Тони О'Делл - Темные дороги
– Харли?
Придется терпеть до среды. А может, и не придется. Для того чтобы проведать ее в обеденный перерыв, жениться не надо. Вот завтра и съезжу.
– Харли, ты здесь?
Она может отсосать у меня в машине.
Перед лицом у меня щелкнули пальцы. Я невольно отмахнулся. Бетти убрала руку:
– Извини, что побеспокоила.
– Ничуть не побеспокоили.
Она пошевелилась на своем стуле, по-другому скрестила ноги, поправила юбку. Сегодня юбка тоже короткая. Зеленая с белыми цветами. Вся в складках, вылитые жалюзи.
– Ты находишь эту женщину привлекательной? – спросила Бетти.
– Какую женщину?
– С которой ты глаз не сводишь.
– С кого это я глаз не свожу?
Вены у нее на ногах, словно небрежно написанные строчки. А что, мозгоправу в самый раз. Чем показывать пациентам кляксы, продемонстрируй бедра. На что похоже?
– Хорошо. Ты на нее не смотрел, – подыграла мне Бетти. – Но ты ее заметил. По-твоему, она привлекательная?
Я надвинул козырек бейсболки на глаза.
– Нет.
– Почему нет?
– Нет, и все.
– Я думала, она привлекательная.
– Вам, наверное, жалко, что она уехала.
На правом бедре, там, где кончается юбка, у нее большое лиловое пятно, этакая загогулина. Я это пятно как следует рассмотрел. Спагетти. Клубок дождевых червей. Младенец, запутавшийся в пуповине.
– Ну же, Харли. Представь, что я твоя собеседница, не психотерапевт. Между нами завязался разговор. Мне она показалась привлекательной. Тебе – нет. Почему?
– У нее загар.
– Тебе не нравится загар?
– Ведь еще только конец мая. Значит, либо она куда-то ездила, либо ходила в солярий.
– А тебе не по душе ни то ни другое?
– Значит, она богатая или занимается только собой.
– Понятно. А тебе не кажется, что ты слишком обобщаешь?
– Кажется.
Я увидел слияние рек Мононгахила, Саскуэханна и Аллегейни[27], как его изображают на карте.
– Тебе это представляется справедливым по отношению к ней?
Я пожал плечами.
– Справедливо ли будет, если кто-нибудь посмотрит, как ты одеваешься, и скажет: «Вах-лак».
Она разделила это слово на два слога. Получилось забавно, я чуть не расхохотался.
– Это бы тебя встревожило?
– Нет.
– Ты бы согласился с таким определением: вах-лак?
– Это неважно, – сказал я. – Встречают по одежке. Без вариантов. У людей ведь нет нюха, как у собак.
Она улыбнулась мне. Переплетение вен предстало передо мной кишками сурка.
– Это правда. Но у нас есть дар речи.
Я хмуро поглядел в окно. Резинка на ее карандаше стала выстукивать дробь по блокноту. В глаз бы ей этим карандашом!
– Что в женщине тебя привлекает физически?
– Что это еще за вопрос?
– Просто вопрос.
– Тело.
– Что именно в теле?
– То, что это – женское тело.
– Какая-то его конкретная часть?
– Нет, тело вообще.
– Значит, тебе нравится любое женское тело. Неважно, толстое, старое…
– Нет-нет. – Перед глазами у меня встали все покупательницы нашего магазина в голом виде. – Я в том смысле, что если тело красивое, я не делю его на части.
– А если бы тебе пришлось выбирать, на какой части ты бы остановился?
Я смерил ее глазами. Она подалась вперед в ожидании моего ответа. Рехнулась, что ли, от общения со мной? И тут мне вспомнилась статья, которую я читал в женском журнале у мамы в тюрьме. Оказывается, о мужчине многое говорит любимая часть тела.
Автор, конечно, выражался изящнее, чем я, но суть была такова. Кто предпочитает задницы – даже женские, – скрытый пидор. Любители сисек хотели трахнуть свою маму. Кто зациклился на женских ногах – сам не прочь стать женщиной. На менжах никто зациклиться не может – мужики их попросту боятся.
Похоже, Бетти тоже читала эту статейку. Впрочем, в книгах в ее настоящем кабинете, наверное, есть целые главы по этому вопросу.
– Рот, – сказал я.
– Рот? – изумилась она.
– Может, хватит про всякую фигню? – взорвался я. – Не желаю говорить про это.
– Ладно, Харли. А о чем бы ты хотел поговорить?
– Сами определите.
– Это твой сеанс, а не мой.
– Это сеанс штата Пенсильвания, – сердито пробурчал я. – У вас ведь, наверное, есть четкие указания, о чем со мной следует беседовать.
