Лесли Форбс - Лед Бомбея
Перекупщик ничего не ответил, но глаза его сузились.
Следующий мешочек оказался более многообещающим. Первая работа – изображение девушки с глазами газели, созерцающей муссонные облака из дворцового окна, развалилась на четыре кусочка, как только я взяла ее. На второй, с пятнами плесени и сильно поврежденной белыми муравьями, в темно-оранжевых и ржаво-красных тонах были изображены фигуры, сидящие за низким восьмиугольным столом.
– Марвари, – воскликнула я. – Потрясающе!
Глаза перекупщика сверкнули.
– Очень хорошая копия. – У меня начали потеть ладони. – Конец девятнадцатого – начало двадцатого века, как мне кажется.
ШЛЕП! Еще одна маленькая жизнь прервалась.
– Тот период, когда нашим художникам разрешалось ходить в музеи и делать копии, – сказал перекупщик. – Вот почему они так хороши. Теперь они копируют с чужих копий. Или, хуже того, руководствуются собственным воображением.
Он махнул рукой слуге, который завязал оставшиеся мешочки и снова положил их в шкаф.
– Итак. Мы установили, что вы не принадлежите к числу туристов, которых интересуют непристойные картинки. Теперь показывайте, что вы хотите мне предложить, мадам. Или говорите, что хотите приобрести.
Затем в течение следующих двадцати минут мы исполняли сложный индийский торговый менуэт, в ходе которого я сообщила, что у меня имеется коллекция очень ценных (без точного указания цены) монет эпохи Великих Моголов, полученных достаточно специфическим способом (его подробности раскрывать крайне нежелательно), и я хотела бы их в ближайшем (неопределенном) будущем продать, для чего была бы рада воспользоваться его услугами при том условии, конечно, если еще одна заинтересованная сторона не предложит мне за них большую сумму.
– Дорогая юная леди, – произнес мухолов, значительно смягчившийся в ходе этого традиционного восточного «танца», – не могу представить себе никого, кто смог бы предложить вам больше, чем я.
– Но он действительно предложил мне значительно больше. Единственное, что удержало меня... дело в том, что я законопослушная гражданка Индии, несмотря на то, что временно проживаю в Англии, и мне не хотелось бы, чтобы эта коллекция ценнейших индийских монет ушла из страны и чтобы ее перепродажей занимался англичанин, совершенно равнодушный к нашей культуре.
Глаза перекупщика закрылись от удовольствия.
– А, ну вот вы и выпустили кота из мешка. И вас обманул ваш посредник. Только один англичанин-перекупщик может предложить столь же высокую цену за вещи... сомнительного происхождения, что и я. И он в последнее время ничего не покупает, а только продает.
– Кого вы имеете в виду? – спросила я. Он улыбнулся и пожал плечами. – Скорее всего это кто-то другой. – Я извлекла монетку Анменна из кармана и несколько раз подбросила ее, чтобы он смог ею полюбоваться. – Несколько дней назад я продала ему целый мешок таких монет.
Перекупщик привстал и резко наклонился вперед:
– Но зачем Анменну?..
Он увидел, что я улыбаюсь, и мгновенно закрыл рот, так, словно в конце концов все-таки поймал и проглотил свою муху. Затем он изобразил на лице некое подобие вежливой улыбки и сказал, что, если я передумаю, его предложение будет в силе до конца месяца.
10
Сатиш Айзекс не жалел своего времени для любого, кто разделял его энтузиазм относительно Музея ран и увечий. Те новые воплощения, которые он создавал в этом крошечном уголке Центрального отдела реквизита, стали его семьей, и он управлял ими, словно суровый патриарх.
– У меня не очень много времени, Сатиш...
– Да-да, никаких проблем. Вначале вы должны увидеть мою работу. Лучше один раз увидеть...
Сатиш повел меня по своему музею – из пыльного угла на меня мрачно поглядывал Гулканд-прокаженный – и подвел к новой фигуре.
– Взгляните! Мой шедевр.
Передо мной был Сами, такой, каким я видела его на фотографиях в морге, воспроизведенный с необычайной точностью вплоть до свисающих лохмотьев кожи. Бюстгальтер повис на плоской мужской груди, подобно иссохшим грудям старухи. Сатишу даже удалось повторить неестественное положение рук покойного. Блестяще! Единственное, что вызывало недоумение, была маска индийского героя на лице Сами.
