Дело глазника - Персиков Георгий
– Позвольте, это что же у вас получается, что головы рубил парализованный старик? – Градоначальник нахмурился и сцепил пальцы, выжидающе глядя на Муромцева. – Звучит не вполне правдоподобно.
– Конечно же, нет! Волгарь-Окский, безусловно, главный виновник произошедшего, но преступления он совершал чужими руками. Однако обо всем по порядку. – Муромцев жестом осадил Ларсена, готового тоже задать свой вопрос. – Как я уже говорил, в этой трагедии существует еще один персонаж, старший сын художника Илья. Юноша невротического склада, с сильно расшатанной психикой, находящийся в полной зависимости и под огромным влиянием тиранического отца. Когда стало понятно, что искать натурщиков и рисовать эскизы для мозаики придется Илье, старый художник пришел в ярость. Он совершенно не доверял сыну и всячески его высмеивал, а все эскизы, довольно неплохие на мой непрофессиональный взгляд, отвергал и критиковал, выдвигая неосуществимое требование – чтобы все натурщики были досконально похожи на тех, с которых он писал оригинальную картину семь лет назад. Особенно ему не нравилось, как у Ильи выходили глаза, он называл их лишенными жизни и души. Сын пытался угодить безумному деспоту, но для него, заики и невротика, задача по поиску подходящих натурщиков оказалась непосильной. А отец все продолжал свое: «Без души вышло, пусто, мертво, не похоже…» Тяжело сказать точно, когда и как именно это произошло, однако в один из дней во время особенно злобной ссоры Зиновий Ильич в запале сказал сыну роковую фразу: «Не сын ты мне больше, раз не можешь честь отцовскую перед миром спасти. Другой что хочешь сделал бы ради отца… да хоть голову срубил, а написал бы хорошо, глаза наружу вынул, а написал бы как живые. А ты… Э-эх! Поди прочь, чтоб я тебя без эскиза не видел!»
– И что же, молодой человек воспринял все настолько буквально? Но юридически это не сможет являться никаким оправданием в суде! Надеюсь, вы это понимаете, Роман Мирославович? – не выдержал наконец Ларсен, весь доклад сидевший как на иголках.
– Разумеется, – согласился Муромцев. – Я вовсе и не пытаюсь его оправдывать. Просто хочу показать, что воспаленный рассудок, расшатанный алкоголем, мог воспринимать отцовские слова как прямой приказ. Напомню, что старый художник имел на сына колоссальное влияние, Илья его буквально боготворил. Так вот, услышав эти слова, Илья собрал свой рабочий ящик: тетрадь для эскизов, бутыль с эфиром – как растворитель для красок, фанеровочный нож-пилу, тяжелое треугольное зубило, заостренный молоток для смальты и шпатель-мастихин, которым удобно счищать старую краску, или, скажем, извлекать из черепа человеческий глаз. С таким набором он отправился первым делом в самый дешевый кабак на пристани, так как уже давно имел привычку любую беду первым делом заливать горькой. Там, в кабаке, он и встретил свою первую большую удачу – его собутыльник, крючник Пантелей Сизов, идеально походил на одного из персонажей картины! Сходство было полным, но как запечатлеть его? Отец опять все забракует! Разве что попробовать… Илья без труда накачал алчного до дармовой выпивки Сизова до беспамятства и увел его на соседний пустырь за кусты. Там он оглушил его ударом молотка, приложил для верности тряпицу, пропитанную эфиром, а затем аккуратно отделил голову пилой для шпона, повернул ее в нужное для картины положение и торопливо сделал необходимый набросок. После чего извлек шпателем глаза жертвы и положил их в заготовленную баночку со спиртом. Дома он доработал эскиз, тщательно зарисовал с натуры глаза и отнес работу отцу. Наконец-то старый художник был доволен и даже выразил сыну скупую похвалу. Вскоре эскиз перевели на стену в виде мозаики. Губернатор весьма оценил работу, заявив, что в мозаике словно заключена настоящая живая душа. Мол, и старый конь борозды не портит! Недаром Зиновий Ильич лучший художник губернии!.. Итак, в течение следующих нескольких недель Илья, залившись водкой по самые глаза, выслеживал подходящие жертвы, оглушал их молотком или эфиром, отрезал головы, рисовал эскизы и скрывался, прихватив с собой извлеченные глаза, с помощью которых мог досконально подобрать цвет для краски. Так граждане исчезали с улиц, а через несколько дней чудесным образом появлялись на мозаике. Все это, надо сказать, происходило под руководством и с горячего одобрения отца. Ведь работа теперь шла небывало хорошо, и чести старого художника больше ничего не угрожало.
