Георгий Персиков - Дело о Медвежьем посохе
Обзор книги Георгий Персиков - Дело о Медвежьем посохе
Георгий Персиков
Дело о Медвежьем посохе
Моей маме, дедушке и бабушке и их (а теперь и моему) Сахалину
© Г. Персиков, 2016
© ООО «Издательство АСТ», 2016
* * *«Георгий Персиков – яркий и свежий русский писатель. Он написал исторический детектив, захватывающий, головокружительный, с дерзким сюжетом.
По этому зеркалу можно гадать о нашем загадочном будущем и не менее таинственном прошлом.
Адские блики, чья-то дикая гримаса, чернота, и вдруг в тихом мерцании всплывает вечный Китеж-град…»
Сергей Шаргунов, писатель«Ретродетектив Георгия Персикова – готовый сценарий для успешного приключенческого фильма».
Павел Седоков, обозреватель ForbesЧасть первая
Глава 1
Блестящие солдаты и мореходы, бесстрашные и азартные торговые люди – год за годом, верста за верстою отодвигали они границы России на восток. Девятнадцатый век ознаменовался тем, что исследователи добрались до естественных природных границ империи. Их встретило соленое море – ни конца ни краю. Однако неугомонный Иван Крузенштерн нашел-таки остатнюю землю за буйными волнами, которая на целое столетие стала краем великой державы. Остров Сахалин диковинной рыбой на тысячу верст растянулся между Японским и Охотским морями. Лакомая была та земля. И китайцы на нее зуб имели, да получили укорот и от ворот поворот. И японцы зарились на Карафуто, как они именовали остров, но уступили его за Северо-Курильскую гряду. Прочно утвердилась здесь власть государя императора, но не нашли высшие государственные чины иного применения новому приобретению, кроме как учредить здесь каторгу. Пример Британской империи, имевшей для тюремных нужд целый австралийский континент, оказался заразительным. И потянулись через всю бескрайнюю страну пешие этапы – по два-три года отнимала дорога. Не все каторжане добирались до места отбывания наказания. Но те, кто прибывал на остров, устраивались здесь надолго. Ибо Сахалин был узилищем для каторжных первого разряда – осужденных на срок свыше двенадцати лет или же сосланных и вовсе бессрочно.
Главный город острова Александровский пост, который в Петербурге чаще именовали Александровск-Сахалинский, был главным же каторжным пунктом. Больше половины населения составляли служивые люди – армейские, пограничники, из тюремного ведомства, полицейские да жандармы. Как ни заманивали государевы министры вольных поселенцев, да мало желающих находилось ехать на край земли да в суровую тайгу. И хоть храм в Александровске был побольше иных в Чите или в Хабаровске, а дощатая мостовая длиною превосходила променад в Иркутске – все одно, неналаженный быт не прельщал даже самых неизбалованных. Ибо солнце над городом показывалось реже, нежели наступают великие праздники. Чаще об острые сопки царапали мохнатые брюшки низкие тучи. Дожди лили – как пьяница горькую себе в глотку. А зимней порой двух-, а то и трехсаженные сугробы укутывали дома и всю окрестность.
Тем не менее своя светская жизнь бурлила и в сем медвежьем углу. Год как преставилась знаменитая одесситка Сонька Золотая Ручка, посмотреть на которую в игорные и питейные дома захаживали самые высокие чины с супругами. Старожилы до сих пор с удовольствием вспоминали посиделки с живым классиком литературы Антоном Павловичем Чеховым. Ну а именитые генералы да адмиралы, почитай, каждый год прибывали в Александровск – с инспекцией или в экспедицию. Три Брата – скалы у входа в бухту – встречали и провожали великое множество кораблей.
Горный инженер Михаил Кононыхин мечтал поселиться на Николаевской улице. И чтобы его жилище вровень стояло с домами островных аристократов. Где-нибудь между высшими чинами каторжного управления да поближе к застекленной на французский манер террасе самого господина губернатора. Да только где уж там!
– Ох, Миша, романтика романтикой, но я-то верила, что буду воспитывать детей, а ты зарабатывать! – жаловалась супруга Анна, служившая учительницей. – Я не ропщу, просто денег опять нет…
Попивая горький китайский чаек в своей крошечной гостиной, Михаил Степанович постоянно предавался фантазиям – как он находит богатые залежи угля или могучую жилу руды, после чего жизнь его непременно меняется к лучшему. Однако бесплодны были эти грезы, как просоленный песок береговой линии. Впрочем, некоторые перемены на днях наступили. Инженер настолько боялся сглазить свое счастье, что даже с Аннушкой не поделился новыми надеждами.
