Алла Авилова - Откровение огня
— Мужики навалятся на Деряева лучше меня.
— Так ты что же, с таким расчетом и в дверь барабанил? — Степан дернулся от Мити и выкрикнул: — Эй мужики…
Митя не дал ему докончить — навалился на него, зажал рот ладонью и зашипел в лицо:
— Заткнись, дубина! Ты-то чего вылезаешь, чекист? Или сказать мужикам, как ты в Кирееве хлеб из амбаров изымал и целые семьи от старого до малого расстреливал?
Степан неистово задергался и вырвался.
— Ты что несешь? Какое еще Киреево?! Не был я никогда в Кирееве!
— И докажешь?
— Ну ты мразь, — выдохнул Линников и осел.
— Путаешь понятия, чекист. Мразь выбирает из двух зол большее. Я так никогда не делаю. И потому без надобности не заговорю о Кирееве. Я рационалист, Степа: выбираю из двух зол меньшее.
— Зачем тебе книга? — резко спросил Степан.
— Книга? — не сразу понял Митя. — Да ты, парень, того. Какой нормальный человек думает о книгах в нашем положении?!
— Тебе игумен сказал, что это за книга?
— Святая книга, старая, для монахов, монахом написана. Ты-то что к ней липнешь?
— А ты? За золото стараешься?
— Какое золото?! Откуда оно у немощного старика, испустившего дух в тюремном лазарете?
— Игумен умер?
— Умер.
— И сказал, где лежит книга, только тебе?
— Ну уж не знаю. Забрать ее — он просил меня.
— Почему — тебя?
— Потому что я был санитаром в том тюремном лазарете, ухаживал за ним. Все теперь понятно?
— И что ты за это получишь?
— Да ничего. Я выполняю волю умирающего, парень. Славный старик был. Душа у него болела. Попросил: отвези, Митенька, одну святую книгу в Пантелеймонов монастырь на Афон, а то она в земле сгниет.
— Ты, значит, чувствительный.
— Умирающие — моя слабость.
— Значит, игумен попросил тебя ни за что ни про что забрать книгу, а ты ему — пожалуйста? — не верил Линников. — Что тебе — делать нечего?
— Нечего, мой дорогой. Греция — страна культурная, поставленная цель — благородная. Что ж не взяться? Плохо сейчас с целями. А без них — безразличие одолевает.
— А то, что эта книга — краденная, тебе игумен не говорил? Благовещенский монастырь украл ее у одной гражданки, ее фамилия — Симакова. Тебя игумен послал за «Откровением огня», а меня — она. Вот какая карусель нас завертела, Ломанов. И смотри, что получилось: сейчас книга в твоем мешке, а мешок — у деряевцев. И из-за того, что ты, белая сволочь, не хотел меня слушать, книга Симаковой перейдет им. Соображаешь, что будет?
— Что? — не понял Митя.
— Соображаешь, что получится, если всему этому научатся бандиты?
— Чему научатся?
— Наукам всяким, умственным приемам. Каким монахи учились.
— Господи! Да пусть учатся! — воскликнул Митя. — Глядишь, ангелов больше станет.
— Каких ангелов?! Ты ничего не понимаешь! — вспылил Степан. — Знаешь, какая власть у них тогда будет?
Митя схватился за голову и захохотал.
— Ну комиссарик! Ну учудил! Это же надо так первобытно верить в книги!
— Ты ничего не понимаешь! — повторил Линников с досадой.
— А ты-то что понимаешь? — тешился Митя. — Ты сам-то эту книгу видел? Ты что себе вообразил — что кто-то прочтет ее и сразу какую-то власть над другими получит?
— Я эту власть не вообразил, я ее сам испытал. — И Степан рассказал Ломанову, как Симакова «отправила» его в Посад. — Когда я пришел первый раз в монастырь и увидел, что он разорен, меня прокололо чувство: «Откровение огня» — здесь, и я должен быть здесь! Рано или поздно эта книга попадет ко мне в руки. Это чувство было внушением Симаковой. Вот такая у нее власть.
Митя придвинулся к Степану и прошептал издевательски:
— Тебе такой власти и самому хочется, верно?
Ответить Степан не успел — где-то вдалеке раздались пулеметные очереди.
— Красные! — обрадовался чекист и пополз к двери. И другие стали перебираться к ней поближе. Скучившись у входа, арестанты строили догадки о происходящих событиях. «А Деряев-то так и не появился!» — вспомнил Степан и стал опять стучать кулаком в дверь. Его оттеснили.
— Да брось ты дверь-то колотить. Там за ней давно никого нет, колотили уже.
«А я и не слышал, — удивился Линников. — Наверное, мужики опять охранников вызывали, когда мы с барчуком о Симаковой говорили». Когда у Степана в голове появлялась Симакова, он ничего другого не видел, не слышал.
Время шло, а в сарай никто не приходил. Теперь уже стало слышно стрельбу, и звучала она поблизости. Наконец за стеной раздались громкие грубые голоса. Арестанты замерли. «Чуньки!» — определил по разговору Степан и осел, как от удара.
Из отпертой настежь двери упал слабый, предрассветный свет. В проеме показались несколько человек — все, несмотря на апрель, в папахах. Один из них, заглянув в сарай, присвистнул.
— Кто вы? — спросил другой.
— В поезде ехали. Деряев с поезда снял, — ответил кто-то из арестантов.
Люди в папахах ушли и снова закрыли дверь на засов. «Чуня в Протасове!» — прокатилось по сараю, и потом арестанты опять замерли: решалась их судьба. Решалась она не больше получаса. Дверь распахнулась второй раз, и было объявлено:
— Граждане! Бандиты Деряева разбиты. Бойцы атамана Чунина наводят порядок в Протасове. Невинные жертвы произвола деряевцев будут освобождены. Проходи к выходу по одному.
Жмурясь от света, ежась, первым вышел мужик в шинели и был остановлен:
— Кто будешь?
Мужик назвался.
— Что это на тебе за шинель?
— А кто ее знает! Купил на толкучке.
— На «толкучке»! Небось в комиссарах ходил! Отойди в сторону.
И Степан был остановлен.
— Чего зыркаешь так ненавистно? — спросил его чунька.
— Глаза режет с темноты.
— Кто такой?
— Вот кто комиссарик, — выдал попавшийся мужик в шинели. — Его берите, а не меня!
— Никакой я не комиссар, — снова отнекивался Степан. — Я учитель из Посада.
Не помогло: и его оттолкнули в сторону. Митя тоже был остановлен. «Барчук», определили его чуньки. Было задержано человек десять. Других отпустили, их же снова закрыли в сарае. Часа через два туда втолкнули истерзанных людей.
— Да это деряевцы! — догадался кто-то из заключенных.
Пассажир в шинели сорвался с места и набросился с кулаками на недавних обидчиков. И другие последовали его примеру. Ни Степан, ни Митя в стычке не участвовали. Подавленные, они оба сидели в стороне от драки и друг от друга. Когда в сарае затихло, рядом со Степаном оказался один из избитых деряевцев.
— Эй, «мужицкая солидарность», — обратился к нему Линников, — куда вы наши вещи с вокзала отвезли?
— Вещей хватился! С вещами, что ли, на тот свет собрался? — огрызнулся тот.
— Почему на тот? Я на этот собрался. Чуня долго не продержится. У него красные на хвосте. Скажешь, где вещи — помогу тебе, когда в Протасов вернутся наши.
— Да пошел ты!
— Не рявкай! — разозлился Степан. — А то по зубам двину.
— Зубами испугал! Нет их уже у меня! И вообще отвали! Вещи ему! Нас еще сегодня всех порешат. Подсоберут еще народу и перестреляют всех разом.
— Нас-то за что стрелять?! — вмешался один из старых арестантов, слышавший разговор. — Мы пассажиры с поезда, гражданские лица. Нас оставили для выяснения личности.
— Ну и дурачье! — сказал на это деряевец. — Прямо Чуня ваши личности выяснять будет, делать ему больше нечего.
Степан толкнул соседа локтем и зашептал:
— Слышишь, мешок у меня отобрали — холщовый, небольшой такой. В нем только пара тряпок лежала да книга. Куда его дели, как ты думаешь?
— Да отвяжись ты, ради Бога, — попросил тот.
— Скажешь — отвяжусь.
— Да никуда! Посмотрели да бросили.
Застучал засов, отворилась дверь, и вошли трое чунек. Один из них, с фонарем в руке, крикнул:
— Кто здесь «комиссарик»?
Степан сжался. «Конец?» Он почувствовал не столько страх, сколько растерянность. «А как же Симакова, внушение, власть мыслей, книга тайн, белый огонь?..»
— Выходи сам, комиссарик! Все равно найдем! Не выйдешь — только хуже будет! — крикнул чунька и сказал своим: — Ну и вонища здесь, уж на что я терпеливый. — Ходить по сараю ему явно не хотелось. — Эй, мужики! — крикнул он снова. — Кто укажет на комиссара, того отпустим. Коли сам не комиссар.
— Здесь он!
Степан вздрогнул от Митиного голоса. Когда на Ломанова упал свет фонаря, Линников увидел указывающую на него руку. Степана схватили и повели на выход.
В прокуренной избе, набитой бандитами, большинство которых нервно сновало туда-сюда, Степан уже в который раз прогонял свой рассказ.
— Учитель я. Из Посада. Деряев снял с поезда. Посадили за драку. Подрался я с барчуком, что на меня указал, из-за книги. Книгу он у меня украл. Из-за нее я в поезд тот чертов увязался. Думал книгу у него забрать обратно.
