Все лгут - Гребе Камилла

Биргитта – гражданский служащий, следователь. В нашем управлении она одна из лучших специалистов по всем подсобным базам данных, которыми мы располагаем. Сам я периодически не могу разобраться в собственном смартфоне, так что частенько прошу ее помочь.

Биргитте около шестидесяти, она худа, словно спичка, и мышиного цвета волосы стрижет «под горшок». Кожа у нее загорелая и морщинистая, а губы бледные, но, когда Биргитта широко улыбается, улыбка озаряет все ее лицо.

– Эй, Гуннар! – Она приветственно машет мне рукой, приглашая войти.

Я сажусь на стул возле стерильно чистого стола, на котором нет ни бумажки, ни скрепки. На стеллаже за спиной Биргитты стройными рядами выстроились аккуратно рассортированные папки и дела. На крючке рядом со стеллажом висит ее стеганая куртка, на полу стоят рюкзак «Фъелльравен» и пара беговых кроссовок.

Биргитта – страстная поклонница физкультуры. Каждый день, невзирая на погодные условия, на работу на Кунгсхольмен она добирается бегом из Сульны. Я думаю, она тренируется, чтобы принять участие в каком-нибудь марафоне или, быть может, в соревнованиях по триатлону. Для меня разницы нет – от таких экстремальных видов спорта я всегда старался держаться подальше.

– Выглядишь свежо, – приветствую я Биргитту.

– Ой, ладно тебе.

– Нет, в самом деле. Ты в последнее время еще усерднее тренировалась?

– Гуннар.

– Потому что сейчас ты даже в лучшей форме, чем обычно.

– Гуннар! Как давно мы знаем друг друга? Лет двадцать? Я на такое не ведусь. Ни тогда, ни теперь.

Ее улыбка все так же широка, но в глазах я замечаю тень усталости. Застегнув молнию флисового жакета, Биргитта складывает руки на худой груди.

– Может, ты просто не любишь мужчин? – предполагаю я.

Она громко смеется.

– Не стоит считать меня лесбиянкой только потому, что я не желаю спать с тобой.

Пауза.

– Ты уверена?

Она снова смеется.

– На все сто.

Ее отказ – сам по себе вполне ожидаемый – пробуждает в моей душе сильное чувство. И это не стыд, не разочарование и не уныние.

Это облегчение.

Потому что вся эта чепуха с дамами происходит помимо моей воли. Я не могу с этим совладать. Разумеется, я понимаю, что это нездоровое явление, какая-то патология. Но если рассматривать мою зависимость в сравнении с другими – она вполне может показаться невинной. Все эти случайные встречи, слияние и последующее разделение тел, мимолетный экстаз, поиск которого я сделал смыслом своей жизни, – они никому не наносят вреда. Само собой, женщины время от времени на меня обижаются, когда успевают нафантазировать себе что-то иное: отношения, совместное будущее. Но я в самом деле стараюсь быть честным. Я никогда не даю никаких обещаний и никогда не скрываю своих взглядов.

– Чем я могу тебе помочь? – спрашивает меня Биргитта, протягивая руку за блокнотом.

И я рассказываю ей об останках, обнаруженных на дне моря вблизи Королевского Мыса, и о предположениях судебного эксперта. Слушая мой рассказ, она время от времени кивает и делает в блокноте пометки.

– Так вы ищете женщину, которая пропала без вести в промежутке с девяносто пятого по две тысячи пятый год? – уточняет она.

– Верно.

– Возраст?

– От двадцати до тридцати.

Новые записи. У Биргитты настолько аккуратный почерк, что я без проблем могу прочесть их со своего места на расстоянии почти двух метров от нее.

– Жительница Стокгольма?

– К сожалению, такими сведениями мы не располагаем. У тебя есть возможность проверить в целом по стране?

– Конечно есть. Когда вам нужен ответ?

– Как можно скорее.

– Мне нужно несколько часов, – говорит Биргитта, аккуратно поправляя на столе блокнот, который немного сдвинулся с положенного места.

Вернувшись на рабочее место, я извлекаю из картонного саркофага старое дело о нанесении тяжких телесных повреждений, повлекших смерть Самира Фоукара. Оно хранилось там с начала двухтысячных.

Захватанные пальцами листы бумаги пожелтели. Пестрят стандартные формулировки.

…при вскрытии обнаружен перелом в заднем своде черепа, кровоизлияния между мозговыми оболочками, значительный отек мозга, а также кровоизлияния в мозг и признаки повышенного внутричерепного давления…

…Амели де Вег подтверждает, что Мария Фоукара в вечер убийства с 18.30 примерно до 19.15 находилась у нее дома…

…опрос проживающих по соседству не дал результатов…

…большое количество пивных банок и сигаретных окурков, обнаруженных на месте, часто посещаемом местной молодежью, владельцами собак, а также…

Да, той ранней весной была и впрямь проделана серьезная следственная работа. Коллеги побеседовали с соседями, друзьями Самира, с его сослуживцами и со всеми членами семейства де Вег.

Однако никто из них ничего не видел и не слышал.

Грегор де Вег, отец, отсутствовал – был в Швейцарии. Амели была дома и принимала у себя в гостях Марию Фоукара. Старший сын де Вегов, Харольд, тоже был в усадьбе, что его мать позже подтвердила на допросе. А Казимир де Вег вернулся в усадьбу сразу после того, как ее покинула Мария.

Тот факт, что Харольд был дома, а Казимир вернулся в момент обнаружения тела Самира Фоукара, изначально вызвал у полиции подозрения. Харольд к тому же уже имел судимость за нанесение побоев после того, как едва не убил парня в каком-то из городских клубов. Помимо прочего, Харольд имел репутацию человека неадекватного в состоянии опьянения, вращался в крайне правых кругах и характеризовался друзьями как «добрый, но немного вспыльчивый».

Один из соседей выразился гораздо прямолинейнее:

– Этот Харольд – самый настоящий говнюк, – заявил он.

Однако Харольд утверждал, что весь вечер занимался учебой и вообще никогда не ходил в лес.

Обратное доказать не удалось.

С другой стороны, Казимир сообщил, что часто пользовался той тропой и время от времени они с приятелями пили пиво на той поляне. Однако ни свидетельские показания, ни технические улики никак не указывали на то, что в вечер убийства там мог присутствовать Казимир.

На месте преступления был полнейший беспорядок. Полным-полно отпечатков подошв обычных гуляющих и собачников, кучи мусора у валунов, след старого кострища.

В расследовании такого дела, где отсутствуют как свидетельские показания, так и улики, нужно сделать шаг назад и задаться вопросом «почему?». Кто мог желать Самиру смерти и по какой причине. Однако ответом на него вполне мог служить тот факт, что добрая половина Швеции в то время не отказалась бы выбить из него все дерьмо. Ненависть к убитому, подстегиваемая СМИ, была безмерна – и на Королевском Мысе уж точно не меньше, чем где-либо.

Проще было отыскать кого-то, кто не желал бы смерти Самиру.

Тем не менее следствие пришло к более или менее ясным выводам относительно того, как все произошло: тем вечером Самир Фоукара возвращался домой. Возможно, он что-то забыл, когда перевозил вещи на новую квартиру. Возможно, просто хотел поговорить с Марией. У него закончился бензин, поэтому ему пришлось идти пешком через лес.

Выйдя на поляну, Самир с кем-то столкнулся – это мог быть и знакомый, и местный житель, или вовсе чужак, следовавший за ним по пятам. Завязалась драка. Самир получил тяжелое ранение затылка и скончался от последствий оного.

Мария, услышав крик, отправилась проверить, что произошло, но оказалась на месте преступления уже после того, как преступник скрылся. Она вызвала спасательную службу со своего мобильного телефона в девятнадцать часов двадцать три минуты – всего несколько минут спустя после того, как по свидетельству Амели де Вег она покинула усадьбу.

Теория была годная, двадцать лет назад не просто вероятная, но вполне правдоподобная.

А что сейчас?

Слишком много нитей, ведущих в никуда, слишком много несоответствий.

Если останки, найденные на дне моря, принадлежат не Ясмин Фоукара, то кому? Кто убил ее и почему сережка Ясмин оказалась рядом с неизвестной жертвой убийства?