Барри Мартин - Жестокость
Сосулька шевельнулась в мозгу.
— Где она?! Где она?!
— А где ей быть-то? Я же сказала — на помойке. И чтобы больше я ее здесь не видела. Надо же, разодели как принцессу какую, а по мне так скорее как шлюху, и вдобавок приютили в моей собственной квартире. И еще раз повторю — шлюха она и есть шлюха! Ну ничего, ей от меня хорошенько досталось, теперь не такая цаца. Надо же — Пегги-Энн!
Однако Добби уже не слышал последних слов женщины — он стремглав сбежал по лестнице, пинком ноги распахнул входную дверь и устремился вперед, так ни разу и не опустив взгляд в землю.
Увидел он ее еще издалека — от мусорного бака его отделяло приличное расстояние. Лицо куклы было побито, изуродовано, и теперь она как подгнивший столб стояла внутри бака, подпирая макушкой его ржавую крышку. Улыбка… разбитая… крышка… Добби неподвижно замер перед куклой, тогда как сосулька в мозгу продолжала недавно начатое дело.
Легонько прикоснувшись пальцем к ее разбитым, бесформенным теперь губам, он едва слышно проговорил:
— Пегги-Энн… — Потом еще раз дотронулся до лица манекена, стараясь сделать так, чтобы тот снова изобразил хотя бы некое подобие улыбки.
С кромки некогда существовавших губ на землю посыпался белый пенопласт.
— Пегги-Энн, — еще раз позвал он свою подругу, чувствуя сухое поскрипывание падающих на ладонь белых крошек.
Добби даже не заметил, как хозяйка квартиры, несмотря на свою малоподвижность, подкралась к нему и встала за спиной — обернулся он лишь тогда, когда услышал ее голос.
— Сказала я вам — на помойке она, самое место ей здесь. Ну, что, хорошенько я по ней молотком прошлась — теперь-то уже не покрасуется.
Из груди Добби вырвался протяжный, похожий на стон крик, после чего он, резко замахнувшись, опустил свой крепкий кулак на рыхлое лицо женщины. Истошно вопя, он обрушивал на ее живое лицо сокрушительные удары; бил ее и кричал, кричал и бил, покуда она окончательно не лишилась сознания. А может и вовсе умерла.
Потом же, чуть позже — но еще до того, как сгрести в кучу все, что осталось от его Пегги-Энн, и поволочить весь этот теперь никому ненужный хлам через весь двор, снова не отрывая взгляда от земли, — он склонился над телом хозяйки квартиры и попытался было — безуспешно попытался — изменить форму ее вялых, неподвижных губ, придать им хотя бы какое-то подобие улыбки. Улыбки Пегги-Энн. У него почему-то было такое ощущение, что именно это ему сейчас надо сделать в первую очередь.
Впрочем, женщина по-прежнему отказывалась улыбаться — и он, чуть подумав, пришел к выводу, что это и правильно. Не стоит этого делать.
ХЕСТЕР ХОЛЛАНД
Каменное сердце
Однообразное полотно дороги изредка перекрывали высокие створки ворот, рядом с которыми стояли будки смотрителей. На звук автомобильного сигнала из них появлялись мрачного вида люди, которые без лишних вопросов проворно открывали скрипучие металлические створки, и снова за окнами машины бежали бескрайние поля, пастбища и невысокие перелески. Как здесь, наверное, красиво летом, — подумала сидевшая в машине Маргарет, — тогда как сейчас, зимой, совсем не тянет на природу, а если и случится прогуляться, то ненадолго, чтобы скорее вернуться в тепло и расположиться подле камина с чашкой горячего чая в руках.
Столь здравое рассуждение лишний раз подтверждало тот факт, что Маргарет была весьма практичной девушкой. Ее детство было отнюдь не радостно беззаботным. Она довольно рано стала сама зарабатывать на жизнь — обычно это была временная работа по уходу за старыми, больными, немощными людьми. То, что в этой жизни ничего не дается даром, девушка поняла довольно рано, увы, но эту истину она познала на собственном опыте.
Самые горькие времена, однако, в ее жизни настали, когда ушел Дик. Поначалу она подбадривала себя слабой надеждой, что когда-нибудь они все же поженятся — в конце концов, ведь еще совсем недавно он любил ее, тогда как сама она и до сих пор не вполне рассталась с этим чувством. Впрочем, теперь все это оказалось в далеком прошлом, и Маргарет понимала, что былого не вернуть. После их разрыва она полгода работала машинисткой в какой-то затрапезной конторе, отчаянно пытаясь окончательно освободиться от любых воспоминания о возлюбленном, однако в итоге лишь порядком поистрепала себе нервы. Поговорив со знакомым доктором, девушка услышала от него стандартную в таких ситуациях рекомендацию: все, что ей требуется, это как следует отдохнуть.
