Эндрю Уилсон - Лживый язык
— С Кристофером Дэвидсоном?
Его темные глаза стали еще темнее. Мясистая нижняя губа дернулась, будто крупный червяк, выползающий из земли.
— Ну а с Гордоном… Гордоном Кре…
Левенсон схватил меня за горло. Я выронил блокнот на холодный твердый пол. Левенсон толкнул меня на статую с такой силой, что я услышал, как затрещала моя голова, ударившись о мрамор. Он впился в меня обжигающим взглядом своих черных глаз.
— Не знаю, что за игру…
— Если всех тех ребят вам удалось запугать в свое время, то со мной этот номер не пройдет, — выпалил я, поражаясь собственной прямоте.
Левенсон сильнее сдавил мою шею.
— Мне известно, что вы сделали с Кристофером Дэвидсоном.
Он, казалось, оцепенел.
— Свели его в могилу.
У него отвисла челюсть.
— А еще раньше его отца.
— Это вы о чем? — тихо спросил он, немного ослабив хватку.
— О дневнике Криса. Я его прочитал. Там все это есть. Все, что вы творили.
— Не понимаю, о чем вы, — проговорил он, но было видно, что мои слова задели его за живое.
Левенсон отпустил меня. Казалось, этот огромный мужчина съеживается прямо на моих глазах. Его плечи опустились, грудь сдулась сама собой, ноги подкосились. Я выбил из него дух, причем не кулаками, а словами, парой предложений о том, что случилось много лет назад.
— Послушайте, вы все не так поняли.
— Именно так, судя по тем свидетельствам, что оставил Крис. Одному Богу известно, что вы сделали с теми ребятами.
— Нет, — крикнул он и уже более спокойно добавил: — Нет, все не так, как вы думаете. Совсем не так.
В эту минуту мы услышали, как хлопнула дверь церкви и по полу зашаркали чьи-то ноги.
— Здесь мы не можем говорить, — сказал Левенсон, оглядевшись. — На башне я сто лет не был, но, думаю, ключ у меня есть. Там тихо, посторонним туда хода нет. Нам никто не помешает.
Из кармана тренировочных штанов он извлек большую связку ключей, которые стал перебирать, пока не нашел один маленький, похожий на тот, каким Крейс отпирает почтовый ящик.
— Да, вот он. Следуйте за мной.
Я поднял с пола свой блокнот и пошел за Левенсоном к галерее с органом. У сокровищницы он отодвинул старую портьеру из черного бархата, скрывавшую узкую каменную лестницу, вход на которую преграждала решетчатая деревянная дверь, запертая на висячий замок. Левенсон отпер эту дверь, представлявшую собой хлипкую конструкцию из сколоченных крест-накрест тонких деревянных планок, и стал подниматься по лестнице, ведущей на башню.
Неохотно я последовал за ним, пальцами касаясь шероховатых камней и скопившейся на них вековой грязи. Несколько поворотов, и свет, струившийся снизу, начал угасать. Еще несколько витков, и нас окутала почти кромешная тьма.
— Не бойтесь, просто идите за мной, — произнес Левенсон.
Я продолжал восхождение, ощупывая обеими руками стены, иногда царапая костяшки пальцев о шершавые камни. Потом услышал скрип и тяжелое дыхание Левенсона, пытавшегося пролезть через люк. На верхней ступеньке я увидел полосу тусклого серого света и ощутил на себе дуновение холодного ветра.
— Сюда. Давайте помогу.
Левенсон протянул свою огромную мозолистую ладонь и через люк вытащил меня на крышу. Тяжело отдуваясь, он сел. Я выпрямился и, семеня ногами, приблизился к краю крыши. Земля внизу будто подпрыгнула навстречу мне. Я быстро отступил назад, испытывая головокружение. Вдалеке я увидел лесистые холмы, позолоченные последними лучами неяркого солнца, тропинку, ведущую от школы к деревне, и чуть ближе группу мальчиков, медленно идущих по траве. Казалось, это черные насекомые ползут по полю.
— Прежде чем мы продолжим наш разговор, думаю, вы должны мне дать кое-какие объяснения, — произнес Левенсон. — Не хотите сказать, что у вас на уме?
— Я вас не понимаю.
— Мне совершенно очевидно, что вас интересует не искусство.
Пару минут я хранил молчание. Потом решил рискнуть и открыть ему правду.
— Что ж, ладно, так и быть. Я пишу книгу о Крейсе, нечто вроде биографии.
— На вашем месте я был бы очень осторожен.
— Почему?
— Вы видели себя в зеркало?
Я не ответил.
— Разве непонятно? Вы с Дэвидсоном как братья-близнецы.
— Ну и что с того? Чистое совпадение.
— Я так не думаю. В общем, на вашем месте я бы поостерегся. Как-то странно это.
— Я учту это, мистер Левенсон. Но мне кажется, вы зря волнуетесь.
Он сделал глубокий вдох.
— Крейс… по-вашему, он достоин того, чтобы о нем написали книгу?
— Безусловно. Насколько я могу судить, он прожил насыщенную, яркую жизнь.
— Да уж, — презрительно усмехнулся Левенсон.
— Но я буду вам очень признателен, если вы не станете распространяться о том, что я пишу о нем книгу. Мне бы не хотелось, чтобы об этом знал кто-то еще. Так же, как вы, я уверен, не хотите, чтобы директор и родители ваших учеников узнали о вашем прошлом.
— К гибели тех ребят я не имею отношения, — заявил Левенсон. В нем вновь всколыхнулся гнев. — Никакого абсолютно. Ну да, я задирал Дэвидсона, так ведь он был идиот, маменькин сынок. И над его жалким папашей тоже издевался. Но кто ж знал, что он был подвержен приступам депрессии? Для меня да и для всех остальных ребят он был просто бестолковый недоделанный учитель, который не способен контролировать класс. Не я один его доводил.
— Значит, вы признаете, что издевались над ними?
— Да… признаю… но только когда был пацаном. Это было глупо, нелепо, мальчишество чистой воды… и да, разумеется, теперь я сожалею об этом. Вы не представляете, что со мной было, когда я узнал, что он, мистер Дэвидсон, покончил с собой. Директор всем сказал, что это был несчастный случай на охоте, но, разумеется, мы с Джеймсоном знали, что толкнуло его на самоубийство. Что бы вы обо мне ни думали — что бы Дэвидсон ни написал в своем дневнике, — я не безнадежный урод. Я ходил сам не свой. Да, я пытался это скрывать, строил из себя еще более крутого парня, но внутри у меня творилось что-то страшное, особенно когда я… я…
Левенсон прокашлялся.
— Да?
— …когда я вспоминал, что он видел нас, Джеймсона и меня, видел, как мы несли чучело Гая Фокса[30] к домику сторожа. Он вышел из кабинета музыки и увидел… увидел на чучеле свой пиджак. Мы стащили пиджак со спинки его стула, когда он не смотрел. Мы думали, что он разозлится, начнет кричать, а он просто вернулся в кабинет и закрыл дверь. Нам стало смешно. Мы захохотали, поздравляя себя с тем, что эта проделка сошла нам с рук. А потом узнали, что произошло.
Левенсон замолчал и виновато опустил глаза.
— Ясно, — произнес я.
— После я постарался изменить свое отношение к Дэвидсону. Во всяком случае, вел себя с ним не так, как раньше. Например, хоть мне это и не нравилось, мы вместе работали в дискуссионном клубе…
— Да, да, как раз об этом я и хотел вас спросить.
— Валяйте.
— Вам известно, что идею… идею своего романа Крейс позаимствовал у вас?
— Как это?
— По словам Криса, вы были в классе, беседовали о… кажется, о демократии, так?
Я захлебывался словами, глотая окончания.
— По-моему, вы тогда первый раз пришли на заседание клуба, после того как Крейс увидел, что вы пристаете к Крису в коридоре. И вы сказали, что у вас есть хорошая тема для беседы, и предложили обсудить возможность убийства директора школы. Крейс это услышал, записал ваши слова, и та идея легла в основу его книги.
Левенсон был изумлен и озадачен.
— Честно говоря, ничего такого я не помню, это было так давно. Но если это так, значит, ему повезло. По крайней мере, он использовал только мои слова, а не меня самого.
— Прошу прощения?
Я знал, что он хотел сказать.
— Поэтому те ребята покончили с собой. Поэтому покончил с собой Дэвидсон. Все по той же причине. Я говорю это для вашего сведения. Как вы поступите с этой информацией — ваше дело. Можете включить ее в свою книгу, мне все равно. Главное, на меня не ссылайтесь. Ясно?
Я кивнул.
— Что ж, ладно. — Левенсон глубоко вздохнул. — Он путался с ними. Совращал малолетних или как это там называется. В выборе мальчиков был очень осмотрителен. Выбирал только определенный тип, впечатлительных, уязвимых, так сказать. К таким, как я, не рисковал подкатывать.
Теперь все начинало вставать на свои места, обретало смысл — ужасный, чудовищный смысл.
— Вы знали об этом тогда?
— Что вы, нет. Нет, конечно. Никто из нас не знал. Это стало известно позже, гораздо позже.
— Как вы узнали?
— От Ноулса. Он рассказал о том, что происходило, незадолго… перед самой смертью. По окончании школы мы продолжали поддерживать связь друг с другом. Он поступил в университет, я пытался сделать карьеру в качестве регбиста. Но увы. Слишком много травм, упущенные возможности. В общем, что бы это ни было, прославленного регбиста из меня не получилось, и я в результате вернулся сюда. Однажды в лондонском пабе я встретился с Ноулсом, он жутко напился, я тоже, и он все рассказал. Сначала я думал, что он шутит, а потом смотрю — он слезами заливается, чуть ли не в истерике бьется. Страшное зрелище. Ноулс сказал, что пытался забыть об этом, и ему это удалось — на несколько лет, а тут недавно он начал встречаться с девушкой, и воспоминания опять нахлынули. Я, как мог, успокаивал его, но вскоре после той нашей встречи узнал, что он… покончил с собой.
