Кеннет Харви - Брад
«Бог знает, что они там делали», — подумал Джим.
— Следите за его руками, — предупредил полицейский в штатском. Он потянул Брада за наручники и заставил сложить руки на коленях. Лицо полицейского стало неприятным, глаза угрожающе сузились.
Брад понял, что поступил плохо. Руками пользоваться нельзя. Теперь все за ним следят. Он посмотрел на свои ладони и тихонько пошевелил пальцами.
— Извините, — сказал Брад. Он не хотел никого огорчать, особенно тех, кто имел сейчас над ним такую огромную власть.
Джим разозлился. Кровь прилила к щекам. Разделять чувства и дело становилось все труднее и труднее. И ко всему еще теперь Брад хочет украсть у него жену.
Они повернули на нужную улицу. Полицейский в штатском напряженно подался вперед. Перед зданием суда собралась приличная толпа.
— Ведь этот парень толкнул твоего брата в огонь, — сказал полицейский Джиму. — Какого черта ты так надрываешься?
Глава четвертая
КРАСНЫЙ ОЗНАЧАЕТ «СТОЙ»
Квейгмайер потыкал в кнопки автомагнитолы. Салон машины наполнился обрывками музыки и голосов. Наконец зазвучал церковный хор, пальцы Квейгмайера замерли.
— Отличная музыка, — сказал он бригадиру.
Тот рассеянно кивнул, глядя, как разгораются в листве солнечные лучи, как отступают хвойные леса по мере приближения к городу. Бригадир положил ладони на приборную доску. Вентилятор гнал горячий воздух.
— А я в церкви последний раз был еще пацаном, — сказал он. Зверски болело горло. Бригадир с трудом сглотнул, чтобы смочить воспаленные миндалины.
— О, это великолепное зрелище! — Квейгмайер глянул на пассажира. — Словно душа вылетает вместе со звуком. Это подлинное наслаждение, утешение для страждущих. Для всего человечества.
Бригадир кивнул, не отрывая глаз от дороги.
— Ты верующий?
— Вроде как.
— А какой конфессии? — приставал желтозубый.
— Да я и сам не знаю, — ответил бригадир.
Он подумал о сестре, которую отнял рак, вспомнил, как болезнь пожирала ее тело, а заодно с ее телом — его веру. Похороны поставили точку в душевных метаниях: вера легла в землю вместе с гробом. И хотя на этих похоронах бригадир держался молодцом, никто не знал, чего ему это стоило.
За очередным поворотом показались окна больницы. Бригадир увидел знакомое крыльцо и вспомнил, в какие часы обычно навещал сестру. Он объяснил Квейгмайеру, что когда-то и сам лежал в этом заведении.
— Балка стальная сорвалась. Прямо на башку. — Над названием больницы был нарисован большой красный крест. При виде его бригадир вспотел. — Последние мозги отшибло. Ничего, повалялся маленько в коме, потом очухался. Главное, не помню ничего. Будто умер. Сколько времени прошло — понятия не имею. Может, секунда, а может, пятьдесят лет. Вообще никакой разницы. Потом сказали, я две недели без сознания был. Это ж надо, целых две недели меня носило где-то! Врач все спрашивал, видал я черный туннель или нет? Думал, я ему про тот свет расскажу. Щас! Ни хрена я не видал — Бригадир горько усмехнулся. — А где ж тогда душа была? Где я был две недели? И почему потом вернулся? Чудно… — Больница скрылась из виду. Бригадир помолчал, потом продолжил: — А уж как тогда башка болела! В жизни такого не было. Думал, черепушка пополам треснула. Прямо чувствовал — вот одна половинка, вот другая.
— Нерешительность, — злобно прошипел Квейгмайер себе под нос. — Сплошные колебания.
— Ну, я и молился, чтоб голова, значит, прошла. Обещал ходить в церковь каждое воскресенье, на больницы жертвовать, китов спасать и все такое. — Бригадир тихонько рассмеялся. — Но вы же знаете, как оно бывает. Только полегче стало… сразу другое навалилось.
Он снова вспомнил сестру. Ее едва слышный шепот, ее растерянное лицо, ее тело на больничной койке — мертвое костлявое тело. Вот такой она и запомнилась. Умирающей. Бригадир застенчиво, совсем по-детски улыбнулся.
— Знаю, знаю, — откликнулся желтозубый. — Так всегда получается. — Обещаем, обещаем, а потом… Все мы обманщики.
— Вот ведь как. — Бригадир показал на радио. — Услышал эту вашу музыку и сразу вспомнил. — Он мрачно покачал головой, пытаясь избавиться от тяжелых мыслей. С трудом сглотнул и покосился на окно. — Я приоткрою, ладно?
Квейгмайер виновато посмотрел на бригадира.
— Простужусь… — Он потер нос и смешно передернул плечами. — Вечно меня продувает. Очень уж у меня натура деликатная.
