Найди меня - Фрейзер Энн

Рени позвонила в дверь.

Она с трудом могла допустить, что их любимый друг семьи и сосед мог быть вовлечен в события тридцатилетней давности. Но рассказанное Габби вкупе с открытием, что Морис часто навещал ее отца в тюрьме и скрывал это, представляло его в крайне неблагоприятном свете. И бросало новые серьезные подозрения на все, что она знала о своем детстве.

Они с Дэниелом уже договорились, что о причине их приезда расскажет она, в надежде, что Морис будет с ней откровеннее. Когда они вошли и расположились на кухне, как в прошлый раз, она сразу приступила к делу.

— Мы хотим еще раз поговорить о событиях того дня, когда моего отца арестовали.

Она никогда не думала, что ей придется сказать такое Морису, тем более сейчас. События принимали странный и по-новому неприятный поворот.

Как всегда гостеприимный, Морис поставил перед ними по чашке кофе. Руки его тряслись.

— Тридцать лет спустя?

— У нас появилась новая информация, которая может иметь отношение к делу, — объяснил Дэниел. — Мы просто хотим еще раз все проверить, убедиться, что нет противоречий.

— Я не помню даже, где я был на прошлой неделе, не говоря уже о такой давности.

— Ведь это был особенный вечер, — напомнил ему Дэниел. — Арестовали вашего соседа. Такие вещи обычно западают в память. Как исторические события.

Морис опустился в кресло. Волосы у него были влажные. Он часто принимал душ, и сейчас от него пахло афтершейвом. Запах, который она помнила с детства. Ее отец тоже им пользовался.

— Мы ходили на выставку, — сказал он. — Втроем. Ты тоже, — сказал он Рени. — Какой-то художник из Сан-Франциско, делавший скульптуры из войлока. Мы подумали, что можно будет взять тебя туда, но когда приехали, обнаружили, что большинство экспонатов — изображения половых органов.

— Выставку помню, но не скульптуры.

— Хоть так. Твоя мама, передовая богемная феминистка, каковой она была и осталась, считала, что ты вполне можешь на все это смотреть, но мне и твоему папе стало неудобно. Кажется, мы с тобой бродили по холлу, где были накрыты столы, пока твои родители ходили по выставке. Я, видимо, чуть перебрал. Потом мы все отправились домой. Был ранний вечер. Я часто думаю, как бы закончился тот вечер, если бы и ты могла смотреть выставку.

Возможно, сам не сознавая этого, он снова перекладывал вину на нее.

— Для тебя вечер закончился рано, — сказала она. — Ты потом еще куда-то пошел?

— Тогда я многое чего мог успеть за день, — ответил он. — Ноя просто пошел домой. Как я уже сказал, на выставке я слегка перебрал. Тогда я вообще часто напивался. Думал, так и буду всю жизнь. Пришлось бросить, когда с печенью начались проблемы.

Рени вспомнила.

— Ты пришел наутро после того, как отца забрали, — сказала она, пытаясь вызвать на откровенность, в то же время отчаянно надеясь, что найдется некое логичное объяснение, о котором она не подумала. — Мама была в истерике, но ты был таким спокойным и так много нам помогал. Ты отвечал на звонки, говорил с репортерами, принимал букеты в знак соболезнований.

Как ни странно, это были приятные воспоминания.

Его глаза наполнились слезами.

— Это было тяжелое время для всех нас.

— Нападение должно было произойти после возвращения с выставки, — сказал Дэниел, возвращая их к теме. — Вы помните что-нибудь странное о возвращении домой? Вы ехали вместе? Может быть, Бен вел себя необычно?

— Бен был за рулем. И я не заметил ничего странного.

— Он высадил вас у вашего дома?

— Думаю, он припарковался в проезде к своему дому, а я просто пошел через газон, но не помню точно. Кажется, Розалинда предложила зайти выпить, но я, по-моему, не зашел. Извините. Больше ничего не могу сообщить.

Оберегая Габби, Дэниел чуть изменил историю, без прямой лжи намекнув, что в парке был кто-то еще.

— Недавно появился еще один свидетель, который видел вас на месте преступления.

Кровь отхлынула от лица Мориса, и он непроизвольно схватился за горло.

— Это же нелепо. Ложь. И вы верите этому свидетелю? А где он или она был все эти годы? Полный бред.

Он повернулся к Рени и выглядел таким оскорбленным, что ей захотелось, как раньше, сделать ему что-нибудь приятное — нарисовать картинку или сказать что-нибудь смешное.

— Мы просто расследуем разные версии, — сказала Рени, чувствуя необходимость что-то добавить, — но, если ты действительно был там, лучше сознаться сейчас. Это поможет оправдаться. Возможно, тебя даже не обвинят в пособничестве, хотя это зависит от степени участия.

— И это ты указываешь на меня пальцем? — Вместо того чтобы успокоиться, он перешел в нападение. — Иногда мне кажется, что тебе просто хотелось внимания. Была ли ты там вообще? Твои рассказы о том, что ты помогала отцу, выплыли только после ареста. Твоя мама ничего об этом не знала. А если бы знала, то вмешалась.

Рени отшатнулась. Непохоже на Мориса — нападать на нее. Он повторил ее собственные сомнения, стараясь усилить их.

— Но я понимаю, — добавил он. — Такое может свести ребенка с ума.

Совсем недавно она говорила Дэниелу, что дети часто все понимают неверно. Неужели, наслушавшись о преступлениях, она сама поместила себя в центр событий? Но нет, Габби видела ее. И она спасла Габби жизнь. Как легко мы начинаем сомневаться в себе. Неверие в себя вещь жестокая и всепожирающая. Все ищут ответы. Но разрыв между желаемым и истиной иногда огромен. Ей так хотелось, чтобы Морис оказался невиновен, ведь невыносимо думать, что еще один человек, которого она любила, замешан в этом зверстве. И она искала компромисс между логикой и желанием приемлемого исхода.

— Речь сейчас не о Рени, — сказал Дэниел.

Она знала его не так долго, но видела, что он сдерживается, чтобы не повышать голос и не показывать свой гнев. Помня, что он знает о ее прошлом и просто удерживает ее в минуты неверия в себя, и уже не первый раз, наполнило ее благодарностью за поддержку в самом сердце тьмы.

— Она там была, — сказал Дэниел. — А если вы ей друг, то не пытались бы сейчас сбить ее с толку и запудрить мозги.

Морис опять слегка прослезился.

— Прости.

Рени уже была готова проявить снисхождение, желая поверить, что он не слишком сильно замешан, но следующие его слова охладили ее:

— Прости, малютка Рен.

У них не было ни фото, ни физических улик, но его участие в игре казалось бесспорным. Как минимум он был в парке, когда Габби сбежала. Тогда почему же Рени не запомнила его? Она ничего не помнила о том, что случилось после побега Габби. И еще более насущный вопрос: имеет ли Морис отношение к смерти Кармел Кортес?

На улице Дэниел позвонил в управление и дал распоряжение взять Мориса под наблюдение. Потом взглянул на Рени и сказал:

— Извини. Я знаю, что он твой друг.

— Спасибо. — Она была благодарна ему за чуткость.

— Как ты думаешь, что он сейчас делает?

— Звонит моей матери.

ГЛАВА 35

Морис смотрел из окна, как они уезжают. Как только машина скрылась из виду, он тяжело опустился в свое любимое пухлое кресло с пестрой обивкой, которое отыскал в антикварном магазине Лос-Анджелеса.

Он никогда не сомневался, что этот день настанет. Скорее, его удивляло, что этого не случилось тридцать лет назад. Но Бен Фишер, несмотря на все свои слабости, был верным другом. Он ни разу не упомянул Мориса. Морис сомневался, что повел бы себя столь благородно, будь арестован он. Может быть, но смотря ради кого. Он понимал, что любовь может вывернуть человека наизнанку и заставить сделать такое, чего иначе никогда не сделаешь. Только из любви, не ожидая ничего взамен.

Морис столько раз проигрывал в мыслях этот момент. Что делать. Что говорить. Но в этих мысленных репетициях никогда не участвовала Рени. Увидеть ее, сидящую в твоем доме, знать, через что она прошла… Он не мог признаться в ее присутствии. Возможно, без нее он и рассказал бы все этому парню, Дэниелу. Хотя и в этом он не был уверен.