Кеннет Харви - Брад
Бригадир снова зажмурился и подождал, пока зрение восстановится. На розовом фоне мельтеши и черные хлопья. Бригадир с силой потер веки и снова огляделся. Квейгмайер все еще таращился на солнце. И тут бригадир заметил, что хозяин стоит на голом желтом пятачке, окруженном бурой травой.
— Тут, наверное, валун лежал здоровенный. — Он ошеломленно указал на плешь. — Там, где вы стоите.
— А может, и не валун, — ответил Квейгмайер. От него веяло удивительным спокойствием. Наконец он опустил голову, и глаза его приобрели приятный бледно-голубой оттенок. Квейгмайер посмотрел на бригадира. — Просто что-то заслонило солнечный свет.
Глава вторая
ЦАРСТВО ОБЩЕЙ МЫСЛИ
Брад вышел из машины, похожей на пикап мистера Соседа. Только сзади — не открытая платформа, а комната с железными стенами. Брада молча передавали от одного человека к другому. Все в одинаковых костюмах, костюмах змеиных жрецов. Только оттенок ткани чуть-чуть другой. Темно-серый, как у осеннего неба.
Брад всмотрелся в череду жреческих лиц и наконец заметил приятного на вид человека. Кожа у него была темно-коричневая, походка ленивая и медленная, не то что у других. Человек тепло улыбнулся Браду.
Лязгнул замок на железных воротах, створки разъехались. Наверное, за спиной они снова закроются. Брад решил, что его опять ведут под землю, но тело не почувствовало спуска.
Кто-то забрал у Брада одежду, ту самую, что подарил Щен, и вместо нее выдал робу и штаны булыжного цвета, такую же, как у других людей в этом странном месте. Наверное, это какая-то особенная группа. Они одинаково двигались и одинаково одевались. Каждым, похоже, двигала только одна мысль, помогающая выжить в темных подвалах. Мысли объединялись в общую, совсем серую и грустную, как будто одежда меняла их цвет, гасила живые краски — зеленые, красные и синие. Разрозненные мысли теперь двигались вместе и вместе дышали.
Клетка, куда посадили Брада, оказалась намного меньше той, самой первой. Однако масштаб всего помещения впечатлял. Вдоль стен тянулись бесконечные ряды прутьев. Может, это загоны для будущих жертв машины-змеи? В глазах заключенных Брад читал ту же самую обреченность и покорность судьбе, что и у тех, кого видел под землей.
Брада затрясло. Он вдруг понял, что у него отняли.
Под пристальным взглядом жрецов Брад вошел в клетку. Он догадался, чего от него хотят. Ему и раньше приходилось это делать. Жрецы не стали заходить внутрь. Они держались подальше от прутьев, словно боялись тоже оказаться в клетке. От Брада нужно немногое: просто добровольно войти. Но и это надо было выполнить. А выполнять не хотелось.
Брад повернулся и кивнул. Жрец кивнул в ответ, улыбнулся, запер замок и ушел, бесшумно ступая по бетонному полу.
Брад смотрел вслед жрецам, пока те не скрылись из виду, а потом сел на кровать. Он мало что понимал и решил не очень переживать по этому поводу. Брад сложил руки на коленях и оглядел безжизненные стены. Совсем чистые, и краска на них свежая, но из-под краски проступали старые картинки. Брад встал и присмотрелся. Жирные палочки буковок складывались в слова, а еще тут были изображения чего-то длинного и дырок с волосами. Картинки тянулись к Браду, хотели рассказать о поселившейся здесь ненависти. Брад отшатнулся, почувствовав ужасную силу этих знаков. Он снова сел и посмотрел на окно, забранное решеткой. Потом перевел взгляд на прутья двери. Сквозь них виднелись другие клетки. Брад силился хоть что-то понять. Или он потерял нечто важное? Или кто-то ограбил его, отнял часть тела, без которой нельзя свободно передвигаться по улицам? Брад подумал о своей душе. О больших пальцах. Люди в форме заметили его и забрали с собой. Значит, что-то от него все-таки отвалилось. Брад осмотрел руки, потом ноги. Прикоснулся к груди, ощупал лицо. Все вроде на месте. Что же отличает его от тех, кто сейчас снаружи? Почему его тоже заставляют думать только одну мысль?
* * *Брада отвели в другую комнату, чтобы накормить вместе с остальными заключенными. В животе уже бурчало от голода Брад стоял в очереди и жадно принюхивался. Еда оказалась вроде бы вкусной, но какой-то ненастоящей. Все дело в общей мысли, решил Брад. Еда хранила положенный ей вкус, просто она посерела вместе с одеждой. Тяжелый булыжник давил на дно желудка, серая пелена напоминала о картинках на стене клетки. Но голод постепенно отступал.
