Стив Берри - Измена по-венециански
Кассиопея научилась стрелять из лука еще ребенком. Она никогда не охотилась, ей была отвратительна сама мысль об этом, но часто практиковалась в стрельбе по мишени в своем поместье во Франции. В этом ей удалось достичь высот подлинного мастерства, так что тридцать метров, отделяющие ее от музея, не представляли проблемы. И уж тем более не должна была стать препятствием решетка на окне, прутья которой находились на изрядном расстоянии друг от друга.
Женщина натянула тетиву.
— Это вам за Эли, — прошептала она.
Виктор увидел, как в разбитое окно влетел пучок пламени, ударился в высокое стекло одного из выставочных стендов и, разбив его, упал на деревянный пол, который тут же занялся огнем. «Черепашка» уже прошлась здесь, и это подтвердило гудение, с которым ожил «греческий огонь». Оранжево-желтый огонь, влетевший через окно, моментально растворился в море голубого пламени — и пол стал пожирать сам себя.
Бутыли с горючей смесью!
Бросив взгляд на Рафаэля, Виктор понял, что тот подумал о том же. Здесь, на нижнем этаже, их было четыре. Две стояли на выставочных стендах, две лежали на полу, причем одна из них уже вспыхнула, выбросив к потолку огненный гриб голубого цвета.
Пытаясь укрыться от жара, Виктор нырнул под один из стендов.
— Иди сюда! — крикнул он Рафаэлю.
Его напарник ретировался по направлению к нему. Полыхала уже добрая половина помещения. Полыхало все: пол, стены, мебель. Не горел пока только тот стенд, под которым укрылся Виктор, но он понимал, что через несколько секунд огонь доберется и сюда. Справа находилась лестница на второй этаж, и путь к ней был пока свободен. Однако на втором этаже тоже нельзя было укрыться. Очень скоро пламя сожрет лестницу и поднимется наверх.
Пятясь, к нему приблизился Рафаэль.
— «Черепашка», — проговорил он. — Ты ее видишь?
Виктор понял, что напугало его друга. Устройство настроено таким образом, что должно взорваться, когда температура дойдет до определенного значения.
— На какой уровень она установлена?
— На низкий. Я хотел побыстрее покончить с этим сараем.
Виктор перевел взгляд на горящий пол, по которому все еще ползла «черепашка». Каждый новый выброс горючей жидкости из ее сопла тут же воспламенялся, отчего она напоминала огнедышащего дракона.
Снова зазвенело разбитое стекло, на сей раз — в противоположном конце комнаты. Было невозможно определить, отчего оно лопнуло — от жара или от новой пули.
«Черепашка» выползла из огня и покатилась прямо на них, обрызгивая горючей смесью участок пола, еще не охваченный огнем. Рафаэль вскочил и бросился к устройству. Деактивировать «черепашку» было единственным способом прервать выполнение заложенной в нее программы.
Горящая стрела вонзилась в грудь Рафаэля. Его одежда вспыхнула.
Виктор поднялся на ноги, намереваясь прийти на помощь товарищу, когда вдруг заметил, что «черепашка» втянула хоботок с соплом в свой корпус и замерла на месте.
Он знал, что должно последовать за этим.
Виктор кинулся к лестнице, споткнулся о нижнюю ступеньку и, не успев ухватиться за металлические перила, упал.
В отчаянии он полз наверх на четвереньках, надеясь найти там спасение. «Черепашка» взорвалась.
В планы Кассиопеи не входило поразить стрелой одного из воров, но он появился перед разбитым окном в следующую секунду после того, как она спустила тетиву. Она видела, как горящая стрела вонзилась в грудь мужчины и на нем вспыхнула одежда. А потом огромный огненный шар поглотил внутренности музея, вырвавшись из разбитого окна и выбив стекла в остальных.
Она опустилась на мокрую землю.
Из оконных проемов вырывались языки пламени, облизывая черноту ночи.
Еще раньше Кассиопея спустилась с церковного крыльца и заняла другую позицию — напротив колокольни. По крайней мере один из мужчин мертв. Непонятно, правда, какой именно, но это не имеет значения. Она поднялась на ноги и приблизилась к дверям здания, которое она сначала превратила в тюрьму, а затем подожгла. На тетиве лука лежала еще одна горящая стрела, готовая к выстрелу.
