Что ты сделал - Макгоуэн Клер

— Он мой муж. Желание защитить его естественно, не так ли?

— Вы имеете в виду, что солгали ради его защиты? Вам известно, что препятствовать ходу расследования — это преступление?

Я подумала о джемпере Майка, который сейчас уже лежал в гараже. Я не знала, как поступить. Уничтожение улик — преступление. Но если дом снова обыщут, его точно найдут. Сам ли он закопал джемпер в мусорную кучу, или кто-то надел его, а потом выбросил туда? Последнее казалось мне абсолютно неправдоподобным.

— Нет-нет, я просто не помнила. Наверное, так часто случается. Тебе отшибает память, потом проходит время, тебя отпускает, и все возвращается. Я читала какое-то исследование о том, как порой ненадежны показания свидетелей.

Адам постучал по ноутбуку.

— Миссис Моррис, а в девяносто третьем, после убийства девушки, когда Майка допрашивали в колледже, вы тоже общались с полицией, верно?

— Да, они говорили со всеми.

— И вы предоставили ему алиби. Сказали, что он всю ночь был с вами.

— Да.

Как же я, неопытная девчонка, смогла врать, глядя в глаза офицеру полиции? Мной двигали любовь к Майку, желание уцепиться за него, чтобы не возвращаться к прежней жизни, приступам ярости отца и его кулакам. И страх стать такой же, как мать, — бессловесной, побежденной.

— Не всю ночь, конечно, но большую ее часть.

— А про ту ночь вы, случайно, ничего больше не вспомнили?

Его язвительный тон удивил меня, ведь я считала, что у нас с ним сложились дружеские отношения. На глаза навернулись слезы. Как я могла быть такой глупой?

— Нет. Это было очень давно.

Он аккуратно сложил перед собой стопку бумаг. В другой жизни и в другой ситуации — будь я моложе или он старше, — я сочла бы его привлекательным.

— Судебные процессы, связанные с делами об изнасиловании, всегда очень трудны, — сказал он. — И процент осужденных довольно низок, даже если женщина сразу обратилась в полицию и улик достаточно. Но наличие свидетеля очень важно для вынесения окончательного приговора.

Мне, как ни странно, потребовалось достаточно много времени, чтобы понять, чего он от меня хочет. А когда я поняла, то чуть не рассмеялась.

— Но вы же не можете… Вы ведь не можете позволить жене давать показания против мужа?

— Принудить вас к этому никто, разумеется, не вправе. Другое дело — добровольно. Это внесет ясность. И даст определенный посыл.

Когда-то давно Викс говорила мне то же самое… Нет, не давно, а совсем недавно, но кажется, с тех пор прошла целая вечность. Что она подумала бы обо мне сейчас?

— Нет, я не могу этого сделать.

Я опять билась о барьеры, которые запретила себе пересекать, и не стану делать этого, если только меня не вытолкнут за них насильно. Жизнь неуклонно заворачивала налево.

Он долго смотрел на меня, потом встал.

— Я на связи, миссис Моррис. Если вы передумаете или вспомните что-то о смерти Марты, дайте мне знать.

Я никогда раньше не бывала в тюрьме. Я повторяла это про себя, словно нечто забавное. Вот, мне уже сорок три, а я ни разу не оказывалась в тюрьме! В комнате ожидания сидели и другие женщины, большинство моложе меня, но некоторые с внуками.

Матери ждали встречи с сыновьями, которых родили и вырастили и которые теперь попали за решетку. Я попыталась представить себе Бенджи в этой комнате с мигающими лампами и автоматами с едой, заляпанными отпечатками пальцев, с ящиком унылых игрушек в углу. Но не смогла. Бенджи никогда не окажется в таком месте! Именно для того, чтобы этого не случилось, и предназначены все эти уроки фортепиано, сказки на ночь и визиты к зубному. Но потом мне пришло в голову, что и Джейка я никогда не могла бы представить здесь.

Очень скоро после моего разговора с констеблем Дивайном пришла эсэмэска от Карен — платеж за оказанную услугу. «Он увидится с тобой» — вот и все, что она написала. Облегчать мне задачу она не собиралась. Я должна была убедить его сама.