Он тщательно прихорашивался перед зеркалом, счищая пылинки со своего выходного костюма.
– По одежке встречают, Мишаня, не забывай! – бормотал он себе под нос.
Тихонько выскользнув из дома, инженер ужом юркнул в калитку и побежал вверх по улице. Бдительная жена проворонила исчезновение до сей поры покладистого и предсказуемого мужа.
Путь Кононыхина лежал в лучшую городскую гостиницу, гордо стоящую между зданием почты и офицерским клубом с роскошным буфетом и всегда переполненным танцзалом. В восьмом нумере ему назначил встречу японский коммерсант Такаси Кумеда – как говорили знающие люди, рыба крупная, дважды удостоившийся приема у самого микадо. Кумеда-сан сам нашел Кононыхина через Управление горных работ – мол, наслышан о нем как о лучшем специалисте. Ласковая приветливость японца, смешно выговаривающего русские слова, и глубокое уважение, которое он демонстрировал на протяжении всего разговора, купили Михаила с потрохами. «Поди ж ты, хоть и азиат, а обхождение знает!» – тихо млел простодушный инженер.
Тогда, во время первой беседы, Кумеда без обиняков дал понять Кононыхину, что располагает поистине астрономическими суммами, которые готов вложить в перспективный проект разработки недр. Какой именно? А вот этот волнующий момент коммерсант и предложил обсудить своему русскому визави в приватной беседе. Вот и бежал Кононыхин со всех ног – лишь бы не опоздать к своему счастью!
Лестницу на второй этаж инженер преодолел длинными скачками. Не успев перевести дух, он постучал в высокую белую дверь нумера высшей категории. Незамедлительно щелкнул замок, и створка распахнулась. Перед запыхавшимся гостем в низком поклоне склонилась хрупкая молодая женщина в одеянии из плотного шелка.
– Доборо пожаровать! – мелодичным голосом произнесла хозяйка.
Михаил неловко поклонился в ответ, а японка мелко засеменила перед ним, выбивая кастаньетную дробь своими сандалиями на очень высокой деревянной подошве. Она постоянно оборачивалась, кивая и улыбаясь, предлагала следовать за собой. Кононыхин шел за ней, как по дну морскому, – ему словно приходилось преодолевать вдруг сгустившийся воздух. От смущения он побагровел, а на лбу и носу выступили крупные капли пота.
Кумеда-сан восседал у низкого столика в самом центре просторной гостиной. Он широко улыбнулся, поклонился и предложил гостю сесть рядом.
– Ах, дорогой мой Михаир Степанович, как я признатерен, что вы оказари мне честь посетить мой дом здесь! – японец говорил по-русски почти безупречно, лишь звук «л» ему никак не давался.
– Кумеда-сан, ваше приглашение – это честь для меня! – выдавил из себя в ответ дежурную вежливость все еще не освоившийся Кононыхин.
– Что вы, дря вас я просто – Такаси! – белозубо проворковал хозяин.
– А я, в свою очередь, просто Миша! – произнес встречную любезность Михаил, который, если честно, не особо жаловал фамильярность.
– О, нет-нет! – обезоруживающе вскинул руки вверх Такаси. – Я гость в вашей стране. Так что позворьте мне веричать вас по имени-отчеству. Это мой дорг брагодарности вашей стране и вам рично, как ее сравному представитерю!
Кононыхину недавно миновало двадцать восемь годов, а Такаси явно разменял уже шестой десяток, и такое подобострастие не могло не льстить весьма заурядному начинающему инженеру. А японец тем временем продолжал тихой сапой наступательные действия.
– Традиции наших стран во многом совпадают. Перед серьезным разговором надо обязатерьно принять специарьного снадобья, которое способствует борее градкому течению беседы…
Пока Такаси разливался соловьем, у Михаила промелькнула досадная мысль, что японец владеет слогом куда ловчее его – природного русака. Но она тут же улетучилась, когда по мановению руки хозяина тремя изящными вихрями в комнату ворвались дамы. Уже знакомая Кононыхину несла на подносе небольшой кувшинчик и две округлые фарфоровые чашечки. Две другие, еще моложе и еще тоньше, были нагружены многочисленными мисочками и судочками. Трио с жонглерской сноровкой раскидало на столике все посудки и испарилось под бодрое цоканье каблуков.
– Это саке, наша японская водка, – сказал Такаси, разливая прозрачную жидкость.
Михаил взял свою чашечку в ладонь. Хмыкнул – на ощупь она была теплой. Поклонился хозяину и браво осушил ее залпом.
