Татьяна Степанова - Царство Флоры
– Я не хочу тебя больше видеть. – Аля повернулась, чтобы уйти.
– Нет, радость моя, а как же я? Как я буду жить без тебя?!
В этот момент их точно накрыло волной – внезапно, точно по мановению волшебной палочки, они оказались внутри людского водоворота, внутри небольшой, но ужасно шумной толпы, расцвеченной аляповатыми флагами, розовыми и голубыми воздушными шарами. Толпа, а точнее демонстрация, двигалась по Тверской мимо мэрии к Пушкинской площади. Впереди плыли лозунги «Даешь парад любви!». Фаина увидела парней в голубых футболках, шагавших в обнимку, узрела своих приятельниц по клубу «Сто сорок по Фаренгейту». Розовый шарик лопнул над самым ее ухом.
– Аличка, радость моя, не уходи, прости меня. – Она бросилась на шею Але, как невеста бросается на шею жениху. – Я предательница, сволочь, тварь, ну если хочешь, ударь меня. Ударь прямо здесь, только не бросай!
– Я ж, по-твоему, убийца, – сказала Аля.
– Наплевать, пусть, – шептала Фаина (видел бы ее сейчас кто-нибудь из прежних ее мужиков!).
– А может, и правда я их замочила, а? – Аля засмеялась, запрокидывая голову, а потом, враз оборвав смех, с неожиданной, почти мужской силой оттолкнула напиравших на них геев с голубыми шарами. – Куда прете, пацаны? В обход, в обход, тротуар занят!
Тверской улицы не было видно из окон кабинета, где остались Катя и Колосов.
– И что же ты хотела мне поведать? – спросил он.
Катя открыла было рот и… не нашла подходящих слов!
– Что же ты молчишь?
– Никита, я не готова. Не знаю… дай мне, пожалуйста, еще время. – Катя не узнавала себя: как же так, давай объясняй, ты же добивалась этого разговора. – Дай мне время, я должна посмотреть, проверить.
Колосов пожал плечами.
– Если ты свободен сегодня вечером, то… Я тебе позвоню, и мы встретимся.
– В том же баре на Покровке? Катя, на чем это записать? А мне что, прямо так, в форме, являться?
Катя не расслышала, что он там бормочет. Вылетела из кабинета, подобно гражданке Ойцевой, – как пробка из бутылки шампанского.
Парадной формы Колосов так и не снял. Приехал следователь прокуратуры, и они вместе отправились в Химки, где в местном УВД стояла на приколе извлеченная со дна канала милицейская «Волга». Наличие следов крови в багажнике подтвердилось, следователь вызвал группу экспертов с тем, чтобы были взяты образцы ДНК для исследования и сравнения. Колосов доложил ему данные проверки машины: «Волга» действительно принадлежала Каляевскому поселковому отделению милиции – «Город Александров Владимирской области».
– Как же она была похищена? – строго спросил следователь.
– Мы связались с отделением. Машина закреплена за сотрудником. Тот на ночь обычно оставлял ее возле своего дома. «Волгу» оттуда и угнали. Они искали машину своими силами всю эту неделю. В розыск не объявляли. Думали, что это местная шантрапа.
– Угонять милицейскую машину под Александровом, чтобы затем использовать ее в транспортировке трупа из центра Москвы к охраняемому железнодорожному мосту, – следователь покачал головой. – Сто раз можно было бы засветиться, погореть. Ну, Никита Михайлович, либо этот наш деятель, что цветы оставляет, до такой степени дерзкий, безбашенный, либо… больной. Псих ненормальный.
Псих ненормальный… Это прозвучало как бы рефреном. Засело в мозгу гвоздем.
Колосов вернулся в главк. Рабочий день давно закончился. Он хотел было сам позвонить Кате и не стал. Мало ли… Ну, пообещала, а потом забыла, планы изменились. Расстегнул ворот форменной рубашки. Ослабил галстук. А неудобная все же штука – форма. И как это вояки-строевики всю жизнь в ней?
Звонок.
– Да, я слушаю! – На какое-то мгновение показалось… Нет, нет, ничего. За окном вечер, не ночь. Никитский переулок, а не темная набережная. И голос в трубке родной.
– Никита, это я, – Катя вздохнула. – Я жду тебя на том же месте. Теперь я готова к разговору. Кажется, готова…
На Маросейке стояла чудовищная пробка. Колосов кое-как приткнул машину и почти два квартала пер пешком – в парадной форме, чувствуя на себе взгляды прохожих. Или это только мнилось ему? Кому какое дело до милиционера, спешащего на свидание?
Катю он увидел за тем же столиком в том же баре. Правда, сегодня вечером здесь не танцевали, и посетителей было кот наплакал. Бармен и официантки воззрились на милиционера и как-то сразу подобрались. Тут только Колосов сообразил, что в таком виде на людях ничего крепче кофе и молочного коктейля пить не может. Перед Катей тоже стояла чашка кофе, на столе лежали исписанный блокнот и большой художественный альбом – явно новенький. «Никола Пуссен», – прочел Колосов на обложке.
