Измайлов Андрей - Время ненавидеть
Если, конечно, наши с Викой реплики совместить, то все понятно: вздыхатель решился на серьезный разговор – с поливанием бывшего мужа, с уверениями типа «все будет хорошо!». Сольемся в экстазе (где же преждевременно, коли пара деньков миновала!). С диктатом сильнейшего, берущего на себя решение житейских проблем. И т.д. и т.п.
Но для перекаленного Красилина наш с Викой разговор состоял только из моих реплик – и такая «няма» выродилась для бывшего мужа, что однозначно решил: ОНИ!
Но Вика-то! Вика! Он же победитель, он же не вздыхатель! Или для перекаленной меня его реплики однозначно выродились в иную «няму»? Зачем бы ему вдруг звонить так рано и так бурно? И что за каналы у него такие информационные, если порвал все связи с прежней работой?!
Чего-то я не понимаю! И не хочу я ничего понимать! Не мое дело – понимать! Понималка перетрудилась, раскалывается! Отстаньте все!
– ОНИ? – не отстает, просительно настаивает Красилин уже без истерики, а мирясь: общая беда объединила, вместе справимся.
– Нет, не ОНИ. Приди в себя, Вадик. Кончилось все. У НИХ теперь ни повода, ни причины… Я уже не ИТД. Все позади, Вадик… На работу надо устраиваться… Ой, устала я, Вадик, как я уста-а-ала.
– Ты ИХ не знаешь, Галонька, – вперился в стенку, а говорит мне, проникновенно-проникновенно. – Ты ИХ не знаешь. Эх, если бы полковник был… Ты не знаешь, ты не все понимаешь, ты не сможешь понять… Ну, ничего-ничего! Мы справимся! Нам с тобой и не такое… И с работой тоже. Я с шефом столкуюсь, я и тебя от НИХ заберу… Черт, ку-уда заберу?! Черт, черт, черт!
Боже мой, сто лет тебя Вадиком не называла, само вырвалось. Ведь страдает неприкрашенно, под спудом что-то держит, никак не высказать.
Выскажи – пойму! Таська что ли? Переводчица? Какое мне дело, Вадик, до Таськи! Мало ли что было. Нельзя начать все сначала. Но когда ничего не остается, можно ведь попробовать все по новой. Уцепиться друг за друга и – хуже-лучше? – просто по новой. Яростной влюбленности не будет, но в знак признательности очаг могу обещать. Пусть тусклый, но тебе же, Вадик, неважно. Лишь бы я у тебя была, вот что тебе важно. Могу обещать. Могу обещать, что если вдруг, то ты и знать не узнаешь. Ой, Вадик-Вадик, что тебе еще остается! Ой, Красилина-Красилина, Лешакова-Лешакова, что тебе еще остается! Только не хотелось бы мне быть причиной…
– Вас на СПИД проверяют?
– Проверяют, проверяют… – машинально, о неважном, о второстепенном бормочет он. – При чем тут СПИД!
Ни при чем. И я жалобно тяну ноющую ноту, все горше и горше: оттого, что обманула лошадица-пони, что заставила меня тянуть ноющую ноту – и все горше и горше оттого, что обманула. Зачем, ну зачем так врать было. За что?..
Ой, Вадик-Вадик, если бы ты знал!..
– Галонька-Галонька, если бы ты знала!.. – он риторически обнимает меня, все так же вперившись в стенку.
Глажу пальцем его залысину. Вадик-Вадик…
– Ты не знаешь, Гал, ты не все понимаешь, ты не сможешь понять… Ну, ничего! У меня хватит сил! У нас с тобой хватит! На двоих, на троих!
(Выскажи! Пойму! Не дура же я совсем! Ребенок у тебя намечается от кого-то?).
– На все хватит! – и маскируя тяжесть, груз, спуд под деловитой бодростью (общая беда объединила, вместе справимся), чеканит: – Все правильно! ИТД – заманчивая стезя, но все-таки не для прекрасной половины. Тут не всякий мужик сдюжит, не то что ДАМА! (Слово в слово!). Я же тебе еще тогда говорил, год назад… Ничего, я с шефом столкуюсь, мы тебя оформим. Заграница, представляешь! Я тебе все там покажу, повсюду повож… Гал! ЧТО!
Меня отщелкивает от Красилина пружинной волной. Он мне говорил! Год назад, еще тогда! И не только он, и не год назад! СЛОВО! В! СЛОВО! «Брежнев»!
Брезжило, брезжило – набрезжило! Ах, вот та-ак?! Дура я, дура! Ну не дура же я совсем!
– Тяф-тяф! – отсигналил утреннюю прогулку Трояшка.
Зря я грешила на буржуев, совсем не барахольские часы у шофера-шахтера-лифтера-вахтера. И не часы вовсе. Это попутно, это не главное – да и мало ли привозят из-за кордона всякой всячины, тех же брелков со свиристельным отзывом небось не одна тысяча по Союзу наберется – с отзывом на всякий тонкий звук, будь то свист, женский щебет, собачье тяфканье. Но тут – попадание в попадание!
– Знаешь, Красилин, – сообщаю новость. – А «Брежнев»-то твой батарейку где-то раздобыл. Для брелка.
– Какого брелка?!
Врешь, Красилин! Врешь!
– Который ты фарце сдал прямо на перроне. В субботу. Только за что ты человека обижаешь? У него почетная профессия шофера, а ты – фарца, фарца-а!
