Бентли Литтл - Дом (др. перевод)
Глава 2
Нортон
Впервые с тех пор как Нортон приехал сюда, впервые на его памяти Биллингсон, похоже, был сбит с толку, и Нортон нашел в этом некоторое удовлетворение. Он сознавал, что это мелочно, что он должен быть выше пустого злорадства, и все же смятение наемного работника доставила ему удовольствие.
И в то же время наполнило ужасом.
Нортон не мог сказать, что ожидал увидеть здесь по возвращении. Дом с привидениями? Да. Призраки прошлого? Да. Но только не столь широкомасштабную, грандиозную, многоуровневую ситуацию.
Верил ли он в это?
У Нортона не было никаких сомнений в том, что наемный работник сказал правду. Только это одно и имело смысл. Однако рассказ Биллингсона оказался совершенно ошеломительным. Где-то в Бангладеш в крестьянина вселился демон, альпинист мельком увидел в Гималаях омерзительного снежного человека, и все только потому, что он, Нортон, больше не живет в своем доме в Окдейле? Подобная будничная связь на первый взгляд казалась совершенно невероятной, однако простое объяснение, данное Биллингсоном, связывало все воедино настолько, что у Нортона не оставалось никаких сомнений.
Но как же девочка?
Как ни рад был Нортон видеть потрясение Биллингсона, он испугался, обнаружив, что наемному работнику ничего не известно о девочке, которая якобы была его дочерью.
Донна.
Лишь подумав о ней, Нортон ощутил напряжение в паху. Однако то обстоятельство, что Биллингсон, казалось, знавший все, казалось, находившийся в центре всего происходящего, был в полном неведении относительно существования девочки, необъяснимым образом напугало Нортона. Какой бы ужас ни вселял в него Дом, здесь была какая-то логика, связная теория. Но девочка существовала вне всего этого. Она представляла собой нечто необъяснимое, непредсказуемое, и ее существование нарушало общее равновесие, еще больше усложняло и наполняло мраком и без того сложную и мрачную картину.
Разговор, а по сути дела, лекция, которую читал Биллингсон, прервался на самом интересном месте, когда Нортон заявил, что видел дочь работника, но тот, хоть и первоначально опешив, быстро взял себя в руки, спокойно посмотрел Нортону в лицо и невозмутимым тоном произнес:
– Уже поздно. Полагаю, нам лучше отложить этот разговор на завтра.
Нортон обвел взглядом гостиную. До этого момента они находились именно в этом помещении, и первой его мыслью было, что ему придется спать здесь – на диване, в кресле, на стульях или прямо на полу, – и он никогда не сможет покинуть гостиную.
Но когда он спросил, где ему спать, Биллингсон ответил:
– Твоя комната ждет тебя.
И действительно, спальня Нортона оказалась там же, где была всегда: на третьем этаже в конце погруженного в полумрак коридора. Вдоль обеих стен тянулись многочисленные двери, и Нортон внезапно поймал себя на том, что в детстве понятия не имел, что находится за этими дверями. Они всегда были закрыты и заперты, и ему даже в голову не приходило поинтересоваться, что за ними скрывается.
Помимо пространства и времени, существуют и другие измерения.
Вот что ответил Биллингсон на вопрос о точном местонахождении Дома относительно «Потустороннего Мира», и хотя Нортон ничего не сказал, это утверждение запало ему глубоко в душу, напугав его.
Тут Нортон чувствовал себя не в своей тарелке. Он страстно жалел о том, что приехал сюда. Конечно, это был ответ труса, Нортон все прекрасно понимал, но нисколько не обижался на подобное определение. Он предпочел бы иметь дело с миллионом демонов, чудовищ и прочих потусторонних явлений на улицах Финли, чем оказаться пленником здесь, в Доме. Там ужас вторгался в обычную повседневную жизнь. Здесь ужас был обычным повседневным явлением.
Проводив его к спальне, Биллингсон открыл перед ним дверь и улыбнулся.
– Желаю тебе приятных сновидений, Норт, – сказал он, после чего театрально поклонился и удалился по коридору.
Так говорил Нортону каждый вечер его отец, укладывая спать.
Вздохнув, Нортон вошел в комнату.
Все выглядело в точности так же, как и полстолетия назад.
Это не очень его удивило, и все же масштабы погружения в прошлое были ошеломительными. Вот та самая низкая кровать с красным клетчатым покрывалом, вот тот самый угловой столик, заставленный готовыми и недоделанными моделями самолетов, вот портреты героев комиксов на стенах, вот коробка из-под сигар на тумбочке, в которой Нортон когда-то хранил свои сокровища. Он поднял взгляд. Над дверью висела перевернутая подкова, которую он прибил на счастье.