– Ты выслушай меня внимательно, пожалуйста. – Катя была похожа на студентку, сдающую экзамен. – Все это может быть полный бред, но я… он у меня из головы не идет.
– Альбом-то откуда? – спросил он.
– Это я купила специально, он нам еще пригодится. Но сначала я начну с предметов, которые мы находили на местах убийств. – Катя перевернула листок в блокноте. – Итак, в случае с Бойко и Сусловым это был искусственный цветок крокус и фрагмент лианы смилакс. В случае с Голиковым – билет охотничьего клуба и искусственный цветок анемон, – она посмотрела на Колосова. – Мы с тобой пришли к выводу, что налицо некая демонстрация, которую убийца специально строит, иллюстрируя какой-то свой замысел, сценарий. Труп Голикова, фактически выставленный напоказ, привязанный к дереву возле моста, лишнее тому подтверждение. Это та же самая демонстрация, эпатаж. Убийца хочет привлечь максимальное внимание, хочет напугать, устрашить. Как мы выяснили, адвокат Голиков был заядлым охотником, причем – это очень важная деталь – как раз накануне охотился на кабана.
– Ну да, он сам им об этом говорил там, в Воронцове. Тихомиров его слегка подначил. А Балмашов удивился, вообще мне показалось, его это как-то задело, что ли…
Катя снова взглянула на Колосова.
– Зачем было оставлять мертвецу охотничий билет и забирать все остальные документы? – спросила она. – Может быть, убийца особо хотел подчеркнуть тот факт, что эта его жертва – охотник? Ты знаешь, Никита, цветок анемон еще называют адонисом.
– Да? Ну и что?
– А Фаина Пегова действительно грешит себялюбием, нарциссизмом. Она нарцисс, понимаешь?
– Нет, Катя, я не понимаю. Подожди, подожди, объясняй дальше.
– Посмотри на эту картину. – Катя открыла альбом Пуссена. – Она ведь тебе знакома.
– Такая дома у Балмашова и в конторе у них, там, в Воронцове. «Царство Флоры», что ли, называется, так же как и их фирма. Только там гобелен. – Колосов рассматривал иллюстрацию. – И он вроде поярче будет.
– Точно, гобелен, который я видела у них в магазине в Афанасьевском, выткан в несколько другой гамме. Там особо ярко выткана кровь, – Катя показала на иллюстрацию. – Здесь все так же, но кровь не так бросается в глаза, а там… там, словно специально…
– К чему ты клонишь?
– То, что было найдено на трупах, – цветы, охотничий билет, – все это связано с «Царством Флоры», – тихо сказала Катя.
– С их фирмой?
– С картиной, с гобеленами, которые так нравятся Балмашову. Они же все здесь, здесь они, понимаешь? – Катя постучала пальцем по репродукции. – Тут изображено десять фигур, десять персонажей античных мифов. Кроме этого, тут еще дети в виде амуров и садовая античная скульптура, символ плодородия. Их мы пока не рассматриваем, рассматриваем только фигуры. Итак, вот эта пара внизу – Крокус и Смилакс.
Колосов смотрел на двух юнцов в венках, обнимавшихся в траве в нижнем углу картины.
– Они были дружны и никогда не разлучались и умерли, согласно мифу, в один день, обратившись в цветы. Вот здесь в центре Нарцисс и Эхо.
– Тут парень и девчонка.
– Мифологические персонажи, Никита. Пол роли не играет. Нарциссом может быть и женщина.
– Ладно, дальше.
– В центре богиня Флора. Над ней, вот тут вверху в небесах, в квадриге с конями, – солнечное божество Гелиос – Аполлон, бог света, податель жизни. От него все зависит здесь, в этом царстве флоры, день и ночь, жизнь и смерть. Он дарит жизнь, но он ее и отнимает. Он властелин, понимаешь? Хозяин их судьбы. Справа Гиацинт. Знаешь его миф?
– Нет, – Колосов вглядывался в изображение юноши в венке, держащего в руках цветок.
– Он был другом Аполлона. Близким, преданным. А тот убил его. – Катя коснулась лица Гиацинта. – Убил. А это Кифия – Подсолнух, та, что смотрит из-под ладони на солнечного возницу. Она тоже умерла. Согласно мифу, она любила Аполлона, своего владыку, своего хозяина. А тот не замечал ее. Знаешь… в тот день, когда я была там, у них в магазине я видела подсолнухи… Это в июне-то. А потом совершено случайно подслушала один разговор… Одним словом, Марина Петровых любит своего хозяина Балмашова, а он…
– Эта рыжая?
– Рыжая? Когда я ее видела, она была шатенкой.
– А теперь стала рыжей. Покрасилась и… черт… вот черт… Правда, голова, как подсолнух, у нее.