Откуда вы взяли такие подробности? И зачем эта маска?
Сатиш потер кончики пальцев правой руки.
– Прежде чем сотрудники отдела по особо важным делам успели увезти тело, один полицейский с Чоупатти сделал несколько снимков своим «поляроидом». А я плачу ряду отделений полиции за информацию относительно поступающих к ним свежих трупов.
– Ну а зачем маска?
– Маска Рамы, героя «Рамаяны»! – ответил Сатиш, искренне удивленный моим невежеством. – Тело нашли в канун Раманавани, когда в храмах по всей Индии празднуют день рождения Рамы.
Я почувствовала, что теряю терпение.
– Но какое отношение имеет Рама к смерти Сами?
– На протяжении целой недели, предшествующей этому дню, повсюду разыгрываются и читаются отрывки из «Рамаяны». Одно из таких публичных чтений проходит на пляже Чоупатти. Вскоре после него и нашли тело. Оно было закопано в песок, из которого виднелась только голова и плакат. В полиции сказали, что сначала никто не обратил на тело никакого внимания, так как все решили, что это одна из скульптур, сделанных к празднику из песка.
Значит, все-таки не рыбаки, а представление по «Рамаяне», длившееся всю ночь, как и предполагал Рэм. Я вытащила монету Анменна.
– В прошлый раз во время визита к вам я по ошибке захватила ее с собой.
Сатиш повертел монетку в руках, прочел надписи с обеих сторон и сказал:
– Это невозможно. Последнюю партию монет эпохи Великих Моголов мы делали, наверное, месяца три назад для мистера Шармы. И ваша монета абсолютно подлинная. Это явно не подделка.
– А что происходит с монетами и другой вашей работой после того, как заканчивается съемка?
– То, что можно использовать в каком-нибудь другом фильме, как правило, сохраняют. Все остальное продается или переплавляется. Как раз сейчас я занимаюсь тем, что из медного медальона делаю серебряный с помощью элементарного электролиза. Вам знаком этот процесс?
– В самом общем смысле.
– В случае с мелкими предметами мы используем не слишком профессиональный метод. Предметы, подвергаемые электролизу, должны быть идеально чистыми. Для электролиза серебра мы пользуемся раствором цианида калия и нитрата серебра в воде. Через раствор с серебряным анодом пропускается электрический ток, и в течение тридцати минут серебро осаждается на предмете. После чего предмет подвергается полировке. Примерно таким же способом можно нанести и золотое покрытие. Хотя это, конечно, стоит дороже.
* * *Время, оставшееся до вечера, я провела, просматривая отрывки из фильмов Проспера. Его ассистент предоставил мне каталог фильмов студии «Айленд» за последние двадцать лет, с кратким содержанием каждого фильма, актерским составом, съемочной группой, а также перечнем полученных призов. Но чего же я, собственно, ищу? Понимания сути личности моего свояка? Кинематографических доказательств его преступных наклонностей?
Режиссер, костюмер, редактор, первый помощник бригадира осветителей, полнометражные фильмы, короткометражки, документальные картины – вскоре от всего этого у меня стало рябить в глазах. Несмотря на то, что каталог был составлен на английском языке, большая часть фильмов Проспера была снята на хинди, часто как совместная продукция. И я начинала дремать, просматривая коротенькую мелодраму на хинди, события которой развивались в трущобах Калькутты, и пробуждалась на совместном индо-французском фильме о далай-ламе и Тибете.
Примерно часа через три меня разбудил громкий треск. Женское тело падает лицом вниз в канаву. Ручейки крови разбегаются в разные стороны от головы, смешиваясь с грязной сточной водой. Камера прослеживает их путь до того момента, когда весь экран заполняется красным цветом. Сцена смонтирована с красными полосами развевающегося американского флага, который довольно долго остается на экране; затем на него наслаиваются заключительные титры. Последний кадр – три строки белым по черному, намеренно заснятые так, чтобы производить впечатление субтитров из немого фильма:
От сочетания вот этих линий
Родится золото; начертишь круг —
Возникнут вихри, бури, гром и молнии;
А это трижды про себя скажи
Благоговейно – воины предстанут
И все свершат, что пожелаешь ты.
КРИСТОФЕР МАРЛОУ, «ДОКТОР ФАУСТУС»[11]
Я повернулась к киномеханику:
– Вы не могли бы еще раз повторить сцену смерти?
