Джесси Келлерман - Беда
В колонке «различия» укажем, что у него часто бывали проблемы с эрекцией, а на твой порог тень этой мрачной угрозы никогда не ложилась.
Поначалу мы с Рэймондом не находили общего языка. Он казался мне грубым и — буду откровенна, скажу как есть, — он и правда был глуп, Джона Стэм, глуп как пробка.
Ну, это не всегда осложняет дело. Конечно, Рэймонд не мог оценить мой шедевр по достоинству, он воспринимал все это как игру. Но есть у глупости и свои преимущества: он никогда не спорил, в отличие от тебя. Что я велела, то и выполнял.
И какой силач! Руки толщиной с мужскую ляжку.
Я ввела его в современный мир. Нелегко мне это далось, заметь себе. Научить его печатать — мало что в жизни далось мне с таким трудом.
О, порой у нас с ним все отлично получалось, у меня с Рэймондом. Не так, как у нас с тобой, с ним отсутствовала интеллектуальная сторона. Но все же достаточно, чтобы пробудить в женщине настоящий аппетит.
Он помог мне вынести мои идеи из лаборатории на городские улицы, грозные улицы. Как ты мог убедиться, когда просматривал диск, то был отнюдь не первый мой напарник. Те, другие, чьи руки ты видел, — жалкие ханжи, все до единого. Слишком много мозга. Только бы поговорить.
Рэймонд хотел действовать.
В скобках замечу, любовь моя, что в тебе я нашла идеальную пропорцию интеллекта и брутальности. Сама себя корю: что ж я раньше не додумалась поискать себе доктора. Твои коллеги знают, как устроено человеческое тело и на что оно способно. И какое счастье, что из всех врачей я заполучила тебя.
Когда ты появился, это сбило его с толку. Я предупреждала его, что нас могут неправильно понять, и все же он не сумел выйти из своей роли.
И я тоже не знала, кто ты и зачем. Сперва хотела даже остановить все это. Чтобы тебя не ранили. Такая путаница. Но тебя невозможно было остановить. Я не могла. Это было так прекрасно. Чудо искусства в том и заключается, что никаким расчетам не превзойти импульсивный жест. Ты оказался творцом высшего уровня, с непогрешимым инстинктом.
Боль зрелищна, Джона Стэм, это спектакль, она приковывает к себе все взгляды. Если исполнить как надо, это будет катарсис, преображение и для артиста, и для публики. Вспомни любую религию.
Единственное зрелище, на которое стоит смотреть, — это чужие страдания. Комедия или трагедия, в зависимости от позиции наблюдающего.
Вы с Рэймондом — понемногу и того и другого.
Мне уже немножко надоело тут.
Наверное, я пойду, Джона Стэм.
Скоро увидимся. Очень скоро.
Я люблю тебя.
22
Вторник, 23 ноября 2004
Психиатрическое отделение, третья неделя практики
— Ох, сынок. О-ох!
— О чем и речь. — Ему следовало находиться на семинаре по отсроченной дискинезии, а он вместо этого торчал в помещении, забитом игрушечными бластерами и бумажными книгами, стоял у окна с видом на вынырнувшие из-под земли рельсы Северной линии метро. — За неделю она забросала меня двумя дюжинами писем. А уж звонков… не сосчитать.
— Она тебе угрожала, сынок? Физически и тому подобное?
— Например: «Я взорву тебя вместе с домом»?
— Хоть как-то.
— Нет… На словах нет.
— А физически? — настаивал Белзер. — Когда сбила тебя с ног?
— Нет… И она не сама сбила. — Джона прижал трубку к другому уху. — И не сбила вообще-то…
— Она вообще-то что-нибудь сделала?
— Она — там были те ребята…
— С ней были мужчины?
— Скорее — мне кажется, — нет. — Он провел рукой по волосам, соображая. — Нет, физически я не пострадал.
— О’кей, — сказал Белзер. — Давай разберемся. Она звонит. Она пишет. Она следует за тобой по пятам.
— И врывается в дом, где я живу.
— Так, притормози.
— Она вошла, она час простояла на площадке.
— Хорошо, но это нам доказать не удастся.
— Если придут и — и снимут отпечатки…
— Сынок, предложи это копам, они тебя обсмеют.
— Но ведь это же преступление! Она вломилась.
— При условии — при условии. Проблема в том, что копы даже не поедут на такой вызов.
Да он и сам так думал, но услышать это из уст юриста — все равно что молотком по коленной чашечке.
— Разве нет закона…
— Закона против надоед? Есть закон о сексуальном домогательстве, есть о преследовании, но не все в них так четко прописано, и в целом это для более серьезных случаев.
