Измайлов Андрей - Время ненавидеть
– Сам я, сам! – обрадовался, занеуклюжил.
Какое там «сам»! Даже достать из холодильника ничего не в состоянии, раненый-обезрученный! Сиди, ладно. Сама я.
Сидит. Ест.
– А ты, Гал?
– Я не хочу. Ешь… – у-у-у, за что такая пытка! Слюнями истеку, захлебнусь, сглатывая. Но не буду. Этих яиц – не буду. Им сто лет в обед. Я, в отличие от Красилина, сальмонеллеза боюсь. У него, может, всяческие заграничные прививки, а мне для полного счастья только и не хватает того самого… изойти на… О! Прививки, кстати!
И то ладно, что не «китайская кухня», не глаз плачущий внутри. Не испортились, уцелели, долежали. Пару штучек надо оставить на сметанник. Или одно хотя бы! Вот жрет! Куда в него только влазит! Остановись, Красилин, заворот кишок будет – а у меня сметанника не будет!.. Тьфу, сметана то…
– А соль?
На! Засолись! А соль! Ассоль! Прыщ хренов! Будьте моей женой!.. Мыльников байки травил: жена мужа отравила. А им ничего не доказать (Мыльников тогда еще не бэхом был, а в уголовке). Парочка развелась, ждали-ждали размена в такой же однокомнатной халупе. На ножах жили. Муж (то есть бывший) демонстративно сжирал все съестные припасы, которые жена (то есть бывшая) по магазинам как проклятая, как я за сметаной, добывала. Тогда она рыбы купила, даже не просто рыбы, осетрины где-то исхитрилась. Выставила на солнцепек уже отваренную, а потом – в холодильник. Он по обыкновению пришел, сожрал и – ногами вперед. Ботулизм. Поди докажи злой умысел! Поди засади. Тогда полторговли нужно сажать, и весь Агропогром судить – не пересудить, если проанализировать, чем живем-кормимся. Но Красилин – ничего, никаких признаков отравления не подает (Жуть с ружьем! Ситуация-то аналогичная! Доказывай потом всяческим мыльниковым, что не воспользовалась мыльниковской же подсказкой, рецептом!). Нет жив-здоров. Никаких признаков, кроме признака завидного аппетита.
А неплохо было бы, если вдруг – брык! Он. Или я. Какая разница! И нет больше проблем. Ни одной!.. Лучше даже я, чем он. То есть что я говорю! Гораздо лучше! Мне похорон деда на всю оставшуюся жизнь хватит для нервотрепных воспоминаний. Все ведь сама тогда, все сама! И никто, и никто!.. Так что, Красилин, чур я первая! А ты со мной помучайся, я с тобой достаточно помучилась. Боже мой, о чем я думаю! Какая разница!
А со стороны поглядеть – идиллия! Кухня. Ночь. Жена мужа кормит. Любящая жена любимого мужа с любовью…
– Так ты не ждешь? Гал?
– Кого? – «Ка-а-ав-в-во!» внутренним голосом, будто давешний Жека-синюха.
Что ты себе вообразил, Красилин?! И впрямь вообразил: идиллия?! Дурак какой!
– Гал, где твой полковник?
Вот тут, каюсь, не поняла я красилинского тона. Вижу все, брезжит что-то, но не поняла.
– Како-ой еще полковник?!
– Ну… в штатском. Помнишь ты в субботу говорила?
– Нет никакого полковника! – устала я, уста-ала. И в БДТ совсем даже и не «с…», и вообще не в БДТ (попадешь туда, как же!). Пьеску дали почитать, по рукам машинопись бродит, ничего крамольного, но не берется никто ставить почему-то. А смешная…
– Ка-ак нет?
– Так! Ты что, ревнуешь? Поздно, миленький! Еще, может, по физиономии мне дашь?! Или сразу предложишь воссоединиться?! И попробовать все сначала?! Я же вижу все, вижу! Ну говори-говори, выкладывай! Я тебе давно все высказала! И с тех пор ничего не изменилось! А справочка у тебя есть, кстати, что у тебя СПИДа нет?! Знаем мы ваши заграницы! Секс-шопы! И переводчиц ваших знаем! Тасенька-масенька! Таньчик- сметаньчик!!! – несет меня, ох несет!
– Ка-а-ак нет! Мне он нужен!!!
– Отношения собрался выяснять?! Да он тебя одной левой! У него… как его… черный пояс!
– На хрена мне ваши отношения!!! – орет Красилин. Несет его, тоже несет. Понесло-о! – Мне полковник нужен!
– Нет никакого полковника!!!
– А «одной левой»?! А «черный пояс»?! Ка-ак нет?!
– Не ваше дело! Вон отсюда!
– Пока ты мне его не дашь, я никуда…
– Нет никакого полковника! Боже мой, что за идиот!!!
Идиот размякает и сползает на стул кашей-размазней. И тихим, жидким голосовым мазком повторяет:
– Ка-ак нет?…
– Так. И не было. И нечего здесь снова рассиживаться! Поел? Насытился? Иди…
– Я тебя убью… – обещает размазня убито.
Я все вижу, и брезжит почти отчетливо. Не за то он меня убьет, что полковника завела. А за то он меня убьет, что нет никакого полковника. А он, идиот, очень на него полагался. На чтобы «в штатском» и «свой». «Свяжи меня с ним, дорогая, по старой дружбе, в память о былом. Дело есть». Загнанность, припертость, пистоль.
