Поль-Франсуа Уссон - Кристаль
Борясь с ветром, он проклинал себя за то, что не сообразил этого раньше: старухина трость некогда была жезлом мажоретки!
По дороге из аэропорта таксист-турок проклинал все, что видел за окном. Въехав в город, он принялся чертыхаться по поводу слишком крутых и заснеженных улиц, после чего устроил Бьорну настоящую обзорную экскурсию по Бергену: кажется, они объехали исторический центр полностью. Потерпев неудачу в штурме очередного склона, таксист уже собирался объехать его, чтобы повторить попытку с другой стороны.
— Подожди здесь, — остановил его Бьорн. — Я говорю, здесь подожди! Ты понимаешь, что тебе говорят? Ты ждать! Я возвращаться! Скоро!
Шофер, видимо вымотавшийся за день работы, взглянул на Бьорна запавшими глазами и автоматически повторил:
— Ждать! Ждать!
Хлопнула дверца. Выплюнув очередную порцию ругательств, турок нажал на газ: такси резко тронулось с места и скрылось из виду.
Бьори остался стоять посреди пустынной площади, оглядываясь по сторонам. Затем нагнул голову под порывами ледяного ветра и снова подошел к чугунной калитке пансиона для трудных учеников.
Казалось, директриса была рада его возвращению. Она то и дело одаривала его улыбкой, достала из ящика стола ароматный чай и поставила кипятить на плитке воду. Затем открыла небольшой шкафчик, где хранились сладкие деликатесы. Бьорн проглотил две коробки бисквитных медвежат с шоколадной начинкой, между тем как директриса рассказывала ему о своем славном прошлом мажоретки.
Комиссару понадобился час, чтобы вывести разговор из целого леса бесполезных сведений на нужную ему тропу. Он по крупице собирал всю интересующую его информацию. Старуха была не глупа — она не спешила выкладывать все сразу. Разговор продолжался до последней капли чая и последней крошки печенья.
Бьорн вежливо отклонил ее предложение вызвать для него такси. С помощью приятно пахнущей копирки она срисовала для него план с карты города.
Комиссар пешком направился через весь город. Здесь, в Бергене, солнце казалось более отдаленным и холодным, безжалостным. Людей на улицах почти не встречалось. Изредка заглядывая в план и одновременно заботясь о том, чтобы не поскользнуться на припорошенном снегом льду, Бьорн пытался вспомнить, когда в последний раз ходил пешком. Тщетно. Он дышал все тяжелее, но вместе с тем ему казалось, что он в хорошей форме. До Академии мажореток оставалось уже недалеко, когда очередной резкий порыв ветра вырвал план у него из рук. Бьорн даже не подумал его догонять. Он лишь проводил взглядом листок, взметнувшийся выше крыш.
Над входом в Академию мажореток, занимавшую часть здания старой гимназии, красовалась эмблема, выгравированная на позолоченной медной пластине: два скрещенных жезла и кивер с перьями.
Двери были закрыты, поблизости не наблюдалось ни одной живой души. Бьорн не колебался ни секунды. Как в старые времена, хороший булыжник решил дело. Замок подался, после того как Бьорн трижды ударил по нему, словно возвещая свой выход на сцену.
Он осторожно прикрыл за собой дверь. В конце коридора, изогнутого в форме буквы «S», оказались два маленьких кабинета, один напротив другого. Стены коридора были увешаны фотографиями мажореток. Бьорн не сразу обратил внимание, что под каждой групповой фотографией стояла дата — год выпуска очередного курса. Он достал карманный фонарик и слегка постучал им по бедру, когда тот замигал — видимо, отошел контакт.
В круглом пятне света возникали десятки улыбающихся лиц под высокими киверами. Бьорн медленно перемещался вдоль стены, разглядывая их: все они казались ему похожими. И наконец он нашел, что искал! Он буквально уткнулся носом в фотографию, чтобы убедиться, что не ошибается. Затем погасил фонарик — только не хватало здесь попасться! — и быстро обыскал кабинеты. Роясь в архивах медицинских свидетельств, он сделал еще одно открытие, даже более ошеломляющее, чем первое.
Глава 20
Эли не часто снились кошмары, но на сей раз, впервые после замужества, именно она разбудила мужа среди ночи. На рассвете, стуча зубами от холода возле плиты, она стряхнула остатки сна и взяла себя в руки. Работа была важнее страхов. Выпив чашку горячего кофе, она выбежала из дому в снежный вихрь, чтобы успеть на первый утренний автобус.