— А-а.
Бригадир оглядел улицу. Что там его рабочие болтали про Квейгмайера? Какие у него привычки?
Желтозубый наклонился и поискал другую волну. Он крутил колесико настройки, словно щекотал его, лишь изредка поглядывая на дорогу.
Бригадир расстегнул вторую пуговицу на зеленой спецовке. Что ж так дышать трудно? Надо отвлечься. Он лихорадочно соображал, как поддержать беседу, но приступы дурноты не давали сосредоточиться. О чем бы таком поговорить? А, вот интересная тема. Убийца.
— Я все думаю об этом маньяке с фермы…
Квейгмайер бросил колесико настройки, убавил звук и раздраженно посмотрел на пассажира.
— И много надумал? — спросил он мрачно.
— А когда суд?
— Сегодня.
От предвкушения у желтозубого даже глаза загорелись. Череду грядущих событий он видел уже совершенно отчетливо. На лице его появилось выражение, какое бывает у ребенка, когда в комнату вносят подарок.
— Думаете, он виновен? — спросил бригадир.
— Еще бы! Столько народу положил! А все бубнят, будто он за других пострадал, будто он милосердный. Уж я-то знаю, на что он способен. Эх, дурачки… Вы и представить себе не можете, какой у него туз в рукаве!
— И какой же?
— Напустил туману и смылся. Хотел своей философией всем мозги запудрить. Пешками сделать в своей игре. Теология — штука гибкая: трактуй как хочешь. Внушил быдлу, что оно — соль земли. А потом раздал всем ущербные мозги, чтобы никто не заметил подвоха. Вот жулик! Кому он голову морочит! Я же знаю, в глубине души он мечтает, чтобы я победил. Первый раз он дал маху, когда засомневался, что его повяжут. Глупо. Весь план пошел наперекосяк. Ты и правда думаешь, что он хотел умереть? И все для того, чтобы мы поверили, будто с нами произойдет то же, что и с ним, когда мы дадим дуба? Ерунда! Никто не хочет смерти. Нету в ней ничего интересного. И уж тем более того, на что вы все рассчитываете. Мама дорогая, какой вас ждет сюрприз! Последние волосенки дыбом встанут.
На лице бригадира ясно читались испуг и смятение. Он решил, что задремал и потерял нить разговора. Или Квейгмайер говорил о ком-то другом?
— Ты-то меня понимаешь, — сказал желтозубый, косясь на пассажира — Ты же у нас образец, мясо первой категории.
— Ага, — тупо откликнулся бригадир, глядя в окно.
Квейгмайер рассердился на себя. Надо было выбирать слова попроще и говорить помедленнее.
— Я сейчас в суд еду, хочу поспеть к началу бала.
— В газете писали, что парень этот недоразвитый, — бригадир облизнул пересохшие губы, вытер пот со лба и с тоской посмотрел на решетку обогревателя. — Дескать, не ведал, что творил. А еще у него внутри пять или шесть личностей намешано.
Бригадир вытер лоб рукавом. Глаза заливал пот. Вот бы поставить печку на минимум, а лучше вообще включить кондиционер. Рубашка совсем промокла. Волоски на руке влажно поблескивали.
— Шизоидные функции. — Квейгмайер щелкнул пальцами. Его развеселило неожиданное прозрение бригадира. Это надо же, а с виду совсем дурак. — Вот именно. Эх, люди-люди, нет бы глаза протереть и приглядеться к его ликам повнимательней. Вы бы такое увидели! Раздвоение личности цветочками показалось бы.
Грузовичок остановился перед светофором. Желтозубый раздраженно фыркнул.
— Забавно, что красный свет означает «стой». — Он ухмыльнулся, мысли галопом неслись вперед. — Не думал об этом никогда? Я вот всегда задумываюсь над всем, что вижу. Люблю строить гипотезы. Очень уж бурное у меня воображение. Я из вечных страдальцев, из тонких артистических натур. Этакий импрессионист.
— Во многой мудрости много печали. — Бригадир, которого отчаянно мутило, испуганно вытер рот.
— Это точно, — насмешливо усмехнулся Квейгмайер. — Тут не поспоришь. Так о чем бишь я? Ах да, красный. Он мчится по нашим венам. Поддерживает в нас огонь жизни. Красный — это тревога. Пожар. Кому только в голову взбрело, будто это — цвет остановки? Какая глупость! Согласен?
— А разве в венах кровь не голубая? По-моему, она только на воздухе краснеет. — Бригадир уже едва шевелил губами.
— Эх, бестолочь. Я же тебе не о цвете толкую. Я об идее. Концепции. Абстракции. Гипериллюзии.
— А-а.
— Красный — это концепция.
Светофор загорелся зеленым, машина покатилась вперед, а Квейгмайер даже не взглянул на дорогу.
