Кеннет Харви - Брад
Глава десятая
УБИЙСТВЕННАЯ КРАСОТА
— Бедный, бедный твой братишка, — сказал желтозубый и слегка отступил, чтобы Джим мог разглядеть языки пламени, насладиться пляской искр.
— Квейгмайер, — прошептал адвокат уже в третий раз, словно стараясь понять значение этого слова.
— Вишь, какое местечко для застройки освободилось. — Квейгмайер внимательно разглядывал Джима, как разглядывают только что сделанную покупку. — Я уж и на ферму съездил. Приглядеться, так сказать. Хороша стройплощадка, хороша! Оно, конечно, переделать кое-что придется. — Его губы скривила злобная усмешка — Многие нынче как думают? Раз красота — так и трогать не смей. Но нам-то с тобой что дураков слушать? Слюнтяи они, одна экология в голове. Потому и живут, как моль в комиссионке. Смелости в них нету. Один стыд. Все стыдятся — за народ, за землю. — Квейгмайер укоризненно покачал головой. — Как это у старика Дарвина. Хочешь жить — умей вертеться! Это ж целая наука, Джимми! Эволюция называется.
Мимо провезли каталку с накрытым телом. Квейгмайер ухмыльнулся, он прямо чувствовал, как мертвец проезжает сквозь него, будоражит внутренности. Джим смотрел вслед санитарам.
— Увезли братишку-то, увезли. В совочек собрали и увезли. Тебе бы всего на пару минут раньше прийти. А это не он. Это который за ним полез. Братишка — в огонь, а этот — следом. Р-раз! И оба, как свечки! Так быстро! Так быстро! Знаешь… — Квейгмайер бросил на каталку восхищенный взгляд. — Этот так кричал! Не то что братишка. Тот молча горел. И такой у него, братишки то есть, вид был, будто он домой к себе вернулся.
— Вы… видели? — ошеломленно спросил Джим.
— Куда там, Джимми! Это мне девчонка одна рассказала. Лежала вот тут, у забора. Вижу, говорит, парень в пекло идет, а сделать ничего не могу. Бедная, бедная! Забор-то высоченный, как тут переберешься! Так и не перебралась. Ведь всю жизнь терзаться будет. Кошмары замучат… Вы полагаете, мой друг, что заборы предназначены лишь для того, чтобы никого не выпускать? О, как вы заблуждаетесь! Неужели вам не приходило в голову, что они еще и не впускают? Их строят, чтобы отделить добро от зла, чтобы оградить мечту. Ужасно, ужасно, мой друг. Я-то знаю, поверьте. И ужас этот живет в огне. И подобно огню колышется над нами. Что нас пугает? Что завораживает? Разве можно знать это наверняка?
Порой нам кажется, будто мы что-то поняли, но это лишь отблеск пожара, тихий, призрачный. А потом искра внезапно разгорается, и, не успев охнуть, уже горим заживо.
Джим не мог больше слушать этого сумасшедшего. Он вспомнил о жене и молча пошел к воротам.
— Обратите внимание на удивительное противоречие, — Квейгмайер засеменил следом. — Звук потрескивающего пламени успокаивает нас. Огонь — символ гармонии. Словно искры хотят объединиться с искрой твоей души. — Квейгмайер осторожно коснулся груди. — Моей души. Песня пламени прекрасна, она объединяет искры. Она звучит для вас и внутри вас убийственная красота. Прислушайтесь к ней!
Квейгмайер сиял, скаля желтые зубы. Казалось, дымом тянет от него самого, а вовсе не с пожарища.
Джим споткнулся о почерневшие бревна, которые пожарные сложили прямо на асфальте. Где же Андрена? Адвокат очень испугался. Не просто разнервничался или забеспокоился, а именно испугался. Всему, что он увидел, не могло быть логического объяснения. Да Джим и не хотел ничего понимать — боялся, что сойдет с ума и окажется в больнице. Вроде той, что сейчас догорала.
— К машине, к машине вернулась благоверная твоя, — сообщил Квейгмайер. — Только что ее, голубушку, видал. Какая-то она у тебя уж очень обыкновенная.
— Да, — прошептал Джим. Он шел все быстрее, но чары желтозубого не ослабевали.
— Нет-нет, я не совсем точно выразился. Просто она пребывает в мире с собой и с человеческой природой. Она прекрасна и страшна. Такова суть всех вещей, если хорошенько покопаться.
— Вы сумасшедший, — наконец выдавил Джим. Он повернулся и торопливо пошел к блокпосту.
— Да, очень страшна. — Квейгмайер смотрел, как Андрена выходит из-за машины скорой помощи. — И очень красива.
Девушка искала мужа. От жары и переживаний она ненадолго потеряла сознание, и ее унесли врачи. Ей дали кислород и воду в пластмассовом стаканчике.
— Ваш муж пошел назад к машине, — крикнул ей Квейгмайер.
Андрена остановилась, потом подошла к желтозубому. Ох, как близко! У него даже пальцы заболели. Квейгмайер захрустел костяшками.
