Артур Хейли - В высших сферах
— Возможно, ваша секретарша сообщила вам, — сказал Алан, — я адвокат.
Крамер кивнул:
— Да.
Асам подумал: молодой и неопытный. Эдгар Крамер немало повидал адвокатов за свою жизнь и с несколькими скрестил шпаги. Большинство не произвело на него большого впечатления.
— Пару дней назад я прочел о вашем назначении и решил дождаться вашего приезда.
Алан понимал, что действовать надо осторожно, чтобы не превратить в антагониста этого маленького человечка, чья добрая воля может сыграть важную роль. Сначала он намеревался обратиться в департамент по иммиграции от имени Анри Дюваля как можно скорее после Рождества. А затем после того, как он целый день читал закон об иммиграции и предшествующие случаи обращения к закону, в вечерних газетах появилось краткое сообщение, что департамент по иммиграции назначил нового начальника в Ванкуверский округ. После разговора со своим партнером Томом Льюисом, который, в свою очередь, сделал исподволь несколько запросов, они оба решили — даже теряя несколько драгоценных дней — дождаться нового руководителя.
— Вот я и приехал. Теперь, может, вы скажете, почему вы меня дожидались?
Крамер изобразил улыбку. Если он в состоянии помочь этому новичку адвокату, решил Крамер, — при условии, что молодой человек будет сотрудничать с департаментом, — он это сделает.
— Я пришел от имени моего клиента, — с оглядкой произнес Алан. — Его имя Анри Дюваль, и в настоящее время он содержится на корабле «Вастервик». Разрешите показать вам мои полномочия выступать от его имени. — Расстегнув молнию на портфеле, он вынул лист бумаги — копию поручения, которое безбилетник подписал, когда они впервые встретились, — и положил его на стол.
Крамер внимательно прочел бумагу и опустил ее. При упоминании имени Анри Дюваля он насупился. И теперь немного настороженно спросил:
— Могу ли я узнать, мистер Мейтленд, давно вы знаете своего клиента?
Вопрос был необычный, но Алан решил не обижаться. В любом случае Крамер, казалось, был дружелюбно настроен.
— Я знаю моего клиента три дня, — с готовностью ответил Алан. — Собственно, сначала я прочел о нем в газетах.
— Понятно.
Эдгар Крамер свел вместе кончики пальцев над столом. Это был его любимый жест при размышлении или когда он тянул время. Он, конечно, получил немедленно по приезде полный отчет о ситуации с Дювалем. Заместитель министра Клод Хесс сказал ему, что министр хочет, чтобы в этом деле была соблюдена абсолютная точность, и Крамер с удовлетворением отметил, что так оно и было. Собственно, накануне он уже отвечал по этому поводу на вопросы ванкуверских газет.
— Возможно, вы не видели статей в газетах. — Алан снова открыл портфель и сунул туда руку.
— Не беспокойтесь, пожалуйста. — Крамер решил держаться дружелюбно, но твердо. — Я видел одну из них. Но мы здесь не полагаемся на газеты. Видите ли, — он слабо улыбнулся, — мы имеем доступ к официальным досье и считаем это более важным.
— Никакого особого досье на Анри Дюваля быть не может, — сказал Алан. — Насколько мне известно, никаких официальных запросов о нем не было.
— Вы совершенно правы, мистер Мейтленд. Было мало что предпринято, поскольку ситуация предельно ясна. У этой особы на корабле нет ни статуса, ни документов и, судя по всему, нет гражданства. Поэтому департамент не имеет возможности даже рассматривать его в качестве иммигранта.
— У этой особы, как вы его назвали, — сказал Алан, — есть весьма необычные основания для отсутствия гражданства. Если вы прочтете сообщение в прессе, то вы это поймете.
— Мне известно, что в прессе были определенные высказывания. — Снова слабая улыбка. — Но когда у вас будет такой опыт, как у меня, вы будете знать, что истории в газетах и настоящие факты иногда не сходятся.
— Я тоже не всему верю, что читаю. — Алана стала раздражать эта мелькающая улыбка и позиция, занятая этим человеком. — Я прошу вас только — и за этим я сюда и пришел — еще немного порасследовать это дело.
— А я вам говорю, что всякое дальнейшее расследование ничего не даст. — На этот раз в тоне Эдгара Крамера появилась явная холодность. Он чувствовал раздражение — возможно, от усталости: ночью ему пришлось не раз вставать, и проснулся он утром далеко не отдохнувшим. — Индивидуум, о котором идет речь, не имеет никаких законных прав в этой стране и едва ли какие-либо получит.
— Но он же человек, — не отступался Алан. — Неужели это ничего не значит?