Все-таки он находился не в той тюрьме, где содержат взрослых преступников. Мне никогда не приходило в голову, какое важное значение может иметь пара месяцев в ту или иную сторону при рождении человека. По сравнению со взрослой тюрьмой здесь была просто школа, где тебе давали по шее, демонстрируя своего рода суровую любовь. В этой тюрьме не было насильников, воров и убийц. Но Джейк рискует оказаться среди них, если его осудят. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он ударил Майка ножом в печень, почти убил его. И Джейк это спланировал. Срок за такое точно будет долгим, если я не вмешаюсь.

Вдруг все женщины в комнате встали, словно по сигналу, которого я не слышала. Я тоже вскочила. И тут же застеснялась своих дорогих туфель, будто все непременно должны были обратить на них внимание. На лбу выступил пот, во рту пересохло. Появилось ощущение, что меня загнали в ловушку. Хотя после встречи с Джейком я смогу уйти домой. А вот он отсюда уйти не сможет.

Открылись двери, и охранница со скучающим видом выставила вперед детектор, как во время досмотра в аэропорту. Мы все выстроились в очередь, Я шаркала подошвами, держа в руках пластиковый пакет, моя сумка за шестьсот фунтов осталась в камере хранения. И само это место, и моя собственная реакция на него приводили меня в ужас.

Женщина, шедшая передо мной, была одета в штаны с щеночками, похожие на пижамные, и топик, из которого выглядывала грудь, обвисшая до талии. Волосы у нее были покрашены в фиолетовый цвет. А вот возраст определить было невозможно. Она вполне могла оказаться как моей ровесницей, так и на десять лет старше или моложе. Детектор среагировал на ее огромные золотые сережки, и ей велели отойти в сторону. Я передвинулась вперед, надеясь, что быстренько пройду, как обычно бывало в аэропорту, и чуть ли не подскочила от неожиданности, когда сработал детектор.

— Я… простите…

Охранница, тяжело вздохнув, стала автоматически прощупывать меня под мышками, вокруг грудей, между ног. Это было унизительно. Я стояла, широко расставив ноги в платье за сто шестьдесят фунтов, а ее пальцы блуждали по моему телу. Я с ужасом поняла, что плачу. Карен презирала бы меня за слабость. Ведь она побывала здесь уже много раз, хотя живет далеко отсюда и у нее нет машины. Она не могла бросить своего мальчика и делала для него все, что могла. Стискивая зубы, работала на идиотов, чтобы была возможность оплачивать дополнительные взносы за школу и тьюторов. Сражалась за то, чтобы сын общался с отцом, хотя никто, кроме нее, не знал о нем. Я восхищалась ею, пока не выяснилась моя роль во всем этом — роль обманутой жены.

Но я не собиралась думать о Карен.

Меня пропустили, я съежилась от страха, как будто сама совершила что-то ужасное, и попала в большую комнату, где стоял гул, как в школьной столовой.

В желтых робах, с бритыми головами, с татуировками на руках арестанты выглядели вполне взрослыми. Их мускулы вздувались, когда они обнимали своих родных — матерей, бабушек или младших братьев и сестер, — которые почти все впадали в истерику от смеси страха и радости.

В центре этой какофонии сидел Джейк в слишком большой для него робе, тощий и сгорбившийся, как человек, эвакуированный в военное время. Первое, что я подумала, увидев его: «Он всего лишь ребенок». Ненамного старше Бенджи или Кэсси. Тут же мне представилась моя дочь в женской тюрьме. Ведь она нарушила закон, отправив ту фотографию, хотя и не понимала этого.

Он смотрел на меня, а я на его руки. Руки Майка. Почему же я никогда не замечала этого раньше?

Потому что ты не хотела замечать, Эли.

Я чуть не погладила его по голове, как часто делала, когда он был маленьким, и у меня снова защипало в носу. Но плакать на виду у Джейка я не могла.

— Привет, — сказал он.

— Можно я сяду? — едва выговорила я.

Он кивнул.

— Купить тебе чаю или какой-нибудь напиток? Или поесть?

Он посмотрел на автоматы, и его лицо чуть просветлело.

— Сок. Я эту кофеиновую дрянь не пью.

Я была рада возможности отойти к автомату — это дало мне время взять себя в руки. Я ухватила выпавшую банку сока, который раньше давала Бенджи, да и сейчас иногда покупала. А Джейк был всего на восемь лет старше. Как же он может находиться здесь, если они с Бенджи пьют одинаковый сок?! Еще два года назад мой сын верил в Санта-Клауса. Ему задали в школе написать сочинение на тему «Как я узнал, что Санты не существует», и он целый день был на грани слез. Может, я слишком нянчусь с ним, подумала я тогда.