42
Венеция
Зовастина стояла рядом с папским нунцием. Самолет совершил посадку час назад, и на взлетно-посадочном поле ее уже ждал монсеньор Микнер. От аэропорта до центральной части города Зовастина, Микнер и двое ее телохранителей добрались на частном водном такси. Войти в собор через северный вход, с пьяцетта деи Леончини, как планировалось изначально, у них не получилось. Значительная часть Сан-Марко была огорожена из-за какой-то случившейся здесь перестрелки. Об этом ей сообщил нунций. Поэтому им пришлось обойти собор по боковой улице и войти через служебный вход.
Папский нунций выглядел не так, как вчера. Черная сутана и белый воротничок священника уступили место обычной одежде. Видимо, Папа с пониманием отнесся к желанию Зовастиной не привлекать внимания к ее неофициальному визиту.
И вот теперь она находилась внутри гигантского собора, стены и потолок которого были покрыты золотой мозаикой. Это был типично византийский стиль, как если бы собор был построен не в Италии, а в Константинополе. На огромной высоте виднелись огромные полусферы пяти куполов. Каждый из них имел свое имя: купол Пятидесятницы, купол Святого Иоанна, купол Святого Леонарда. Тот, под которым стояла Зовастина, назывался куполом Пророков. Благодаря яркой подсветке, которую обеспечивали расставленные определенным образом лампы накаливания, собор буквально светился, и только теперь Зовастина поняла, почему его издревле называют «золотой базиликой».
— Удивительное место, — восторженно выдохнул Микнер, — не правда ли?
— Вот на что способны религия и коммерция, если объединят свои усилия. Венецианские купцы были стервятниками, тащившими по всему миру все, что плохо лежит. Вот лучшее свидетельство того, что можно достичь с помощью воровства.
— Вы всегда столь циничны?
— Жизнь при советской власти научила меня тому, что мир жесток.
— А вашим богам вы хоть когда-нибудь приносили благодарность?
Она усмехнулась. Этот американец изучил ее. Еще ни разу во время их предшествующих встреч не затрагивали они тему ее убеждений.
— Я столь же предана своим богам, сколь вы — вашему.
— Мы надеемся на то, что рано или поздно вы отречетесь от своего язычества.
Она ненавидела ярлыки и сразу ощетинилась. Само слово «язычество» предполагало, что вера в нескольких богов является ущербной по сравнению с религией, боготворящей одного. Зовастина никогда не разделяла эту точку зрения, и ее правоту подтверждала история многих мировых культур. Чтобы расставить точки над «i», она сказала:
— Моя вера всегда служила мне верой и правдой.
— Я вовсе не хотел сказать, что ваша вера ошибочна. Смысл моих слов заключается в том, что, возможно, нам удастся открыть перед вами некие новые возможности.
Не успеет закончиться сегодняшняя ночь, как католическая церковь станет ей не нужна. Она, конечно, допустит католических попов на территорию Федерации, но в ограниченном количестве и только для того, чтобы поколебать позиции радикальных мусульман. Но она никогда не позволит прочно закрепиться на своей земле организации, которая способна сохранить то, что ее сейчас окружает.
Зовастина смотрела на главный алтарь, который был загорожен мраморной плитой, украшенной разноцветным орнаментом с изображением распятия. Плита подозрительно напоминала иконостас. Из-за нее доносились звуки какой-то суетливой активности.
— Рабочие готовятся вскрыть гробницу. Мы решили отдать кисть святого или его руку или какую-то другую ценную реликвию, которую легко отделить от тела.
Она не смогла удержаться от вопроса:
— Вам все это не кажется смехотворным?
Микнер пожал плечами.
— Если это успокоит египтян, то почему бы и нет? Кому от этого хуже?
— А как быть со святостью смерти? Ваша религия твердит о ней на каждом шагу. И тем не менее вы не видите ничего особенного в том, чтобы потревожить гробницу, забрать у мертвеца какую-нибудь часть его тела и передать ее кому-то другому.
— Да, процедура неприятная, но необходимая.
Она презирала это лицемерное простодушие.
— Вот что мне больше всего нравится в вашей церкви. Она способна на невероятную гибкость, когда это необходимо.
Зовастина оглядела пустынный неф. Часовни, алтари и альковы были погружены в непроницаемую тень. Двое ее телохранителей стояли в нескольких футах поодаль. Она стала рассматривать мраморный пол, каждый дюйм которого представлял собой столь же бесценное произведение искусства, как и мозаичные стены. Его покрывали узоры в виде геометрических фигур, животных, цветов. В некоторых местах пол был волнистым. Кое-кто утверждал, что это сознательный прием, использованный строителями, чтобы сделать более рельефным изображение моря, другие грешили на слабый фундамент, давший усадку за долгую историю существования собора.