Алла Авилова - Откровение огня
— Чего это я не знаю?
— Скинули в Протасове комиссаров. Самоуправление теперь у них.
— Бреши-бреши!
— Верно говорит, — подтвердил сосед. — Сам-то, видать, тоже комиссар?
Степан посмотрел на мужика как на муху и продолжил наступление:
— Ты от меня, Ломанов, больше не улизнешь. Я тебя если не в Протасове, так на следующей станции, в Малеевке, в ЧК сдам.
— Не будем загадывать, — молвил, усмехаясь, Митя.
— Там она, твоя ЧК, осталась, — встрял опять мужик, тряхнув головой в сторону отодвигавшегося все дальше Боброва. — Слава богу, вырвались. Тебя вот только в подарок получили, хоть и не просили.
— Мы этот подарок, Денисыч, протасовским вручим, на память, — поддержал его парень, стоявший тут же. — Нам самим его не надо, у нас еще в памяти свежо.
Денисыч добавил:
— Протасов уже вот-вот будет.
Поезд въехал на станцию. Те, кто сидел и стоял у окон, объявляли:
— Мужиков у вокзала полно!
— Многие с ружьями…
— А мешок-то висит, видали? Флаг сняли, на его место мешок повесили!
— Эй, кто грамотный, глянь-ка, чего там за слова на стене намазаны!
Кто-то прочитал вслух:
— «Долой комиссаров-брехунов! Коммунизм — наше мужицкое дело!»
У Степана сорвалось с языка:
— Контра лапотная!
— Слыхали? — тут же привязался Денисыч, надрывая голос, чтобы все слышали. — Наш-то комиссарик сердится!
— У, черт! — выругался на него Степан.
— Слышь! Черта на помощь зовет!
Вокруг загоготали.
— Хоть бы одна баба мелькнула, — сокрушалась женщина у окна. — Баб вообще нет! Ой, налетят!
— Чего — налетят? Может, это у них в Протасове самооборона устроена.
— Все налетают. И эти налетят. Видишь, поезд оцепили?
— Да им в вагоны-то не зайти. Весь поезд битком.
Протасовские мужики и не думали заходить в поезд — они обработали его по-другому. Каждый вагон, один за одним, получил приказ «разгрузиться». Это означало, что все пассажиры должны были выйти на перрон с вещами.
— Дай мне книгу, — опять потребовал у Мити Степан. — Я ее лучше сберегу.
— Для кого? — ехидно спросил Ломанов.
И опять замолчали. Прижатые друг к другу, стоящие лицом к лицу, они теперь оба молчали, каждый глядя в свою сторону.
— Что будет! Что будет! — причитали там и здесь старухи. Кое-кто ругался, проклиная меняющиеся власти — красных, белых, зеленых, большинство же оцепенело выжидало.
Было приказано выходить из вагона с обеих сторон. Степан, двинувшись вслед за Митей к тамбуру, изловчился ощупать его мешок.
— Переложи книгу за пазуху! — зашептал он ему в затылок. — Отберут мешок, и тю-тю.
Митя и ухом не повел.
От крайних, продвинувшихся к выходу, прокатилась в глубь вагона новость:
— Поезд дальше не пойдет! В Малеевке Чуня!
— Черт! — выругался опять Степан и со злостью пнул коленом Митю. — Надо же так угодить! И все из-за тебя!
Митя отплатил локтем.
— Не отстанешь — точно стряхну тебя протасовским, чекист.
— Да ты сам-то кто? — зашипел в бешенстве Линников. — Я тебя им тоже стряхнуть могу. Им что красные, что благородные.
У выхода из вагона стояли трое с винтовками. Вглядываясь в мешки, они выуживали пассажиров с многообещающим багажом. Один из задержанных стал пререкаться:
— Чего арестовываете?
— Никто тебя не арестовывает, не шуми. Досмотр багажа проводим на выявление излишков.
— Какие еще излишки? Нет у меня никаких излишков!
— Молчать! Сказано — жди, и жди.
Кто-то спросил:
— Эй, ребята, вы кто будете? Вы ведь не зеленые?
— Мы — народная дружина Прохора Деряева!
— И эти «народные»! Чего ж тогда народ хватаете?
Попался и Денисыч со своим огромным мешком. Увидев, что Степан пропущен, отомстил:
— Глянь-ка, а комиссарик-то проскочил! Ишь, идет себе тихой сапой.
Один из деряевцев услышал.
— Какой еще комиссарик?
— Да вон идет, в безрукавке, — указал на Линникова его бывший сосед. — В поезде ехали, арестовать грозился. А теперь ишь притих.
Деряевец нагнал Степана и схватил его за плечо.
— Стой! В комиссарах, говорят, ходишь?
— Каких еще комиссарах! Я учитель из Посада, — отвечал Линников.
— Что ж ты тогда арестами-то грозился? Учителя! До смерти заучиваете! — доканывал его Денисыч.
— Тебе я, что ли, грозил?! — огрызнулся Степан.
— А кому? — насторожился деряевец.
— Сказал там одному, чтоб припугнуть, — нашелся Линников. — Книгу он у меня выкрал. Я думал, припугну ЧК — может, отдаст.
— Вон он стоит, другой-то, — помогал Денисыч — добивался, видно, чтоб отпустили.
Деряевец обернулся к Мите, на которого указал пальцем задержанный, вгляделся в него и спросил в упор:
— Из бывших?
— Господами не были, — отвечал Митя. — Отец — из трудовой интеллигенции, трудом его жили.
— Что за труд такой?
— Отец учителем был.
Все, кто слышал разговор, засмеялись. Кто-то влез:
— Да они тут все учителя, видали? Вот за книгу-то и дерутся!
— Подозрительно мне ваше дело, — с важностью сказал деряевец. — Отойди в сторону, оба! Разбор с вами будет.
К Мите и Степану подошли двое с ружьями и взяли их под стражу.
К пассажирам, прошедшим досмотр, обратился сам Деряев, пожилой, плотный мужик, ничем не отличавшийся от других:
— Люди добрые! Комиссары-краснобаи из Москвы власти у нас в Протасове больше не имеют! Они хотели нам диктовать, как жить. Народу такая жизнь не нужна! Мы, мужики, построим сами, без столичных прохиндеев, счастливую жизнь! Долой народных кровопийцев — старых и новых!
И Деряееву требовалось хлопать. Хлопали вяло.
— Чтобы эту мечту сделать былью, нам нужна ваша подмога. В Посаде комиссары, в Малеевке — Чуня. Сами видите, враги со всех сторон. Дружина должна быть всякий час готова к отпору. Бойцам требуются жратва и одежа. Потому был учинен досмотр на выявление излишков. Этой меры оказалось мало. Нам требуются помощь и поддержка каждого из вас. Предлагаю вам добровольно, из мужицкой солидарности, поделиться имуществом с народной дружиной, которая борется за счастливую жизнь простого люда.
Толпа заволновалась.
— Что белые, что красные, что народные — все одна саранча!
— Саранча! Саранча! — как эхо прокатывалось по толпе. Одна из баб вскричала:
— Да мы от комиссаров бежим, потому как поборами замучены. Теперь вы за последнее хватаетесь!
Несколько отчаянных двинулись к оцеплению, намереваясь прорваться из кольца. Прохор стрельнул в воздух, и все опять замерли.
— Не хотите по-хорошему, тогда будет другой разговор с вами, — хмуро, с обидой сказал Деряев. — Оставляй здесь все имущество и расходись! За сопротивление — арест!
Началась потасовка с воплями, криками, визгами. Она продолжалась недолго. После того как деряевцы похватали сопротивлявшихся и увели их с пустыря, реквизиция прошла быстро. Задержанных для «разбора» отправили вместе с бунтарями в складской сарай неподалеку от вокзала.
Сарай был бревенчатый, добротный, с тяжелой дверью, без окон. Сидели в темноте. Какая-то вентиляция происходила, когда приводили новых арестантов. К вечеру пополнение прекратилось. В сарае росла духота. Начали высказываться опасения, что «разбора» сегодня не будет. Несколько мужиков, в том числе Митя, стали стучать в дверь. Охранники отозвались угрозами. Митя призвал:
— Мужики, будем стучать, пока не откроют! Будь что будет!
Однако другие капитулировали.
— Ведь сказали же, что постреляют тех, кто будет безобразить!
— Безобразить! — передразнил Митя. — Один за одним подохнем без кислорода в этой душегубке. Эй, есть смелые? Давай сюда! Надо, чтоб дверь ходуном ходила.
Лишь один смельчак объявился — Митин враг.
— Правильно ты говоришь. — поддержал Степан.
И заколотили в дверь вдвоем.
— Деряева давай сюда! Деряева! — кричал Митя.
С другой стороны в этот раз застучали прикладом. Все замерли. Охранник крикнул через дверь:
— А ну кончай! Пошли уже к Деряеву.
Сарай возбужденно загудел.
— Наша взяла! — оживился Степан и панибратски хлопнул Митю по плечу. Тот, ничего не сказав, отполз от двери — из-за кромешной тьмы по сараю легче было передвигаться на четвереньках.
— Ты чего устроил? — напустились на Линникова несколько мужиков.
— Пошли вы! — отмахнулся от них чекист и пополз к Ломанову.
— Ты куда?! — кричали у него за спиной. — Наломал дров — и в кусты?!
Степан нашел Митю в одном из дальних углов, где никого поблизости не было.
— Что-то я тебя не пойму, Ломанов, ты чего от двери теперь отсел? Деряев придет, первым делом спросит, кто звал?
— Пусть он придет сначала, там видно будет.
— А видно пусть будет — из-за чужих спин, верно?