— В мире много людей, и одним везет больше, другим — меньше. Моя обязанность иметь дело с теми, кто подпадает под условия Акта об иммиграции, а Дюваль под них не подпадает. — Этот молодой адвокат, подумал Крамер, явно не хочет сотрудничать.
— Я прошу, — сказал Алан, — об официальном слушании дела о статусе иммигранта для моего клиента.
— А я, — решительно заявил Крамер, — в этом отказываю.
Они посмотрели друг на друга с зарождающейся неприязнью. У Алана Мейтленда было такое впечатление, будто перед ним стена непреодолимого самодовольства. А Эдгар Крамер видел перед собой порывистую молодость и неуважение к власти. А кроме того, его мучило желание помочиться. Это было, конечно, нелепо — так скоро. Но он уже заметил, что умственное напряжение иногда приводило к такому результату. Он заставил себя это игнорировать. Надо выдержать… не сдаваться…
— А не могли бы мы здраво подойти к вопросу? — Алан подумал, не был ли он слишком бесцеремонен — порой он этим грешил и пытался себя от этого оградить. И он попросил, как ему показалось, достаточно убедительно: — Не окажете ли мне услугу, мистер Крамер, и не встретитесь ли с этим молодым человеком? Мне думается, он может произвести на вас впечатление.
Тот отрицательно покачал головой:
— Произведет он на меня впечатление или нет, это не имеет никакого значения. Моя обязанность проводить в жизнь закон, как он есть. Я не творю законы и не одобряю исключения из них.
— Но вы можете дать рекомендации.
«Да, — подумал Крамер, — могу». Но он не намеревался так поступать, особенно в этом деле, где возможна игра на чувствах.
Было, конечно, время, когда он проводил немало таких интервью — за рубежом, после войны, в разгромленных странах Европы, отбирая иммигрантов для Канады и отбрасывая неподходящих претендентов (однажды он слышал, как кто-то сказал), точно выбирая лучших собак из псарни. То были дни, когда мужчины и женщины готовы были душу продать — да иногда и продавали — за иммигрантскую визу и у сотрудников Иммиграционной службы было много соблазнов, на которые кое-кто и поддавался. Но он ни разу не оступился, и хотя не очень любил свою работу — он предпочитал администрировать, а не иметь дело с людьми, — выполнял ее хорошо.
Он был известен как крутой чиновник, тщательно охраняющий интересы своей страны, дающий одобрение иммигрантам лишь самого высокого класса. Он часто с гордостью вспоминал хороших людей — смекалистых, трудолюбивых, здоровых, — которым он разрешил въехать в страну.
Его никогда не волновало то, что он отказал кому-то по той или иной причине, как иногда волновало других.
Его размышления прервал Алан.
— Я не прошу разрешить моему клиенту иммигрировать — во всяком случае, пока еще нет, — сказал Мейтленд. — Я стремлюсь лишь пройти первую стадию — чтобы выслушали его просьбу об иммиграции не на корабле.
Несмотря на принятое ранее решение игнорировать зов мочевого пузыря, Эдгар Крамер чувствовал, как его распирает. Разозлило его и то, что его считают способным попасться на элементарный старый адвокатский трюк. И он резко ответил:
— Я прекрасно понимаю, о чем вы просите, мистер Мейтленд. Вы просите, чтобы департамент официально признал этого человека и затем официально отклонил его просьбу, чтобы вы затем могли предпринять некоторые законные шаги. А когда вы пройдете через все процедуры, связанные с апелляцией — и несомненно, будете проходить их возможно медленнее, — корабль уплывет и ваш так называемый клиент останется тут. Вы нечто подобное задумали?
— Говоря по правде, — сказал Алан, — да.
И усмехнулся. Такую стратегию придумали они с Томом Льюисом. Но теперь, когда все раскрылось, не было смысла ее отрицать.
— Вот именно! — резко произнес Крамер. — Вы готовы были заняться дешевым трюкачеством с законом!
Он не обратил внимания на дружелюбную улыбку, как и на предупреждение внутреннего голоса, что он плохо ведет дело.
— Только для протокола, — спокойно произнес Алан Мейтленд. — Я не согласен с тем, что это дешевка или трюкачество. Однако у меня есть один вопрос. Почему вы сказали «так называемый клиент»?
Это было уж слишком. Нарастающие физические неполадки, проведенные в тревоге недели и усталость от недосыпания привели к столь резкому ответу, какого Эдгар Крамер, человек тактичный и натасканный в дипломатии, никогда не позволил бы себе. Действовало на него и то, что он видел перед собой молодого, пышущего здоровьем мужчину. И он язвительно заявил:
