Барри Мартин - Жестокость
Как-то раз — это было вскоре после приезда Маргарет и незадолго до очередного отъезда леди Фаррел — девушка занималась составлением очередного каталога картин, украшавших стены бильярдной. Она уже, честно говоря, начала испытывать скуку от перечисления всевозможных дворянских титулов напыщенных особ, надменно взиравших на нее с мрачных стен. Девушка неспешно переходила от одной картины к другой, звонким перестуком своих каблуков разрывая безмолвие окружающей обстановки.
И вот в какой-то момент Маргарет, сама не понимая почему, ощутила себя чем-то вроде непереваренного куска мяса, лежащего в огромной, шевелящейся утробе, которая просто изнывала от нетерпения, когда же девушка сольется со всем, что ее окружало. У нее возникло такое ощущение, будто весь этот дом — и его хозяйка, и многочисленная прислуга — составляли некое живое целое, единый организм. В любом случае не вызывал никакого сомнения тот факт, что все эти люди искренне симпатизировали друг другу, существовали и даже перемещались в едином темпе, тогда как она, Маргарет, по-прежнему оставалась чужим, инородным телом.
А может, именно в этом и заключалась истинная причина всех ее переживаний? Но разве могут испытывать чувство ненависти эти холодные каменные стены, покрытые штукатуркой? И все-таки при всей своей парадоксальности, эта мысль не давала ей покоя. Видимо, поэтому однажды Маргарет, оказавшись в одной из немногих комнат, не обитых массивными дубовыми панелями, обратила внимание на нечто, не поддающееся описанию. От сквозняка, проникавшего невесть откуда в комнату, поверхность стен неожиданно подернулась мелкой рябью, покрылась тонкими морщинами, которые стали разбегаться в разные стороны, подобно волнам дрожи на шкуре лошади, когда она хочет согнать облепивших ее мух. Охваченная безотчетным ужасом, Маргарет зажмурила глаза, но все же успела заметить, что рябь прошлась по всем стенам — от пола до потолка…
Не помня себя от страха, девушка бросилась прочь из той комнаты. Получалось, что дом и в самом деле жил! Он действительно оказался живым существом, причем на сей раз она ничуть в этом не сомневалась. В какой-то миг ей даже показалось, что дом превратился в громадного медведя, который, очнувшись после долгой спячки, собирался распрямить спину и подняться на дыбы, с хрустом разминая затекшие суставы. Самой же Маргарет в те мгновения захотелось лечь на пол, прильнуть ухом к гладкой поверхности пола и постараться расслышать все то, что намеревался сказать ей этот странный дом, глухой голос которого утробным уханьем клокотал где-то внизу. А что, если это вовсе не голос, а биение настоящего сердца?..
— Что я слышу? — недоуменно спросила леди Фаррел. — Вы собираетесь покинуть меня именно в тот момент, когда я наконец-то нашла человека, которому могу со спокойной душой оставить и этот дом, и все поместье? Тем более чуть ли не накануне моего отъезда. И на кого же, позвольте спросить, я оставлю поместье? Мой дом? Ну неужели вы не можете подождать хотя бы до моего возвращения?
Маргарет не оставалось ничего иного, кроме как уступить старой даме, на что та отреагировала с таким чувством, что слова ее прозвучали почти как стон:
— Кстати, как только библиотека будет приведена в порядок, вы сможете посещать и ее.
С отъездом старухи Маргарет решила, что теперь ее спасение — в напряженной работе, и собиралась было с головой окунуться в домашние обязанности. Однако вскоре она почувствовала, что сделать это не так-то просто, поскольку практически все в доме делали его верные слуги, которые, словно фанатичные жрецы и жрицы, исполняли буквально каждое его желание, тогда как на ее долю оставались лишь сущие мелочи. Домашние заботы исполнялись как в раз и навсегда заведенном механизме: служанки стирали белье, чистили мебель, натирали полы, проветривали спальни, снова стирали, гладили, чистили… Интересно, для кого или для чего все это делается, задавалась недоуменным молчаливым вопросом Маргарет. Кто, кроме леди Фаррел, да самих этих слуг, мог по достоинству оценить весь этот кропотливый труд, брошенный на алтарь ненасытного дома, который, подобно алчному каменному властелину, всасывал в себя энергию десятков усердных рабов? Однако услуги самой Маргарет дом по-прежнему отвергал; работы ей практически не было.
Как-то однажды девушка обратила внимание на то, что на оставленной ей леди Фаррел перед отъездом связке висит незнакомый ключ.
— Это от библиотеки, мисс, — пояснила ей проходившая мимо горничная.