Она откинулась назад, внимательно глядя на меня.
– В определенном смысле, есть. Но готова поспорить, что на эти темы ты тоже говорить не захочешь.
Волосы мои взмокли. Я снял бейсболку и положил на стол рядом с салфетками. Для этого пришлось в первый раз вынуть руки из карманов.
– Что у тебя с руками? – воскликнула Бетти. – Ты ими стекла, что ли, бил?
Я посмотрел на свои ладони. Царапин, оставленных Мисти, уже почти не видно. Зато новых порезов прибавилось.
– Занозился, – пояснил я. – Неудачно вытаскивал занозы.
– Чем это ты таким занимался?
– Половицы вскрывал, – сказал я, подумав.
– Ты раны обработал?
– С ними все нормально.
Она не сводила глаз с моих рук, так что пришлось запихать их обратно в карманы. Теперь Бетти пялилась на карманы. Я занервничал. Уже готов был попросить ее оказать первую помощь. Интересно, аптечка у нее из дешевого пластика, как у мамы в ящике с лекарствами? Или это кожаный докторский саквояж в тон шоколадному блокноту?
– У меня есть тема для разговора, – сказал я, чтобы отвлечь ее внимание от рук.
Бетти была приятно удивлена, как будто обнаружила свежий бутон на засыхающем цветке.
– Валяй.
– Как может ребенок любить человека, который его колотит? Как он может находиться рядом с таким человеком?
– Тебе нравилось быть вместе с отцом?
– Я с ним вместе никогда и не был. Он МЕНЯ не любил.
Большая стая ЛЮБИЛ замелькала перед глазами. Слова снялись с бедер Бетти и бабочками запорхали по комнате. Я попытался отследить их полет, сощурился, затряс головой, но слов было слишком много.
– Речь не обо МНЕ. Я хотел бы узнать в общих чертах, как это происходит.
– Значит, так, – начала она, дважды стукнув себя карандашом по лбу. – Каждый ребенок реагирует на жестокое обращение по-своему. Некоторые замыкаются. Некоторые проявляют открытую враждебность. Некоторые уничтожают себя. Но кое-кто принимает жестокость. Купается в ней. Ребенок получает от родителя жестокость вместо любви, и она делается ему необходима.
– То есть ребенок хочет, чтобы его побили?
– В определенном смысле.
– И он начинает думать, что так и надо? Что это морально?
– Ты считаешь, отцу следовало тебя бить?
– Речь не обо МНЕ, – еще раз подчеркнул я.
– И все-таки ответь на вопрос.
Я прерывисто вздохнул. Неужели Бетти выйдет победителем, будет поить меня водой из пластикового стакана? Не хочу. Не нужен мне сейчас никакой ПРОРЫВ. Завтра в обед – другое дело.
– Не думаю, что ему следовало, – сказал я резко. – Но не вижу в этом ничего особенного.
Она явно собиралась задать уточняющие вопросы. Надо ее опередить. Но спрашивать о таком нелегко. Пришлось сосредоточиться на посторонних предметах, чтобы голос звучал безразлично:
– А как же дети, которые подверглись сексуальному насилию? (ЛЮБИЛ один за другим слетелись на подоконник и слились в разноцветный рой.) Они тоже считают, что так и надо?
– Хочешь сказать, не видят в этом ничего особенного? – уточнила Бетти.
– Да.
– Ты говоришь про Мисти?
Меня словно внезапно по голове ударили. Я с трудом заставил себя говорить спокойно:
– Что вы знаете насчет Мисти?
– Очень немного. Не довелось как следует пообщаться с ней, – сказала она, хмурясь.
Бетти была очень недовольна, что Мисти и Джоди перестали ходить на психотерапевтические сеансы, но тут уж ничего поделать было нельзя. Мне было не вырваться с работы, чтобы отвезти их, да и сами они терпеть не могли душеспасительные беседы с доктором. Мисти убегала в лес, а Джоди приходилось силком затаскивать в машину, она рыдала и брыкалась.
А вот Эмбер сеансы нравились. Она даже договаривалась с приятелями, чтобы те подбросили ее и потом забрали.
Бетти продолжала:
– Но в результате тех немногих сеансов, которые у нас состоялись, у меня сложилось впечатление, что насилие со стороны отца в отношении вас всех представлялось ей обоснованным. Говоря твоими словами, она считала, что так и надо.
Я молчал, и Бетти постучала карандашом по блокноту.
– Кто подвергся сексуальному насилию, Харли? – спросила она равнодушно, словно человек, заполняющий анкету.
– Никто из нас, – испуганно ответил я.
– А Эмбер?
– Эмбер?
У меня перехватило дыхание, будто я увидел, как мама рассказывает папаше, как провела день.
