парить. Дверь все ближе и ближе…
Жмурюсь.
Чпок.
Несколько мгновений робко прислушиваюсь, не решаясь открыть глаза.
Поют соловьи. Громко, заливисто…
Приоткрываю один глаз.
Небо. Чистый ультрамарин с легкими мазками полупрозрачных облаков.
Открываю второй глаз.
Небо кажется еще глубже.
Осмотревшись, вижу проносящиеся внизу поля, озеро, дымящиеся руины Санатория, плешивые холмы старых терриконов.
Свобода.
Вдыхаю полной грудью… вместо свежести – затхлость и пыль.
Закашлявшись, согнулась пополам и приложилась лбом обо что-то твердое.
Глаза открылись сами собой.
Дверца с шелушащимся лаком, толстая ножка, обгрызенный карандаш, закатившийся под шкаф, пластиковая бутылка с водой, чучело кошки. Хочется верить, что это именно чучело, а не мумифицированный труп.
Сознание до последнего сопротивляется, но действительность безжалостна: это был сон. Всего-навсего сон.
Сжимаю зубы. Я сделаю все, чтобы он стал пророческим.
18. Побег: надежды и разочарования
Каждый раз, когда раскаленное до малинового цвета острие паяльника прикасается к грязно-зеленой поверхности панциря пресмыкающегося, когда едкий запах горелой кости касается ноздрей, а блестящий взгляд Вольдемара – моего тела, кровь стынет в венах. Не знаю, что за тараканы копошатся под черепной коробкой старушечьего сынка, но если хотя бы один из них шепнет, что выжигать можно и на человеческом теле… Гоню эту мысль прочь, боясь додумать до конца и тем спровоцировать материализацию.
Вчерашний сон и то чувство небывалого счастья, которое вспыхнуло в момент перед пробуждением, требуют действовать.
Сегодня утром я столкнулась в коридоре с карликом и нечаянно наступила ему на ногу. Босыми пальцами на ботинок.
Взревев, он перетянул меня вдоль спины плетью.
Словно случайно обратила на кровоточащий рубец внимание Вольдемара и намекнула на виновника. Никакой реакции.
Ни жалости, ни злости. Ничего.
Это лучше любых слов показало, что мое положение здесь не изменилось. Бесправная пленница, игрушка прихотей стаи извращенцев.
Нужно бежать. Надежды выманить Вольдемара из подземелья на прогулку не осталось.
План побега почти готов, остается одна деталь. Нужно, чтобы на ночь любовничек не приковал меня наручниками к шкафу.
Значит, нужно либо как-то вырубить его до того момента, как наручники закроются, либо надеяться, что он про них забудет.
Что забудет – маловероятно, до такой случайности может пройти слишком много времени, поэтому нужно что-то придумать.
«Напоить», – мелькнула мысль.
Она показалась мне здравой, и после тщательного анализа всех положительных и отрицательных сторон причин отвергнуть ее не нашлось.
Сегодня и попробую, пока решимость не истаяла.
– Хочешь, приготовлю тебе ужин? – предлагаю я, не прерывая монотонного натирания рамки под очередную картину. – Что-нибудь свеженькое, домашнее.
– Хорошо.
На кухню за мной Вольдемар не последовал, остался мучить бедное бессловесное пресмыкающееся.
Первым делом я чищу и нарезаю соломкой полную сковородку картошки. Пока она приобретает золотистый оттенок в кипящем масле, достаю из морозильника ломоть мяса и засовываю в микроволновую печь – размораживаться.
Посолив картошку, переворачиваю ее, добиваясь равномерной прожарки.
Достаю луковицу. Пускаю слезу, чистя и мелко кроша ее.
Добавить бы немного паприки для придания пикантного вкуса.
Открыв в поисках приправ дверцу шкафа, обвожу оценивающим взглядом батарею винных бутылок. Несколько десятков. Большинство полные, с края – несколько початых. Непроизвольно губы растягиваются в улыбке. На этом этапе плана побега препятствий не предвидится.
И сон может стать явью.
Перевернув в очередной раз картошку, решаю, что она почти готова. Минуты две-три осталось. Заправляю луком и берусь за мясо.
Отбивные следует поперчить сильнее, чтобы запивал чаще.
Не прошло и минуты, как на грохот молотка в кухню заглянул карлик.
– Чего шумишь, плоская?