Войдя в спящий отель, Эли невольно подумала, что примерно так же, как она сейчас, чувствовал себя и убийца. Войдя в раздевалку для служащих, где никого не было, она бесшумно переоделась. Взглянув на орудия уборки, она предпочла тряпку венику, потому что, если начать со стирания пыли, а не с подметания, не нужно будет держать голову постоянно опущенной. Начала она с огромных, во всю стену, окон холла. Потом медленными, размеренными шагами, словно цапля на болоте, проследовала вдоль стойки администратора. В этом новеньком, с иголочки, отеле все было чистым и блестящим. Пыль нужно было смахивать разве что для проформы. Постепенно продолжая уборку, Эли все сильнее ощущала какую-то непонятную перемену. Что-то изменилось буквально в самом воздухе отеля, в общей атмосфере… Она с трудом прогнала это ощущение.
Войдя в огромный ресторанный зал, Эли почувствовала себя совсем маленькой. Несколько секунд она стояла неподвижно, с тряпкой в руке. Кажется, кто-то шмыгнул носом, где-то совсем рядом… Нет! Она снова отогнала путающую мысль и начала протирать столы и пепельницы. Теперь остался лишь маленький салон, смежный с залом ресторана, а потом можно будет браться за веник…
Еще до того как зажечь в салоне свет, она выругала себя за то, что сама накликала несчастье своими дурацкими мыслями, так как под ногами у нее что-то захрустело. Это были осколки разбитого стекла. Она резко нажала на выключатель и затаила дыхание, уже готовая завопить от ужаса.
Но вместо этого из ее груди вырвался облегченный вздох. Всего лишь разбитая витрина… Возвышение, на котором стоял трофейный кубок, было усыпано осколками, а сам кубок исчез. И это, сказала себе Эли, самая меньшая из моих забот.
Однако, все же опасаясь, как бы ее саму не обвинили в воровстве, горничная побежала к апартаментам директора. Секунду Эли колебалась, стоит ли его будить. После долгого безрезультатного стука в дверь она вернулась в ресторан, спрашивая себя, что же делать. На этот раз она уже ясно услышала, как кто-то шмыгнул носом — этот звук шел со стороны кухни. Схватив с ближайшего стола пепельницу, чтобы использовать ее в качестве оружия, если придется защищаться, Эли осторожно подошла к открывавшейся в обе стороны двери. Через прозрачный плексиглас она заметила фигуру человека, сидевшего за огромным разделочным столом.
— Господин директор?.. — нерешительно окликнула она.
Да, это был он — в одиночестве сидел на кухне своего отеля, облаченный в бордовый с золотом халат, пил кофе с молоком и что-то бормотал. Увидев Эли, он вздрогнул и привычным жестом поднес к глазам левое запястье — но часов на руке не оказалось.
— Который час?
— Шесть с небольшим утра. Я недавно приступила к работе, и…
— Да-да, я знаю…
— Но кто бы мог это сделать?..
— Кто-кто… конь в пальто!
Пораженная этими словами, столь неуместными в устах чопорного джентльмена, Эли попятилась к двери, но директор вдруг подскочил с места, как ужаленный, и в мгновение ока очутился перед ней.
— С меня хватит происшествий! Хватит с меня, Эли, ты слышишь? Пусть они убираются отсюда! Пусть разъезжаются по домам!
Эли посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь и машинально протерла пепельницу, прежде чем резко поставить ее на стол.
— Но с меня тоже этого хватит! Что они там все себе думают!..
Ряды кастрюль слегка задребезжали от этой вспышки бунта, но она была единственной. Затем Эли снова принялась за работу.
День тянулся долго, словно праздник Всех Святых, который пришелся на воскресенье. Прохожие на улицах сгибались ниже и ниже под снегом с дождем, который все усиливался. Постояльцы отеля избегали смотреть в окна, за которыми стояла ночь: под ее покровом таилось зло… Этот скучный, словно вязкий день утомил всех, кроме Крагсета, неугомонного, как терьер, спущенный с поводка на лугу. Запершись у себя в номерах, мажоретки в страхе ожидали своей очереди. В сопровождении подчиненных Крагсет подолгу допрашивал каждую из них, задавая повторяющиеся вопросы и получая одинаковые ответы. В испуганных глазах девушек явственно читалось «Ни слова!» и «Рот на замок!». Крагсет в ярости топал ногами, но мажоретки продолжали лгать. Так продолжалось весь день. Никто даже и не думал выяснять, сколько времени. Часы и минуты, как будто в результате какой-то зловредной поломки всех часовых механизмов, еле ползли, и это лишь усугубляло тоску. Даже песчинки в песочных часах склеились, как крупинки сахара. Каждое мгновение испытывало на себе груз следующего, в результате чего все они слипались в какой-то вялый ком. Те, кто находил себе дело, потихоньку занимались им, не привлекая к себе внимания. Остальные бездельничали. Но даже если никто не ждал ничего конкретного, у всех было ощущение, что вскоре произойдет что-то ужасное.