«А Галине Андреевне – наилучшие пожелания и доброго здоровьица! И мужу ее, Вадим-Василичу!».
И мужу ее, Вадим-Василичу. Наилучшие пожелания.
И мужу ее, Вадим-Василичу. Доброго здоровьица.
ОНИ его достали. Загнали, приперли. Из-за меня. Я во всем виновата, мое упрямство!
«У нас, вы могли убедиться, достаточно иных действенных…».
Могла. Убедилась. Во что ты превратился, Красилин! Что они с тобой сделали! Нет, не они! Я! Каюсь, я!
Сейчас все пройдет, сейчас я тебе все расскажу, и все пройдет: ОНИ ушли, нет ИХ, не будет больше, навсегда и насовсем! Сейчас я…
– Я тебя убью… – отрешенно повторяет Красилин. – Я тебя убью.
Тут не выдерживаю! Я ему, можно сказать, спасительную весть собираюсь сообщить: кошмар кончился! А он вместо благодарности: «Убью!» Напрочь флюидов не ловит. «Убью!» Тут не выдерживаю и без всякого внутреннего голоса в мордоворотной тональности и громкости:
– Ка-ав-во?! Ка-а-ав-в-во-о?!
Он вздрагивает: знаком ему возглас, знаком.
Я вздрагиваю: который час? шестой! кто настолько спозаранку способен меня беспокоить по телефону? ОНИ? Уже не должны! А звоня-а-ат!
– Не поднимай! Галонька, только не поднимай!
Балбесина лысеющая! Ты же просто не в курсе пока, что ОНИ отстали, что я ИМ все до предпоследней сотни отдала. И ни меня, ни тебя ОНИ больше не колышат. Ты просто не в курсе. А я в курсе. И сейчас наговорю много теплых-ласковых слов тому, кто осмеливается звонить одинокой усталой женщине в такую рань!
– Не поднима-ай!
Поднимаю.
***– Да, не сплю… Какую информацию? По каким каналам?.. А по телефону никак нельзя?.. Думаю, это будет лишне… Нет, не преждевременно, а вообще не надо. Я считала, что ясно дала понять… С кем бы ни было связано… Почему не догадываюсь? Более того, не просто догадываюсь, а знаю… Да он сам тут сидит… Давно, да… Ради этого стоило звонить в шестом часу?.. Тем более не надо… Если только ради этого, то тем более не надо приезжать… А я считаю, что нет… Вам с ним – не о чем… Да, я так считаю… Мы с ним сами разберемся… Даже если не во всем, то никого это не должно касаться… Я сказала, не надо приезжать… Хорошо! Но никакого смысла не вижу, честно говоря!
Красилин извелся, приплясывая вокруг меня, жестикулируя, выражая мимикой, звука не проронив.
Опускаю. Трубку.
– ОНИ? Я же просил: не поднимай! ОНИ? Так и знал! Так и знал! ОНИ! – Красилин все той же неразорвавшейся гранатой мечется, шипит, скачет от стенки к стенке. – Ах, черт! Ах, черт! Вот ведь черт! Вот ведь! – и таки взрывается: – Я же просил тебя!!! Не поднимай!!! Я тебя просил или нет?!!
Надо же, какого страха нагнали. Телефонных звонков боится, двери открывающейся боится – застрелить готов бывшую жену, потому что вдруг это не она, а ОНИ! Ключ подобрали и проникают. Нет у них ключа – только у меня и… у тебя. Отдал бы, кстати. Давно пора.
– Суетишься много, – остужаю. – Смотреть противно.
Замерзает, остекленев. И вид у него нашкодившего щенка, которого сейчас носом ткнут. Не совсем понимаю эмоцию Красилина, мне бы в своих эмоциях разобраться! Хуже нет говорить на два фронта по телефону, безлично. Чтобы ни тот, ни другой фронт не перешел в наступление. Хуже нет, и не удалось. Хотя Красилин не понял, с кем я беседовала, но легче не стало. А с кем и о чем?
– Лешик. Ты, я знаю, не спишь… Я для тебя по своим каналам кое-какую информацию. Тебя заинтересует. Я сейчас приеду… Нет, по телефону нежелательно, лучше мне приехать… Преждевременно? Мы же договорились, что я загляну через пару деньков. Как раз… Это связано с одним твоим давним знакомцем… Уверен, ты не догадываешься. Я не интригую тебя, но лучше – не по телефону… Хорошо! Фамилия Красилин тебе говорит о чем-нибудь? И давно сидит?.. Гони в шею!.. Хорошо! Тогда я тем более приеду! Я его сам – в шею! Да, считаю, что надо!.. Нам с ним есть о чем поговорить… Считаешь?.. Я хочу с ним разобраться… Во всем вы не разберетесь, тем более ты… Все! Я сейчас приеду!.. Ты сказала: не надо, а я сказал: надо!
Если, конечно, наши с Викой реплики совместить, то все понятно: вздыхатель решился на серьезный разговор – с поливанием бывшего мужа, с уверениями типа «все будет хорошо!». Сольемся в экстазе (где же преждевременно, коли пара деньков миновала!). С диктатом сильнейшего, берущего на себя решение житейских проблем. И т.д. и т.п.