Градоначальник жестом остановил Муромцева, покачал головой и проговорил с некоторым нетерпением:
– Все это, безусловно, весьма любопытно. Признаюсь, я поражен! Такой детективный сюжет, достойный европейских беллетристов. И где? В нашей глубинке! Но если оставить в стороне художественную часть дела и перейти к букве закона, то тут, Роман Мирославович, возникает ряд закономерных вопросов. И в первую очередь дальнейшая судьба обвиняемых, которая мне не вполне ясна.
– Я действительно не знаю, как это будет звучать в суде… – на секунду замялся Муромцев. – Но старик… Он пытается взять всю вину на себя. Утверждает, что сын действовал, находясь под его гипнозом. Отчасти можно сказать, что это действительно так, учитывая, в каком издерганном состоянии находился Илья и какое колоссальное влияние на него оказывал отец, отдававший приказы. Зиновий Ильич, разумеется, находится под арестом, а вот его сын… В общем, я под свою ответственность оставил Илью до суда в Энске, пока он заканчивает работу над мозаикой. Под присмотром полицейских, разумеется. Он во всем раскаялся и опасности для общества не представляет.
– Позвольте, Роман Мирославович, – Ларсен иронично скривился, поправляя пенсне, – не слишком ли много реверансов для садистов и маниаков? Оставляете на свободе сумасшедшего душегуба, ездите на поклон к жестокому убийце князю Павлопосадскому, подносите ему подарки…
– Уважаемый коллега, – Муромцев невозмутимо посмотрел Ларсену в глаза, – если бы вы дали себе труд повнимательнее ознакомиться с моим рапортом, то знали бы, что, помимо обычных сыскных мероприятий, в этом деле я применил новую систему расследования. Она заключается в консультациях с помешанными преступниками с целью унификации их специфических признаков и установления классификации убийц подобного рода.
Щекин внезапно закашлялся, покраснел и, качая головой, пробормотал возмущенно себе под нос:
– Консультации с маниаками? Вот уж действительно бред сумасшедшего! Вы уж извините, но это форменное безобразие! Опытный сотрудник подобного позволить не может! Я… – Неожиданно старый чиновник поймал недовольный взгляд градоначальника и немедленно вернул на лицо благодушную гримасу. – Я, право слово, о таком даже не слышал никогда…
– Разумеется, бред сумасшедшего, – с улыбкой согласился Муромцев. – Ведь именно с сумасшедшими мы дело и имеем. И подобные критерии уже чрезвычайно помогли нам в расследовании. Для успешного проведения следствия необходимо знать, к примеру, имеем мы дело с хаотическим убийцей или же с упорядоченным. Также весьма полезно выяснить факторы, которые могли привести к расстройству психики. В нашем случае это страх перед жестоким отцом, в деле Якобсона – страх перед строгим начальством. Мы можем явственно наблюдать, как эти факторы в конечном итоге провоцируют больного на убийство, когда он сталкивается с гневом со стороны отца или начальника. Мысль о том, что за не сданной в срок работой неизбежно последует наказание, невыносима для поврежденного рассудка и является двигателем злодеяния. Помешанный не может справиться с проблемой – скажем, закончить в срок мозаику или построить дорогу, и больная психика рождает чудовищное, фантасмагорическое решение – построить дорогу из рук и ног бестолковых карелов, которых он считает виновниками своих бед, или вырезать несговорчивым натурщикам глаза для более точного подбора палитры. Так что могу с уверенностью заявить, что консультации князя помогли мне раскрыть не одно, а сразу два преступления, арестовать виновных и освободить невиновного – этого несчастного пьяницу Ерохина, который был задержан по ошибке.