Брад заметил, как на него поглядывают другие заключенные. Проверяют, верен ли он их общей мысли. Никто не должен выделяться из серой массы.
Время от времени Брад набирался храбрости и поднимал глаза. При этом он улыбался, кивал и тихонько смеялся, закрывая рот ладонью. Но от него тут же разочарованно отворачивались. Только один человек ответил на улыбку Брада. Щуплый коротышка постоянно вертелся, оглядывался, потом снова принимался за еду. Он-то поднимал, то клал вилку обратно на стол, ковырялся в подносе пальцами, вытирал рот, опять брал вилку и опять откладывал.
Брад узнал этот взгляд. Он уже видел его в раю, который оказался адом. Брад удивился. Почему же этот не в раю? Может быть, сюда посылают, когда рай превращается в ад?
Брад все смотрел на коротышку. Тот подмигивал и часто моргал. Так они и ели, разглядывая друг друга. Коротышка показал Браду язык и рассмеялся, потом на секунду замолчал и снова засмеялся, как будто тоже вспомнил, что видел Брада в раю. И вдруг нахмурился. Наверное, понял, что общая мысль не допускает никакого смеха. Коротышка испуганно огляделся. А вдруг кто-нибудь видел, как он смеется? Он погрозил Браду кулаком, но сосед тут же стукнул его по руке.
Никто не проронил ни слова, только мелодично звенели ножи и вилки. Брад пытался вслушаться в эту музыку, но насладиться гармонией никак не получалось. Он решил, что это неправильная гармония. Ненастроенная. Где же тот тихий человечек, что приезжал к ним на ферму настраивать пианино? Надо его сюда привести. Неужели здесь никто не слышал о том, кто заставляет музыку звучать как надо?
Глава третья
ЛИНЧЕВАТЕЛИ
На ступенях перед зданием суда, как обычно, собралась публика. Все ждали прибытия Брада. Здесь были и репортеры, и жаждущие мести родственники убитых. Им не терпелось собственными глазами взглянуть на того, кто отнял жизнь у их близких. Эти люди надеялись обнаружить во внешности преступника что-нибудь отвратительное. Они с самого начала были уверены, что Брад виновен, и теперь искали для этой уверенности оправдания.
Щен облюбовал пожарный гидрант на другой стороне улицы. Отсюда было удобно наблюдать за возбужденной толпой. Он оглянулся на Джой. Девушка сидела на тротуаре, прислонившись спиной к дому. На толпу она не смотрела, только перебирала в пальцах малюсенькие зернышки. Брад отдал ей их вчера ночью в баре. Джой они сразу понравились: такие гладкие, такие простые. Она наклонилась, черные волосы блеснули на солнце. Джой погладила клочок травы у самой стены. Погрузила пальцы в землю, в прохладные мягкие комья. Покатала зернышки в ладони и одно положила в ямку.
На углу возле газетного киоска Ерш и Голубица читали свежий номер. Голубица с удовольствием разглядывала статую Свободы на фотографии. Какая она незыблемая, неизменная! Статуи не двигаются, всегда стоят на своем месте. Голубице нравилось шляться вокруг них. Она часто ходила любоваться на статуи и всякий раз поражалась, что они ничуть не изменились за время ее отсутствия.
Ерш внимательно всматривался в толпу. Он тоже ждал Брада. Ерш толкнул Голубицу в бок и глазами показал, что пора продвигаться к ступеням. Он сунул руки в карманы и ощупал орудия справедливости — острое лезвие мести, чтобы отсекать лишнее, и курок перемен, он посильнее. В последний момент придется выбирать между ними. Смотря как пойдет.
Брад зарезал Черрепью, и пришло время уравнять весы, добиться от слепой дамочки благосклонности. Как только Брад пройдет через двери суда, правосудию заморочат голову вязью бессмысленных слов, а Ерш не очень-то доверял словам, хоть сам и любил поразглагольствовать. Потому он и кричал, вместо того чтобы говорить, как все нормальные люди. Смысл ослабевал в паузах между звуками, приходилось привлекать внимание криком. И все равно слова получались легковесными, недостойными доверия.
Ерш отошел от киоска. Голубица вернула газету на прилавок и двинулась следом. Она тоже была вооружена. Эта парочка даже шагала в ногу. Ерш склонялся к тому, чтобы пустить в дело нож. Он представлял, как входит в плоть гладкое лезвие, как в награду за решимость течет красный сок, омывая сверкающую сталь.
Голубице больше нравился пистолет. При звуке выстрела ее сердце всегда начинало биться чаще, колени подгибались и дрожали. Она подпрыгивала, кровь приливала к лицу, горячий металл согревал пальцы. Гром напоминал ей о фейерверках, которые всегда устраивают, открывая новую статую.