— Мой муж, — сказала она сокрушенно. Девушка еще не до конца пришла в себя после обморока. Она показала на каталку с прикрытым телом. — Я думала, это его брат. Но мне сказали, его… уже…
Она посмотрела мимо Квейгмайера на догоравшее здание и на дым, уходивший в черное небо серым столбом.
— Звуки, — сказала Андрена.
— Да. Они великолепны, не так ли? — Желтозубый покусал нижнюю губу, чтобы не сказать лишнего, чтобы не спугнуть. Девчонка должна пойти туда, где ее ждут, утонуть в пучине горя и отчаяния. Ведь горе и отчаяние теперь будут составлять ее жизнь.
— Пойду поищу Джимми. — Андрена прищурилась, стараясь разглядеть человека с желтыми зубами. — Вы его друг?
— Да.
— А вы знали его брата? — Она брезгливо вытерла руки о юбку, словно нечаянно дотронулась до нехороших, полуразложившихся мыслей.
— Да нет. Только что познакомились. Мы с ним теперь друзья-приятели, — Квейгмайер улыбнулся, полагая себя совершенно неотразимым.
— А-а. — Она озадаченно посмотрела на желтозубого. — Пойду поищу Джима.
— Я имел в виду, что у меня такое чувство, будто мы давно знакомы. Джимми так много о нем рассказывал.
— Ну да. — Андрена попятилась и со всех ног бросилась к кордону, к машине, застрявшей в двух-трех кварталах отсюда.
— До свиданьица, — тихонько выдохнул Квейгмайер. — До скорого-скорого свиданьица.
Он сложил руки на груди и стал напевать что-то романтическое, покачиваясь в такт.
— Да сбудутся все твои желания.
Глава одиннадцатая
СТУК СЕРДЦА ОДИН НА ВСЕХ
— Типа он слепой, — объяснил Щен и гордо показал на Брада. — Это я придумал.
— Может, и слепой, да не такой, как ты думаешь. И уж точно не слепей нас с тобой. Он слепой, как нож, который воткнули в грязь.
Убийца снова глотнул из бутылки, пристально разглядывая Брада сквозь стекло, что-то мрачно пробормотал себе под нос и поставил пиво на стол.
Щен пытался вникнуть в слова убийцы. У того приподнялись уголки губ, и обнажились дыры между зубами.
— Еще одного не хватает, — заметил мальчик.
Убийца не отреагировал. Он смотрел, как Джой поднимает с пола и снова водружает на нос Браду темные очки. Ей хотелось скрыть эти беззащитные глаза.
Убийца наклонился и увидел в темно-синих стеклах свое отражение. Изучил дырки во рту. Их и правда стало больше.
— Точно. — Он поковырял пальцем розовую десну. — А вчера еще был на месте. Здорово. — убийца повернулся к стойке и закричал: — Посмотрите в газетах, этот зуб должен где-то всплыть! — Потом улыбнулся сыну: — Все равно он качался. Качался. Понимаешь? Всего, значит, восемь. А было семь. Семь зубов, семь беленьких трупиков и семь душ. Оторванных от корней. Маленькие беленькие трупики. Лежат на земле. Такие милые. А теперь будет восемь. — Убийца крикнул, не оборачиваясь: — Читайте газеты! Я требую встречи с президентом!
— Восемь! — сердито повторил Щен. — Вообще без зубов скоро останешься.
— Ясное дело. Именно что скоро. Скоро все маленькие-беленькие умрут.
— Умрут, — встрял Брад.
— Ты разве понимаешь, о чем я? — спросил убийца у темных очков. — Око за око, зуб за зуб. — Он приподнял пальцами верхнюю губу, чтобы стали видны десны. — Чаще надо Библию читать. Там все сказано. Только кто ж теперь про нее помнит? У всех глаза пустые, одни кинескопы отражаются.
Джой положила руки на стол и сплела пальцы. Убийца посмотрел на нее, не переставая зализывать дырки между зубами.
— Вы двое, часом, не родственники? — спросил он. — Она что, сестра твоя?
Джой внимательно посмотрела на доброго человека, который привел ее к этому столу, улыбнулась и покраснела. Она придвинулась к Браду и положила его ладонь себе на макушку.
— А-а! — вздохнул убийца. — Любовь. Сюси-пуси, садомазо. — Он прищелкнул пальцами и запрокинул голову, словно искал под ветхим потолком луну. — Романтика. Это все для простых умов. А у меня ум не такой. Он у меня истерзан гениальностью. Его розовыми соплями не проймешь. Не люблю я разочаровываться. Не вдохновляет меня это. Потому что больно. — Убийца стукнул кулаком по столу. — А радости взамен — никакой. Меня эта ваша любовь на части разрывает. Представляете, доктор, и так с раннего детства. — Он ухмыльнулся Браду. — Ведь я самый что ни на есть страстотерпец. Любовь саданула меня кувалдой… Попрошу не прерывать моих интеллигентских излияний! Все-таки люди — несчастные больные существа. Слишком уж они себя любят. А вся штука в том, что воображения у них не хватает. Нет чтобы прикинуть, сколько мы теряем, когда посвящаем жизнь — всю свою распрекрасную жизнь — одной-единственной женщине!