— Это вполне серьезно.
— Сынок…
— Можно получить постановление суда? Чтоб она не смела ко мне приближаться?
— Постановления направо-налево не принимают. Вот когда человек уже на заметке, побывал под арестом, получил повестку. Уговаривать людей вести себя получше пока еще не входит в обязанности полицейских. Сам скажи ей, чтоб отвалила.
— Говорил, — сквозь зубы процедил Джона. — Почему вы не разрешаете мне вызвать полицию?
— Ты позвонил спросить у меня совета — я очень этому рад и даю тебе совет. Я не запрещаю тебе вызывать полицию, но вспомни, что нам еще предстоит улаживать иск, к которому эта женщина имеет непосредственное отношение. Можно обойтись и без нее, однако если бы она выступила на нашей стороне…
— Что вы такое говорите? — перебил его Джона.
— Представляю наихудший вариант. Ты не впадай в панику, но подготовиться надо. Вот, к примеру, как это может обернуться: Медина может надавить на нее, вынудить сказать что-нибудь вроде: «Я была напугана, я не хотела никого в это вовлекать, я тогда и не соображала, но знаете что? Потом, когда я подумала, я поняла, что ему-то ничто не угрожало. Это всего лишь моя фантазия». Они на все способны. Медина — лжец. Он ее в долю взять посулит, если выиграет иск. Черт их знает. Нет, от того, как эта женщина себя поведет, мало что зависит, подчеркиваю, потому что кто ж ей поверит. Но я бы предпочел, чтобы ты не восстанавливал ее против себя. Господи боже, сынок, во что же ты впутался?
Такой оборот речи вызвал у Джоны возражения — впрочем, довольно слабые. Он позвонил Белзеру в первую очередь затем, чтобы рассказать ему о DVD, но теперь уже сам толком не знал, стоит ли рассказывать.
— Прошлой ночью я забаррикадировался у себя в квартире…
— Черт, Джона, с ума, что ли, ты сходишь?
— Я до смерти ее боюсь.
Молчание.
— Что ты скрываешь от меня? — спросил Белзер.
Дальше по коридору распахнулась дверь, вышли два ординатора, засмеялись, один из них сказал: «Так вот что такое куриная слепота…» Джона переждал, пока не затихнет вдали визг резиновых подошв.
— Я спал с ней.
— Чтооо? Зачем ты это сделал?!
— Она стала вдруг… приходить. Мы… ну так вышло. Понимаю, это было глупо…
— Да уж, глупо, иначе и не скажешь.
— Понимаю, но сделанного не воротишь.
— Это… — Белзер подавился. — Даже я не знаю, как это назвать.
— А это все началось, когда я сказал ей, что больше не хочу продолжать. Зря я не рассказал вам все раньше, но это было слишком личное.
— Ох.
— Простите.
— Охх… Впрочем, что тут говорить? Это свободная страна.
— Если б от звонка ей что-нибудь изменилось, я бы давно позвонил. Но это не поможет. Я пытался все объяснить ей, с глазу на глаз. К тому же я не знаю номера ее телефона…
— Посмотри в справочнике.
— Ее нет в справочнике. Я не знаю ее адреса. Ничего не знаю.
— В этом я смогу тебе помочь, — сказал Белзер. — Она сделала заявление в полиции. Погляжу, что удастся нарыть. А пока что держись от нее подальше. В следующий раз, как она появится или выкинет какой-нибудь фокус, звони девять-одиннадцать. Если тебе повезет и удастся предъявить ей обвинение в домогательстве, ты получишь свое постановление — временное постановление о защите. И если она вздумает его нарушить, это уже будет уголовное преступление. — Белзер чихнул. — Впрочем, все эти постановления — бумага, не более того.
Джона молчал.
— Мы предупредили маму и папу?
— Конечно же, нет!
— Ты — мой клиент, и я не вправе ничего раскрывать. Однако, на мой взгляд, им бы следовало знать.
— При всем уважении, Чип, хуже вы ничего придумать не могли.
— Я сам отец и скажу тебе: самые тревожные новости не так огорчительны по сравнению с тем, что родители чувствуют, когда обнаруживают, что их ребенок что-то от них скрывал. Сразу начинаешь думать, что же еще он утаивал.
— Мне двадцать шесть лет.
— Мое дело намекнуть.
— Помогите мне избавиться от нее, и они вообще ничего никогда не узнают. — Теперь, перевалив свой груз на Белзера, Джона слегка расслабился. Ему даже показалось, что он преувеличил проблему. — Не так уж все скверно, — добавил он.
— Не признавайся в этом полиции, — сказал Белзер. — А то вряд ли дождешься помощи.
