Марина Крамер - Черная вдова. Ученица Аль Капоне
– Что там?
– Отрубилась, – ответил он, пожимая плечами.
– Везет ей, – ухмыльнулась Марина. – Мне это так и не удалось почему-то, до шести утра мочалили.
– Не надо, Марина Викторовна! – взмолился Розан, скривившись, как от зубной боли. – Не вспоминайте, я даже слушать не могу…
– А делать – можешь? – зло спросила Марина, вытаскивая сигарету.
Он молчал, глядя на нее с удивлением. Вообще-то он не ожидал от хозяйки такой жестокости в отношении проштрафившейся девицы. Да Марина и сама не понимала, как решилась на такое. Но, черт побери, почему она должна жалеть эту безмозглую овцу, ведь Катя-то не пожалела ее, когда впускала в кабинет Илью?! Почему над Мариной могли поглумиться Ванины быки, а над Катей, которая подставила ее, – нет?
Внезапно ей все надоело, и она прошла мимо Розана в дом, где развлекались пацаны. Войдя, рывком стащила с находящейся в отрубе девицы очередного любителя групповушки и заорала:
– Все, хватит, хорошего понемногу! Вон отсюда все! Да, сначала приведите ее в чувство – мне с ней поговорить надо…
Коваль долго вглядывалась в лицо пришедшей в себя Кати, а потом тихо сказала:
– Надеюсь, ты все поняла. Скажи спасибо, что мои пацаны не такие звери и отморозки, как те, которым ты сдала меня. Они тебя просто трахнули по очереди, а не отмочалили хором, как меня.
– Убейте меня лучше, – попросила та, глядя в потолок. – Я не смогу жить с этим.
– Да? – зло спросила Марина. – А я – могу жить? Значит, и ты сможешь.
Поднявшись, она выбежала на крыльцо, крикнув:
– Домой!
В машине всю дорогу стояла гробовая тишина. Касьян и Рэмбо глядели в окна, Коваль тоже молчала, куря сигарету за сигаретой. Проводив ее, они ушли к себе. А Марина села в кресло в каминной, как была, в сапогах и шубе, и налила текилу из стоящей на столе бутылки. Выпив, плеснула сразу еще, чувствуя, как внутри разливается тепло. Она закрыла глаза, откинув голову на спинку кресла, и поплыла куда-то. Прикосновение рук, стягивающих сапоги, заставило вздрогнуть, вернув из заоблачных высот. Егор, сидя на корточках перед креслом, разувал жену.
– Как ты, малыш? – спросил он, выкидывая дорогущие сапоги в коридор.
– Хреново, – призналась она, беря сигарету. – Малышев, как ты живешь со мной, ведь я – чудовище?
– Прекрати, не надо, – попросил он, расстегивая шубу. – Слава Богу, ты вернулась к жизни. Не представляешь, как мне тяжело было видеть тебя в таком состоянии. Прошу тебя, позволь мне помочь, ведь я твой муж. Я должен снять с твоих плеч хоть часть проблем. И, ради всего святого, перестань думать о том, что случилось.
– Я не могу не думать об этом, как ты не понимаешь? Мне невыносимо смотреть тебе в глаза. Я не могу представить, как ты сможешь прикасаться ко мне теперь, после всего… – Марина нервно затянулась сигаретой и посмотрела на сидящего перед ней мужа. – Вот что не дает мне забыть.
Он взял ее руки и поднес к губам:
– Это пройдет, детка. Но если уж честно – я боюсь прикасаться к тебе, боюсь опять услышать, как ты просишь перестать, как стонешь, что не можешь больше, принимая меня за одного из тех… – Егор потянулся к ее губам, вынимая сигарету и гася в пепельнице, потом осторожно прижался к ним своими, бережно и нежно. Марина отозвалась на его поцелуй, но, когда его рука легла на затянутое джинсами бедро, вздрогнула, напрягаясь всем телом, и зажмурила глаза.
– Извини – не могу, – выдохнула виновато.
Егор тяжело поднялся, подавив вздох, и пошел из каминной. Коваль, нашарив на столе бутылку, сделала большой глоток прямо из горла и, размахнувшись, швырнула ее в стену. Она так всю ночь и просидела в кресле перед камином, пытаясь разогнать окруживших ее со всех сторон призраков. Слышала, как собирается в город Егор, как он бреется, завтракает, выходит курить на веранду. Потом он вошел и к ней, поцеловал в лоб:
– Иди, поспи хоть немного, ладно?
– Егор, пойми, мне нужно время, чтобы… – начала Марина, но он перебил:
– Не оправдывайся, любимая, не нужно. Я буду ждать.
Он уехал на джипе, сопровождаемый охраной. Коваль постояла немного на крыльце, провожая взглядом удаляющиеся машины и пошла расслабляться в джакузи. Заставив себя принять вместо текилы пару таблеток снотворного, она уснула.
А через два часа за ней явились менты во главе с самим Корнеевым. Хорошо еще, что, кроме Касьяна и Рэмбо, в доме больше никого не было, а не то закрыли бы за незаконное ношение оружия половину бригады.