— А почему бы вам не поехать куда-нибудь, ну, например, к родным, в деревню? — сказал он ей тогда. — Знаете, порой ничто так не помогает успокоиться, как пара недель полного безделья. Одним словом, вам нужен отдых, и только отдых.
Сейчас, вспомнив слова доктора, Маргарет горько усмехнулась. Домой, в деревню… тогда как у нее не было ни родных, ни близких — вообще никого, кто мог хотя бы изредка вспоминать про ее существование.
— Если же получится так, что вам все же придется работать, — доктор предусмотрел и такой вариант, — то я порекомендовал бы подыскать себе местечко где-нибудь в провинции, подальше от городской суеты. И при этом непременно Постарайтесь как можно чаще бывать на свежем воздухе.
Пожалуй, слова врача и стали главной причиной того, что она с такой готовностью откликнулась на объявление, данное в газете некоей леди Фаррел, о том, что ее «поместью требуется квалифицированная секретарь-машинистка, которая могла бы в отсутствие хозяйки взять на себя ведение домашних дел». Написав по сообщавшемуся в объявлении адресу леди Фаррел, Маргарет едва могла поверить своему счастью, когда спустя некоторое время также по почте получила ответное послание, в котором сообщалось о том, что ее предложение благосклонно принято. Таким образом, все складывалось как нельзя лучше: пройдет совсем немного времени и она навсегда забудет и свою скучную, опостылевшую работу, и безвременно завершившийся роман с Диком, и вообще сможет как следует укрепить свои нервы. Как знать, возможно, ей удастся получить работу в поместье не только на время отсутствия леди Фаррел, но также и на более длительный срок…
При первой же встрече с Маргарет владелица поместья пояснила ей, что сама она довольно редко наведывается в Уиткомб-Корт — так называлось ее поместье, но постоянно держит в нем полностью укомплектованный штат прислуги. Как выразилась леди Фаррел, «дом даже в отсутствие хозяйки должен чувствовать неустанную заботу о себе». Естественно, она попросила девушку подробно рассказать о себе, своем прошлом, родных и близких, друзьях и знакомых, поскольку ей было очень интересно узнать, как они отнеслись к ее отъезду в столь далекие от дома места. Едва услышав от Маргарет, что друзей у нее очень немного, а родственников и вовсе нет, пожилая женщина заметно оживилась.
— Несчастное дитя!.. — скорбно произнесла она, поднимаясь из кресла и сжимая ладонь Маргарет в своих руках. — Я абсолютно убеждена в том, что мы с вами сработаемся. Мы просто не можем не понравиться друг другу.
Затем женщина пояснила Маргарет, почему ей столь часто приходится уезжать из поместья. — Видите ли, моя дорогая, все это исключительно из-за моего слабого здоровья, в первую очередь от нервов. Да — да, только они и вынуждают меня подчас по полгода находиться в отъезде. И при этом мне, естественно, требуется человек, который мог бы в мое отсутствие внимательно присматривать и за домом, и вообще за всем хозяйством. Слуги у меня надежные, как говорится, проверенные, но ведь вам же прекрасно известно, что за подобной публикой всегда нужен глаз да глаз. И вот еще, моя милая, я хотела бы особо оговорить одно условие, на скрупулезном соблюдении которого хотела бы настоять особо: в мое отсутствие ни один посторонний человек не должен переступать порога этого дома.
В целом Маргарет нашла довольно странной эту старую даму, родословная которой уходила в глубь английской истории на много веков. Всякий раз, когда леди Фаррел приезжала в Лондон, ее причудливые наряды, исполненные исключительно по моде начала века, неизменно привлекали к себе всеобщее внимание публики. Свой же родной Уиткомб-Корт, занимавший огромную, в несколько сотен акров территорию, она окружила поистине материнской любовью. Сама леди являлась последней представительницей древнего аристократического рода, и потому после ее кончины и сам дом, и весь примыкавший к нему громадный парк подлежали продаже с аукциона.
Многочисленные члены этого семейства на различных этапах его существования едва ли не подчистую промотали громадное фамильное состояние. Печальная участь коснулась и этого поместья: один из предков леди Фаррел в свое время разбазарил значительную часть богатой библиотеки, в которой имелись поистине уникальные книги, а также за бесценок распродал прекрасные мебельные гарнитуры работы старинных мастеров. Согласно одной из легенд, когда из поместья вывозили все эти сокровища, огромные каменные волки, поставленные архитектором у входа на террасу дома, якобы оглашали округу своим жутким воем. Да и в нынешние времена леди Фаррел, останавливаясь в одном из отелей лондонского Вест-Энда, сокрушенно рассказывала знакомым об этих злодеяниях своих далеких предков, причем голос ее при этом звучал так, словно она говорила о жестоком обращении с каким-то малым, совсем невинным, беспомощным ребенком.