– Не знаю никакого шофера! Гал! Ты ЧТО?!
– Какой же ты… Ты… Какой же ты…
– Гал! Ну Гал! Подожди! Давай поговорим! Поговорим давай! Ты выслушай! Ты только выслушай!
– Не прикасайся ко мне!
– Выслушай же!
– Ка-ав-во?! Ка-а-ав-в-во-о?!!
– Не надо так! Ты не все понимаешь, ты не сможешь понять! Я ведь… Люблю ведь я!!! Тебя!!! Теб-ь… б-б-б…
Он б-б-бкает, сжав ладонями виски, раскачиваясь, и не врет слезами (кто придумал про «скупую мужскую»?).
– Я же вернуть хотел… б-б… Я не могу без те-б-б… Ты не слушай слова, ты прости за слова, я не умею сказать… Мы с ним просто говорили… По душам… Там тоска-а… и каждый русский – свой. А Ильич, Леня – тем б-б-б… олее.
– Он что, действительно Леонид Ильич?
– Представляешь? Мы по душам… Там же все наши вместе держатся… Шофер… Мы долго и не раз… Ты не думай, не месть, а просто люб-б… б-блю. И он… что я прав, сейчас об-б… щая тенденция… и налоги… и посадят, и вообще пропадет девка… то есть ты… Он об-б… щал помочь… Что поможет… Мы так с ним не договаривались, чтоб-б… б-бы так далеко заходить. Он об-б… щал только пугнуть. Не пугнуть, нет! Ты не слушай слова! Я узнал, что ОНИ увлеклись, они сами дали мне понять… Я сразу приехал. В суб-б… боту! Я же видел, чувствовал, что ты, что у теб-б… б-бя все на пределе! А ты не сказала. Мне никак не остаться б-б-было. Я им… ему позвонил. Из Хельсинки. Говорю, мы так не договаривались, прекращайте! А они, а он говорит: «Чего-о?! Ка-азел в клеточку! Теб-б… бя не спросили!». Я им тогда… А они… Сам навел, говорят, и молчи. Или, говорят, в ментовку поб-б… б-бежишь?! Не поб-б-б… А теперь они и с меня треб-б-б… И об-б… бещали, если я не… то…
– Ничем не могу помочь, дорогой! Даже одолжить не могу. Не из чего. И потом тебя, то есть их, рубли, наверное, не интересуют? Только марки? Нету. Даже на кофе… Ты на автобус не опоздаешь? Или тебя Леонид Ильич по договоренности подвезет на «Совтрансавто»? Кабина просторная! С ветерком!
– Зачем ты так?! Зачем?! Так?! Я, если хочешь знать, тайком почти. Я вообще не имел права приезжать!
– Это уж точно! СЮДА приезжать ты права не имел!
– Зачем?! Ну зачем так?!
– У тебя заграничный паспорт в порядке? А то подари какой-нибудь канцеляристочке шоколадку? Чтобы ошиблась в буковке, фамилию не так написала. А ты – буква в букву перенеси во въездной талон! И сгинь! Сгинь! Для меня хотя бы сгинь навсегда!!!
– Зачем ты так?! Зачем?! Так?!
Отвратительное зрелище: зареванный мужик!
Нет, лю-у-уди, нет у меня си-и-ил! Мало того, что подставил по большой любви, еще и сам влип и сочувствия требует и обижается, не получив! Искренне! Я не знаю, как все это назвать! Как вообще всю эту жи-и-изнь назва-а-ать! И не хочу, не буду! Застрелюсь или убью!!! Всех! Всех! Не-е-ет у меня больше си-и-ил!
Звонят! Опять в дверь звонят! Мыльников, ты же всегда появляешься вовремя! А сейчас не вовремя! Даже если сказал: я сейчас приеду. Должен ведь чувствовать! Чувствилище изменило?! Ну заходи, полюбуйся! Мы во всем разобрались, хотя ты сказал: вы во всем не разберетесь, тем более ты. Мы разобрались, я разобралась – и не знаю, для чего ты здесь нужен! Но тебе лучше знать, если пришел! У тебя свои каналы информации! Уж не мордовороты ли тебе ее поставляют как сэнсею?!
Сейчас, сейчас! Замок теперь стал заедать! Сейчас открою! Вот!
«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».
Ну, здрасте, Ви…
… ка… а-ак?! Петю-тю-тю… С ума сойти! Петюня! С чемоданчиком! Клавка что?! Все-таки совсем без мозгов?! И не великоват ли чемоданчик для полимерных образцов?!
– Я пришел, Галина Андреевна! – Петюня стоит на границе квартиры, не переступая черты. И рожа, ну рожа! Все цвета радуги! Разукра-асили.
– Доставай. И, прости, у меня времени для тебя нет. Вообще нет. Ни для кого.
– Я всю ночь не спал, Галина Андреевна. Я решил. Она опять вешалась. И с балкона хотела прыгнуть. Но я решил. Я пришел! – герой-пионер, подвиг совершил. – Что с вами?! Кто вас оби…
Петюня меняется в многоцветном лице. ПЕРЕСТУПАЕТ ЧЕРТУ, отстраняет меня (Петюня! Меня!) и шагами Командора – на звук, в квартиру:
– Кто этот мужчина?! Что он тут делает?!
Он, Красилин, ничего тут не делает, он приподнимается с тахты и… звонко падает обратно – Петюня наносит ему книжную аристократическую пощечину, потому и звонко, потому и падает, что тахта под коленки пришлась.