Странно, — недоуменно подумала Маргарет. — Наверное, леди в спешке перед дальней дорогой забыла снять его и спрятать где-нибудь у себя в комнате. — Ей еще памятен был тот разговор с хозяйкой относительно временного запрета посещения библиотеки, однако горничная тут же внесла ясность или еще больше запутала ситуацию:
— Перед отъездом леди Фаррел всегда оставляет этот ключ у своей секретарши, в данном случае, соответственно, у вас, мисс, — проговорила женщина и улыбнулась.
Иными словами, пронеслось в мозгу у Маргарет, вот и я заслужила доверие хозяйки, так получается?
Интересно, а мои предшественницы ждали столько же или леди Фаррел определяет срок карантина в каждом конкретном случае? Но они, конечно же, все равно пытались украдкой подглядеть в замочную скважину этой загадочной библиотеки.
Что и говорить, ей давно уже хотелось заглянуть в запретное помещение; временами девушке даже казалось, словно чуть слышный голос зовет ее туда, приглашает заглянуть в свою неведомую обитель. Как-то однажды леди Фаррел при ней назвала библиотеку «сердцем дома», видимо, неспроста, подумала Маргарет и решила, что, таким образом, ей предстоит самой проникнуть в тайну и этого каменного сердца, и всего доселе столь неприветливого к ней строения.
Получилось как-то так, что после некоторого пребывания на работе у леди Фаррел Маргарет стала относиться к дому как к некоему чуть ли не обожествляемому идолу, что, кстати, в значительной степени помогало ей обрести некоторое душевное спокойствие. По крайней мере, думала она, так все хотя бы отчасти встает на свои места. В самом деле, любая, даже незначительная работа по уходу за этим божком приобретала свой смысл, коль скоро благодаря ей он продолжал нормально существовать и выполнять свои функции. Что и говорить, это и в самом деле был некий идол, требовавший особого отношения и даже поклонения. Причем, как и всякий старый, сильно одряхлевший кумир, дом с годами впал почти в полное безмолвие, характер его испортился, и теперь он со все возрастающей, раздраженной ревностью следил за тем, чтобы приданная ему армада жрецов ни на секунду не забывала о возложенных на нее обязанностях.
Но ведь и сама Маргарет должна была заниматься тем же и всячески ублажать это «существо», этот дом, причем она изо всех сил старалась отыскать свое собственное, предназначенное только ей место в этом сонме раболепствующих. Задача эта существенно осложнялась тем обстоятельством, что девушка пока не вполне представляла себе, в чем заключены истинные потребности дома, поскольку лишь поняв это, она могла бы с полным рвением удовлетворять его запросы. Многочисленные слуги, занимавшиеся ежедневной уборкой и чисткой всего, что находилось в доме, скорее всего выполняли функции своего рода изгоняющих дьявола; леди Фаррел являлась стоящей над ними Верховной Жрицей. Но сама Маргарет, что было уготовано ей? Ведь она никак не могла считаться служанкой.
Изо дня в день девушка бродила по полутемным закоулкам древнего дома, огромной серой громадой возвышавшегося на фоне поросших лесом холмов. Очи каменного исполина были почти всегда подернуты сонной пеленой, и лишь выбивавшиеся из бесчисленных труб тонкие струйки дыма продолжали напоминать о том, что он все еще жив и не окончательно впал в предсмертное оцепенение.
В один из дней Маргарет занималась разборкой собственных личных вещей и случайно наткнулась на галстук, который в свое время приобрела в подарок для Дика. В свое время она так и не подарила его возлюбленному, поскольку вспомнила чьи-то слова о том, что женщины не должны дарить близким мужчинам галстуки, это дурная примета. Сейчас же, увидев эту давно забытую деталь мужского туалета, Маргарет не испытала практически никакого волнения — теперь все это было ей безразлично. Более того, пребывание в этом странном доме даже помогало ей избавиться от воспоминаний о безрадостном прошлом.
Внезапно Маргарет словно осенило: ну конечно же, именно остатки былой любви к Дику доселе не позволяли ей найти взаимопонимание с этим домом, заставить его принять девушку или, по крайней мере, смириться с фактом ее проживания здесь. Именно это не давало ей возможности окончательно слиться с домом, составить с ним единое, неразрывное целое. Как знать, а вдруг и остальные секретарши, которые работали здесь до нее, также страдали от того же душевного недуга и потому были вынуждены со временем покинуть поместье? Охваченная внезапным порывом отчаяния, Маргарет воздела к высоким сводчатым потолкам ладони и воскликнула:
