Лесли Форбс - Лед Бомбея
– Кто руководит организацией?
– Смешанная компания: несколько индийских режиссеров и несколько британских. Мне не удалось получить никаких имен, но вот телефон, по которому я звонил. Разговаривал с парнем по имени Джей.
– А Дилип? Ты узнал что-нибудь относительно сульфидов?
– У Дилипа нет никакой новой информации, – ответил Рэм. – Думаю, у него возникли проблемы с получением доступа к информации... из-за той пленки, которую ты захватила с собой.
– Черт! Надо придумать какой-нибудь способ уладить это. А тем временем...
Я выложила на стол фотографии Сами и всех остальных, сделанные в морге, рядом с копиями, присланными Банни, и постучала пальцем по фотографии Майи, сделанной крупным планом.
Из трех фотографий, сделанных моей сестрой, одна была сильно увеличена по сравнению со всеми остальными, видимо, из-за попытки установить личность хиджры. Но хиджра отвернулся от камеры, его лицо находится под таким углом, что определить в точности, кто это, практически невозможно. Третья фотография – панорамный снимок всего здания, который Миранда, по всей вероятности, сделала через несколько минут после падения Майи. Тело уже окружила толпа, виден кусочек входа в офис Проспера, люди, бегущие к месту падения.
Банни пометила четвертый снимок словами «сделано полицейским фотографом»: зеваки разошлись, тело Майи уже на носилках, на переднем плане – ноги, лицо – дальше. Она выглядит вполне пристойно. Вероятно, кровотечение большей частью было внутреннее. На копиях изображение нечеткое, с пропусками, неразличимы многие детали, но если присмотреться пристальнее, то можно разглядеть несколько параллельных отметин, идущих от верхней части сари Майи до ее лица. На той щеке, которая не забрызгана грязью, отметины сливаются. При таком качестве печати, конечно, нельзя быть полностью уверенным в своих выводах, но пересекающиеся полосы снова напомнили мне игру в крестики-нолики. Я начала машинально чертить на салфетке.
– Возможно, это следы грязи на копирующем устройстве, – предположил Рэм, но я заметила в его голосе с трудом подавляемое волнение.
– В «Таймс» есть лучшие копии. – Я перестала чертить. – И главное, Рэм: как ты думаешь, Проспер в этом замешан?
Какое-то мгновение он колебался, затем кивнул:
– Ни малейшего сомнения в этом. Но не думаю, что тебе удастся это доказать. – Он постучал пальцем по фотографии ям. – Гибель Майи – слишком древняя история.
– А как же Сами и его друзья?
Он отвернулся, тяжело опустив плечи, так же, как в первый день, когда я задала ему вопрос о бездомных в Индии.
– Мне кажется, большая часть жителей Бомбея не желает ничего знать о людях, само упоминание о которых они считают неприличным, а все остальные делают все, что в их силах, чтобы замять это дело. – Он взял мою салфетку. – Что это ты тут начертила? Какую-то метеорологическую карту?
Я кивнула:
– Детский вариант карты муссонов, сделанный Эдмундом Галлеем, тем самым, кого можно считать основателем физики муссонов. – Я указала на треугольник на рисунке справа, где было написано слово «Майя». – Это Майя, высокомерная, капризная и пустая, сидит на вершине горы денег. А вот эта спираль здесь – Проспер и его «Буря», поначалу просто жесткий морской бриз, но со временем набирающий силу по мере того, как проходят годы, а настоящее счастье и удача так и не приходят: сына жена ему так и не родила, по-настоящему большого успеха тоже не было, а деньги уходят, и кредиторы поджимают со всех сторон.
Рэм заулыбался.
– Ты представляешь, как и почему возникают муссоны? – спросила я. – Тепло поднимается от суши, втягивает в себя холодный воздух с моря и постепенно превращается в эту громадную атмосферную спираль. – Я подняла руку, чтобы предупредить все возможные с его стороны саркастические замечания. – «Буря» Проспера несется вперед подобно этой муссонной спирали и несет его вместе с собой. Он одержим ею. Он отождествляет себя с ее героями; «Буря» становится самым важным делом его жизни, тем фильмом, который в конечном итоге должен покрыть все его финансовые и художественные долги.
– И он будет нестись так, пока не разобьется о гору.
– Даже если Проспер и не является главным виновником разрушений, он все равно – ядро бури. Вокруг него вьются самые страшные ветры. А возможно, и целые группы циклонов, влетающие в Индию подобно гигантским все сметающим на своем пути огненным колесам.
Я добавила в рисунок имена Мистри, Анменна, Рейвена, «Шив Сена».
Рэм улыбнулся моим словам.
– Тобой овладевает свойственная махараштрийцам любовь к поэзии. Забронируй для меня, пожалуйста, место в суде на том заседании, где ты будешь представлять этот чертеж на салфетке в качестве вещественного доказательства. Но почему ты выбрала для Майи гору в качестве символа? Возможно, она была тоже частью урагана, только несущейся к иной преграде. – Он взял ручку, зачеркнул одно слово и вписал другое. – Ну-с, кто теперь стоит у всех на пути?
Вместо имени Майи на рисунке горы Рэм написал мое.
12
Служитель в отеле передал мне сообщение от Ашока, которое оператор переврал настолько, что в нем невозможно было ничего понять. Я позвонила ему, чтобы выяснить, что он все-таки хотел сказать, но помехи на линии на этот раз были просто чудовищные, и я отказалась от своей затеи.
– Надвигается муссон, – разъяснил мне оператор, когда я возобновила свои попытки, жалуясь на плохую работу связи. – Неужели вы рассчитываете, что телефон будет работать идеально и при наступлении конца света?
Затем уже более спокойным тоном он объяснил, что кабели у них прокладываются не по специальным трубам, а это значит, что во время сильных ливней вода просачивается вовнутрь и повреждает, а иногда и полностью разрушает линии связи.
Было уже слишком поздно звонить по тому номеру «Общества Тилака», который мне дал Рэм, а связь со студией Калеба Мистри прервалась в тот же момент, как только я туда дозвонилась. Так что расспросить режиссера о том «Циклоне», которым он поделился с Проспером, я не сумела.
История, в которую меня затягивали последние события, все больше напоминала несколько писем, написанных отцом, когда он узнал о моем увлечении бурями.
"Характеристики любого потока определяются достаточно легко и точно до тех пор, пока он остается спокойным, – писал отец. – Мы наносим на него серию точек, именуемых «аттракторами» и играющих роль магнитов, которые привязывают его активность к фиксированной орбите. Но как только внутри потока возникает беспорядок – турбулентность любого типа, будь это водопад, море, циклон, – точному знанию приходит конец.
Турбулентность по сей день остается одной из самых сложных проблем науки. Из-за нее упомянутые мною фиксированные точки теряют свою способность аттракции. Вместо этого перед нами то же самое ограниченное пространство, заполненное хаотически движущимися стрелками компаса.
Или представь себе субмарину, плывущую по Индийскому океану, которой управляет совершенно анархическая команда, принявшая твердое решение ни разу не повторять однажды пройденный путь и даже не пересекать его. Ведь если бы это пересечение произошло, субмарина оказалась бы затянута на правильную траекторию. Чтобы этого не случилось, ее расчетный курс становится бесконечно длинным и представляет собой серию хаотических петель и спиралей, которые, однако, со временем также выстраиваются в определенную структуру, именуемую «Странным Аттрактором».
Я отвечала отцу:
«Не подрывает ли открытие этих хаотических структур основы твоей индуистской веры в жизнь как серию постоянно повторяющихся циклов?»
Он написал в ответ:
«А не подрывает ли это открытие основ твоего атеизма?»
"Каким образом возможно бесконечное количество траекторий в ограниченном пространстве? – писала я.– И если нет повторений и пересечений, то как же возможно формирование определенной структуры?"
"Странных структур. Физикам так же трудно бывает поверить в Бога, – отвечал он.– Но вспомни Эмерсона, писавшего, что если мы не встречаем богов, то только потому, что не впустили их к себе".
"Я не думаю, – был мой ответ,– что можно использовать Бога для оправдания тех своих поступков, которые оправдать невозможно, заявляя, что они составляют часть некой более обширной структуры".
Между строк мы оба читали следующее: У тебя был выбор, отец.
После этого мы не переписывались несколько лет.
В этих смертях хиджра был элементом того, что отец называл «странной аттракцией». Стоило мне зафиксировать точку на компасе, стрелка начинала отклоняться, и появлялся новый набор точек. Я никак не могла установить, в каком же направлении находится север.
