Вечность на двоих - Варгас Фред

— Секрет Вейренка, — повторила Фруасси, аккуратно ссыпая крошки в пустую чашку, — связан с его стихами?

— Нисколько.

— С тигриной шевелюрой?

— Да, — сказал Адамберг, понимая, что Фруасси не переступит черты законности, если ее немного не подтолкнуть.

— Его оскорбили?

— Возможно.

— Он мстит?

— Возможно.

— До смерти?

— Понятия не имею.

— Ясно, — сказала лейтенант. Она методично водила ладонью по столу в поисках несуществующих крошек, не желая смириться с мыслью, что улова уже не будет.

— То есть мы как бы защищаем его самого?

— Конечно, — сказал Адамберг, радуясь, что Фруасси сама нашла удачный довод в пользу дурного поступка. — Мы обезвредим бомбу, так будет лучше для всех.

— Поехали, — сказала Фруасси, вынув ручку и блокнот. — Цели? Задачи?

В одно мгновение неприметная правильная женщина исчезла, уступив место грозному специалисту, которым она, собственно, и являлась.

— На первое время будет достаточно его мобильника. Вот номер.

Роясь в карманах в поисках телефонного номера Вейренка, он наткнулся на пузырек с каплями, переданный ему Камиллой. Он не сдержал обещания и забыл закапать Тому в нос.

— Поставьте его на прослушку и переведите прием ко мне.

— Я обязана пройти через передатчик в Конторе и оттуда уже перевести к вам.

— Где будет стоять передатчик?

— В моем шкафу.

— В вашей кладовке роются все кому не лень.

— Я имею в виду другой шкаф, слева от окна. Он заперт на ключ.

— То есть первый — просто для отвода глаз? А что же вы храните во втором?

— Лукум, который мне присылают прямо из Ливана. Я вам дам второй ключ.

— Идет. Вот ключи от моего дома. Поставьте передатчик в спальне, на втором этаже, подальше от окна.

— Разумеется.

— Мне нужен не только звук. Мне нужен еще экран, чтобы следить за его передвижениями.

— Дальними?

— Возможно.

Чтобы узнать, не повезет ли он куда-нибудь Камиллу. Съедут на пару дней в уединенный лесной отельчик, и ребенок будет играть в траве у их ног. Вот это — никогда. Тома он ему не отдаст.

— Вам так важно следить за его передвижениями?

— Крайне важно.

— Тогда мобильника будет недостаточно. Присобачим GPS ему под машину. Жучок тоже? В салон?

— Давайте уж, до кучи. Сколько вам понадобится времени?

— К пяти все будет готово.

XXXVI

В шестнадцать сорок Элен настраивала передатчик в спальне Адамберга. Она отчетливо слышала голос Вейренка, мешали только накладывавшиеся на него голоса его коллег, звук передвигаемых стульев, шум шагов, шуршание бумаги. Мощность передатчика слишком велика, мобильник не должен улавливать звуки на расстоянии более пяти метров. Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить прослушивание однокомнатной квартиры Вейренка, да и проще будет избавиться от помех.

Теперь слова Вейренка звучали ясно и отчетливо. Он разговаривал с Ретанкур и Жюстеном. Пока Фруасси убирала посторонние звуки, до нее доносился приглушенный мелодичный голос лейтенанта. Вейренк сел за стол. Она слышала, как его пальцы касаются клавиатуры компьютера, потом он сказал себе под нос: «Нет больше у меня убежища для боли». Фруасси мрачно посмотрела на дьявольские аппараты, без зазрения совести транслировавшие печали Вейренка в спальню Адамберга. Что-то было воинственное в этих механизмах, пущенных по следу лейтенанта. Она не сразу решилась запустить устройство, потом включила один за другим все реле. «Разборка крутых парней, — подумала она, закрывая за собой дверь, — и мое в ней участие целиком на моей совести».

XXXVII

В понедельник, 4 апреля, Данглар пришпилил к стене в Зале соборов карту департамента Эр. В руке он держал список адресов двадцати девяти предполагаемых девственниц, от тридцати до сорока лет, живущих в радиусе двадцати километров от Мениль-Бошана. Жюстен отмечал булавками с красной шляпкой их местонахождение на карте.

— Тебе бы белые взять, — сказал Вуазне.

— Тебя не спросил, — огрызнулся Жюстен. — Белых у меня нет.