– По какому поводу визит? – поинтересовалась Марина, спускаясь по лестнице в холл, где яблоку упасть негде было, такая толпа за ней прикатила. – О, и господин начальник пожаловал, честь-то какая!
– Уж больно вы знатная птица, Марина Викторовна, – подмигнул Корнеев.
– Так в чем дело-то?
– Вы обвиняетесь в организации группового изнасилования, – объявил подполковник.
– Да? А золото партии тоже я притырила? – удивленно вздернула Коваль брови, отметив про себя, что недооценила эту курицу.
– Я не острил бы на вашем месте, – сухо бросил Корнеев. – Собирайтесь, вы задержаны.
– Обалдеть! – выдохнула она. – Ты это серьезно?
– Вот постановление о задержании.
О-па, вот это номер! Какой-то сержант потянул ее за рукав, но она вырвалась:
– Руки! Рэмбо, позвони Егору.
Марина поднялась наверх, натянула черные джинсы, водолазку и сапоги, сдернула с вешалки голубую норку, сунула в карман пачку сигарет.
– Зря норочку надели, госпожа Коваль, не на свидание, – прокомментировал Корнеев. Она в ответ фыркнула:
– Ну, извини, ватника у меня нет!
Тут борзой сержантик сделал немыслимое – он завернул ей за спину руки, собираясь надеть наручники, и схватился за зашитое запястье так, что Коваль взвизгнула от боли. Этого оказалось достаточно, чтобы Касьян уложил его на пол. Корнеев покачал головой:
– Уберите своих церберов, Марина Викторовна, а не то и их закрою!
– Корнеев, – процедил Рэмбо, – пусть твои волки ее не трогают! Она в наручниках не может, у нее рука зашита! Вас и так достаточно на одну женщину.
– Прошу, госпожа Коваль! – и Корнеев протянул ей руку. – Позвольте проводить вас до машины! Так пойдет? – обернулся он к Рэмбо, но тот шутку не оценил, злобно глядя на подполковника. – Ох, и морда же у вашего телохранителя, Марина Викторовна. Как вы не боитесь наедине-то с ним оставаться?
– Вот как-то не боюсь, господин Корнеев.
Уже в машине он сказал ей:
– А ведь я предупреждал вас еще летом, Марина Викторовна.
– Корнеев, ты не хуже моего знаешь, что это полная чушь. Все эти обвинения – хрень собачья. Представь хоть, как это все было, – самому-то не смешно?
– Мне – смешно, а вот Екатерине Петровне Лаврентьевой, видимо, нет. Не оценила она вашего изысканного юмора, Марина Викторовна! – отозвался мент. – Припоминаете, кто это?
– Администратор моего салона красоты «Бэлль». И что дальше?
– Она утверждает, что сутки назад ее изнасиловали.
– И что, это была я? Спешу разочаровать, но я натуралка, знаешь ли, и баб не люблю, у меня от мужиков отбоя нет, – фыркнула Коваль.
– Я же не сказал, что ее изнасиловали лично вы. Это сделали ваши люди по вашему приказу.
– Какая глупость! И зачем бы мне такое было надо?
– Вот это я и хочу выяснить.
В управлении все сотрудники высыпали в коридор, дивясь на редкое и сногсшибательное зрелище – Коваль в голубой норке, запертая в «обезьянник».
– Удобно? – заботливо спросил Корнеев.
– Очень! – вальяжно ответила она, садясь на лавку и закидывая ногу на решетку. – Только почему сюда, а не в КПЗ?
– А чтобы на глазах были.
Кроме нее, задержанных не было. Но на беседу все не приглашали. Через пару часов закинули в «обезьянник» какую-то пьяненькую «дорожницу», которая признала в Коваль подругу по несчастью и начала изливать душу. Марина, было, отключилась от ее бредней, но она настырно хватала за рукав, и, в конце концов, пришлось хорошенько припечатать ее лицом о решетку, схватив за волосы. Менты были в восторге от спектакля.
– Молодец, Коваль, – заржал один. – Клевая ты телка!
Она вызверилась:
– Не тыкать мне, барбос! Я тебе не телка, усек? И гляделки опустил в бумаги свои, а то, смотрю, работать некогда тебе!
Мент подошел вплотную к решетке и свистящим шепотом пообещал:
– Не закроешь рот, я найду ему другое применение!
– Ну, попробуй. Потом будешь друзьям рассказывать, почему разговариваешь противным тонким фальцетом! – невозмутимо парировала Марина. И он отстал, вспомнив, видимо, как она обошлась со своей соседкой.
Ночевать пришлось в ментуре – «для науки», как выразился, уходя домой, Корнеев. Устроилась Коваль почти с комфортом, потому что «дорожница», памятуя о знакомстве лица с решеткой, забилась в угол и не мешала.
Наутро приехал Егор со своим адвокатом, круче которого в городе не было, и «вынул» жену, заплатив Корнееву тридцатку зелени. Выйдя на крыльцо, Марина зажмурилась от яркого солнца и ослепительно белого снега, сунула в рот сигарету и пробормотала:
