Дэвид Розенфелт - Первая степень
Но и на этом Петерсон не остановился.
– Детали этого расследования имеют некоторое касательство к государственной власти, – сказал он. – Эти незначительные новые данные никоим образом не могут повлиять на ход дела, однако их обнародование может повлечь за собой множество новых судебных разбирательств. Материалы, о которых идет речь, по своей специфике должны храниться в тайне – многие из тех, кто сотрудничает с ФБР, делают это только на условиях полной секретности. Если их доверие будет подорвано, это полностью затормозит все дальнейшие расследования.
Но Топор, благослови Бог его душу, был непреклонен.
– Мы не говорим о публикации материалов следствия в «Нью-Йорк таймс», – отрезал он. – Мы говорим о том, что я просмотрю эти материалы в своем кабинете, без посторонних, и решу, имеют они отношение к данному делу или нет.
– При всем моем уважении, ваша честь, – возразил Петерсон, – агент Хоббс настаивает на том, что материалы не имеют ценности для дела.
– И он, возможно, прав. Однако он герой войны, а не судья. И это довольно хорошо уравновешивает ситуацию, поскольку я как раз судья, но не герой войны. Я надеюсь, материалы у вас с собой?
– Как вы и распорядились, ваша честь, – кивнул Петерсон.
– Хорошо. Дайте их мне, я их изучу.
Петерсону оставалось лишь покорно кивнуть, а Хоббсу – встать и выйти. Сподек последовала за ним. Мы победили, но имела ли наша победа какой-то смысл, будет зависеть от того, что Топор обнаружит в материалах следствия.
* * *Дилану оставалось лишь два-три последних штриха для завершения своей части дела. Для этих целей он пригласил нескольких второстепенных свидетелей, которые не сообщали никакой спорной информации и были вызваны лишь для подтверждения мелких фактов и тем самым для поддержки версии обвинения.
Первым свидетелем такого рода была оператор службы 911, которая приняла анонимный звонок, предупреждавший полицию о виновности Оскара Гарсии – информацию, ложность которой была доказана.
Запись разговора была прокручена в суде, хотя я, разумеется, и до того неоднократно ее слышал. Это был женский голос, до некоторой степени искаженный с помощью компьютера или другой электронной техники. Согласно теории Дилана, звонила Лори, и он подкреплял свою версию указанием на то, что звонившая называла Оскара злоумышленником. По мнению Дилана, это был термин, который с большой вероятностью использовал бы полицейский или бывший полицейский.
Я предоставил экспертное заключение, в котором говорилось, что современные возможности компьютеров дошли до таких высот, что изначальный голос звонившего мог быть женским, мужским или вообще утиным кряканьем. Поэтому нет никакого смысла задавать вопросы свидетелю обвинения – и отпустил ее с кафедры без перекрестного допроса.
Следующим был полицейский, который нашел пистолет Дорси в доме Гарсии во время обыска. Поскольку Оскар был оправдан и поскольку Лори была замечена возле его дома, этот факт подкреплял теорию, что она якобы подбросила ему пистолет, дабы против бедняги Оскара были неопровержимые улики.
И снова мне было нечего делать с этим свидетелем, кроме как заставить его подтвердить, что отпечатки пальцев Лори не были найдены в квартире Оскара. Я был уверен, что присяжные сочтут Лори, бывшего офицера полиции, достаточно сообразительной, чтобы не оставить никаких отпечатков, потому и не старался.
Триумфальный парад свидетелей продолжал Рафаэль Гомес, полицейский, который обнаружил в гараже Лори канистру с горючей смесью и подтвердил, что состав смеси тот же самый, что использовался для сожжения тела Дорси. И хотя это, несомненно, была правда, его показания хотя бы не дали мне проиграть всухую.
– Офицер Гомес, скажите, были ли найдены на канистре какие-либо отпечатки пальцев?
– Нет, сэр. Она была начисто вытерта.
– Да неужели? Значит, вы считаете мою подзащитную настолько глупой, чтобы оставить такую весомую улику в собственном гараже, но достаточно умной, чтобы вытереть с нее отпечатки пальцев?
– Ну…
Он колебался, и я поднажал:
– Может быть, она считала, что полиции не удастся определить, кому принадлежит этот гараж?
Он немного подумал и родил гениальный ответ:
– Может быть, она не вытирала канистру. Может, она была в перчатках, чтобы бензин не пролился ей на руки.
– Разве попадание бензина на кожу опасно? – спросил я.
– Нет, но некоторые люди…
Я перебил, и Дилан не стал протестовать, хотя мог.
– Где вы нашли перчатки?
– Мы не нашли никаких перчаток.
– Но вы же сказали, что полностью обыскали все помещения, – напомнил я.
– Верно, обыскали, но перчаток там не было. Может быть, она выбросила их, чтобы мы их не нашли.
– Выбросила перчатки и при этом оставила в гараже канистру?
– Я не знаю, почему она могла так поступить, – неуверенно ответил он.
– Вы бы поступили так же? – настаивал я.
– Я бы не стал никого убивать.
– В этом вы с мисс Коллинз очень похожи, – сказал я. – Больше нет вопросов.
С офицером Гомесом я проделал то же самое, что и со многими другими свидетелями Дилана, ни больше, ни меньше. Я показал, что Лори, совершив убийство, не могла сделать то, что ей приписывал Дилан, потому что это было абсолютно нелогично. Беда в том, что присяжные вряд ли ожидали логики от убийцы, который обезглавил и сжег свою жертву. В сущности, я утверждал: «Она не могла быть убийцей, потому что человек, так ловко подставивший давнего врага, просто не мог оставить в своем гараже одну улику и самостоятельно привести полицию к другой. Это, по меньшей мере, странно». Но в данном случае странное вполне соответствовало преступлению и могло быть воспринято скорее как признак вины, а не как оправдание.
Последним свидетелем Дилана был капитан Рон Фрэнкс, отставной полицейский Паттерсона и, возможно, самый близкий друг Дилана среди полицейских. Несмотря на то, что Фрэнке ушел в отставку почти за два года до того, как Отдел внутренних расследований провел следствие, инициированное Лори, Дилан вызвал его не случайно. Он хотел представить жертву с хорошей стороны.
Это было не лишено смысла. Мы поносили Дорси, как только могли, и Дилан, разумеется, знал, что это серьезная часть нашей защиты. Чем хуже будет выглядеть Дорси в глазах присяжных, тем меньше они захотят покарать его убийцу.
Фрэнкс говорил только пятнадцать минут, однако тепло и восхищенно отзывался о Дорси и о годах его безупречной службы обществу, как в качестве солдата, так и особенно в качестве полицейского.
Я задал ему всего несколько вопросов, сосредоточившись на том факте, что Фрэнкс ничего не знал о следствии Отдела внутренних расследований, а также о причинах, заставивших Дорси удариться в бега. Этот человек, кажется, искренне считал себя другом Дорси, и от этого мне было неприятно подвергать его нападкам.
Дилан закончил свое выступление, я попросил позволения изложить версию защиты, но Топор отклонил мою просьбу. Поскольку был поздний вечер пятницы, он отпустил присяжных и сказал, что я могу начать защиту в понедельник утром. К сожалению, речь шла о ближайшем понедельнике.
Едва мы сели за стол, чтобы насладиться очередным кулинарным шедевром Лори, как зазвонил телефон, и это, несомненно, означало крушение всех планов. Звонили из судейского офиса – это было селекторное совещание для нас троих: Топора, Дилана и меня. Дилан уже был на проводе, но у меня не было настроения вести светскую беседу, поэтому я дождался Топора.
Через несколько минут Его Величество оказался на линии.
– Джентльмены, я вынес решение по вопросу о ходатайстве защиты и подумал, что вам следует немедленно сообщить о нем, дабы вы могли скорректировать свои действия по подготовке к слушаниям в понедельник.
Он выдержал паузу, но ни я, ни Дилан не проронили ни слова, и Топор продолжал:
– Я тщательно изучил материалы ФБР и пришел к заключению, что они не содержат новой либо просто относящейся к делу информации. Лейтенант Дорси упомянут лишь косвенно, а мистер Кэхилл, он же Стайнз, не упомянут вовсе. В материалах расследования также не содержится никаких указаний на возможную личность другого лейтенанта полиции, с которым мог состоять в сговоре мистер Дорси. Поэтому мое решение таково: ценность данных документов в отношении слушаемого дела равна нулю, и нет никакого смысла мешать расследованию ФБР. Есть ли у вас какие-либо вопросы?
Дилан, торжествовавший победу, откликнулся первым:
– У обвинения нет вопросов, ваша честь. Я полагаю, что вы приняли верное решение.
– Так и есть, – сухо ответил Топор. – Мистер Карпентер?
– Желаю вам хорошо провести выходные, ваша честь.
Отклонение нашего ходатайства не было для меня большой неожиданностью. У нас не было иного выбора, кроме как сбросить его со счетов, и мы с Кевином почти до одиннадцати вечера трудились над стратегией защиты. Мы планировали посвятить этой работе весь завтрашний день, а в воскресенье дать себе передышку и как следует отдохнуть перед битвой.