Счастье.
Нортон кисло усмехнулся. Совсем несмешная шутка. В этом Доме он не знал ничего, даже близко похожего на счастье.
Он вырос, а в комнате все осталось по-детски маленьким, однако Нортон нисколько не испытывал стеснения, обыкновенно связанного с возвращением туда, где прошло детство. Напротив, он чувствовал себя здесь как дома. Он сел на кровать, и тотчас же включилась мышечная память, воскрешая контуры матраса и текстуру покрывала. Нортон ощутил, как уютно погружается в привычную обстановку комнаты.
Это его огорчило, опечалило. Страх никуда не уходил, затаившийся под наслоением других чувств, – Нортон испытывал сильную грусть. Вернувшись сюда, он вспомнил свои детские мысли, планы, и от осознания того, что будущее, которое он с таким нетерпением ждал, уже прошло, у него стало тяжело на сердце. Впервые в жизни Нортон по-настоящему прочувствовал свой возраст.
Подойдя к окну, он выглянул на улицу. Там по-прежнему царила темнота, но это была не ночь. Ни звезд, ни луны, ни огней города и света фар машин на шоссе. Мрак был таким кромешным, словно оконное стекло закрасили черной краской, однако он имел глубину, и Нортон почувствовал, что за окном есть какой-то мир.
Просто он не был уверен в том, хочется ли ему узнать, что это за мир.
Вздохнув, Нортон отвернулся. Он чувствовал себя грязным, перепачканным, из-за долгой дороги, из-за холодного, липкого пота страха, пропитавшего его уже в Доме. И хотя ванная, если он правильно помнил, находилась в другом конце коридора, Нортон все-таки решил принять душ перед тем, как лечь спать. Но он не захватил с собой ни халата, ни пижамы, а смена белья осталась в машине. С самого начала Нортон намеревался остаться в Окдейле на ночь, а то и на несколько ночей, и сейчас он не находил объяснения тому, что не подготовился соответствующим образом.
Это было совсем на него не похоже.
Что не на шутку его встревожило.
В конце концов Нортон решил просто пройти по коридору в ванную, принять душ, потом снова одеться, а спать лечь в одном нижнем белье, чтобы завтра надеть те же самые вещи. У него мелькнула было мысль позвать Биллингсона и попросить у него полотенце и зубную щетку, однако его нисколько не обрадовала мысль снова увидеть работника, и он решил сначала заглянуть в ванную и посмотреть, не найдет ли он там все необходимое.
Сняв ботинки и ремень, Нортон выложил содержимое карманов на тумбочку. Проходя по коридору, он не слышал в других комнатах ни звука, однако тишина действовала на нервы сильнее, чем любой звук, и Нортон подумал о том, чтобы отказаться от душа и вернуться в спальню, затаиться в ней до утра. В коридоре было темно, тишина действовала угнетающе, однако Нортон решил, что его не запугают ни Дом, ни то, что в нем находится. Пусть ему страшно, но он этого не покажет. Делая над собой усилие, он по возможности старался сохранить свою походку непринужденной и естественной.
В отличие от коридора и, в меньшей степени, его спальни, ванная была залита ярким светом современной люминесцентной лампы. Несомненно, это помещение за прошедшие годы было отремонтировано и переделано. Нортон щелкнул выключателем, и чистый белый свет озарил все закутки этого небольшого помещения.
Современная обстановка ванной улучшила настроение Нортона, вселила в него надежду. Это был островок нормальности посреди сюрреалистического пейзажа Дома, и его будничная конкретика помогла Нортону обрести опору, почувствовать почву под ногами, сохранить связь с обыкновенным нормальным миром.
И действительно, в ванной имелись полотенца, мыло и зубная щетка. Нортон закрыл и запер дверь, снял одежду и положил ее на закрытую крышку унитаза. Отдельной душевой кабины не было, душ нужно было принимать в ванне. Отдернув бежевую клеенчатую занавеску, Нортон залез в ванну и снова задернул занавеску. Нагибаясь, чтобы открыть воду, он краем глаза заметил какое-то движение. Выпрямившись, он постоял. Под краем занавески, темное на фоне белизны ванны, было нечто похожее на тысячи тоненьких волосков – усиков насекомых или паучьих лапок, – и все это двигалось, дергалось. Прижавшись к кафельным плиткам стены, Нортон смотрел на дико извивающиеся нити.
Накатившийся страх был рожден в самой сердцевине его естества. Не было ни мыслей, ни осознанного восприятия опасности, а только инстинктивный ужас, иррациональный сигнал тревоги.