Все устали. Целую неделю они рылись в базе данных и прочесывали участок за участком, переходя от одного кюре к другому. Теперь, по крайней мере, они убедились, что больше ни одна женщина, отвечавшая выбранным критериям, не погибала от несчастного случая за последние месяцы. Следовательно, третья девственница была пока жива. Эта уверенность легла на сознание полицейских таким же тяжким грузом, как и сомнение в правильности пути, выбранного комиссаром. Спорной казалась даже его исходная точка, то есть предполагаемая связь между осквернением могил и рецептом из «De reliquis». Противостояние было неоднозначным. Самые отчаянные, экстремисты, считали, что следы лишайника на камне не являются еще доказательством убийства. И что, если присмотреться, конструкция, возведенная Адамбергом, иллюзорна, как сновидение или мираж, одурманивший их на время этого странного коллоквиума. Другие, уклонисты, допускали, что Паскалина и Элизабет были убиты и что кража мощей и надругательство над котом как-то связаны между собой, но отказывались играть с комиссаром в средневековые рецепты. Даже верные адепты теории «De reliquis» полагали, что толкование текста сомнительно и нуждается в уточнении. Там ничего не говорится о котах, и мужское начало вполне могло бы быть, если уж на то пошло, бычьим семенем. Опять же, нигде не было прямо указано, что для изготовления смеси понадобятся три девственницы. Может, хватило бы и двух, и тогда все их труды — коту под хвост. И почему, собственно, третья девственница должна быть убита за три-шесть месяцев до появления молодого вина? Все эти домыслы и неубедительные гипотезы складывались в нелепый сказочный домик без окон, без дверей, не имевший отношения к реальности.

С каждым днем в Конторе все больше ощущался назревавший бунт, неожиданный и беспощадный, и численность мятежников возрастала пропорционально их усталости. Адамбергу припомнили грубое выдворение Ноэля, от которого до сих пор не было никаких вестей. Поступок комиссара был тем более необъясним, что он с явной неприязнью относился к Новичку и, как мог, избегал его. В Конторе поговаривали шепотом, что комиссар еще, верно, не оправился от квебекской драмы, разрыва с Камиллой и смерти отца, не считая рождения сына, которое внезапно низвело его в ранг стариков. Вспомнили камешки, разложенные по столам, и кто-то высказал предположение, что Адамберг становится мистиком. И что его заносит на поворотах, а вместе с ним — всю его команду и само следствие.

Это недовольство не вышло бы за рамки обычного ворчания, если бы Адамберг вел себя по-человечески. Но уже назавтра после знаменитого совещания Трех Дев комиссар лег на дно, сухо и скучно отдавал приказы и носу не казал в Зал соборов, как будто поток его идей внезапно сковало толстым слоем льда. Мятеж вернул на повестку дня спор между позитивистами и витателями в облаках, причем число последних неуклонно сокращалось по мере возрастания ледяной отрешенности Адамберга.

За два дня до этого яростный спор разбросал противников еще дальше друг от друга — вопрос был в том, надо ли уже наконец послать к черту все эти проклятые мощи и прочую дрянь. Меркаде, Керноркян, Морель, Ламар, Гардон и, само собой, Эсталер стояли плотными рядами за комиссара, которого, похоже, совсем не занимал неминуемый мятеж подчиненных. Властолюбивый Данглар делал хорошую мину при плохой игре, хотя он первым усомнился в теории Адамберга. Но столкнувшись с фрондой, он бы лучше дал разрубить себя на куски, чем признался в своих сомнениях. Он пылко защищал толкование «De reliquis», ни на йоту в него не веря. Вейренк никакой позиции не занимал, довольствуясь исполнением возложенных на него задач, и старался не привлекать к себе внимания. На следующий же день после совещания Трех Дев комиссар внезапно объявил ему войну, и Вейренк понятия не имел почему.

Как ни странно, Ретанкур, одна из самых убежденных позитивисток Конторы, оставалась в стороне от баталий и напоминала умудренного опытом воспитателя, который продолжает работать в суматошном школьном дворе. Задумчивая, молчаливее обычного, она, казалось, погрузилась в одной ей ведомые проблемы. Сегодня она вообще не появилась на службе. Обеспокоенный этим загадочным поведением, Данглар допросил Эсталера, слывшего лучшим специалистом по богине-многостаночнице.