Деон Мейер - Кобра
— Бенни, ты забрал или уничтожил вещдоки на месте преступления в торговом центре? — грозно спросил Верблюд.
— Нет, бригадир.
— Ты не стирал видеозапись?
— Нет, бригадир.
Мани посмотрел на Мбали:
— Это правда?
— Да, сэр. Бенни не прикасался к вещдокам, — осторожно, словно ступала по минному полю, ответила Мбали.
Гриссела затопила волна благодарности. Он знал, как Мбали болезненно честна. Ложь вступала в непримиримое противоречие с ее принципами.
— Хочу, чтобы вы поняли: дело очень серьезное. Мне звонил комиссар полиции. Из кабинета министра. Сотрудники Государственного агентства безопасности считают, что вы намеренно стерли видеозапись и помешали следственным действиям команды ГАБ в деле государственной важности. Учтите, Мбали, речь идет о международной безопасности. Многое поставлено на карту. Под угрозой не только репутация нашего подразделения и ЮАПС в целом, но и репутация всей страны. Вам ясно?
— Да, сэр.
— Поэтому я еще раз спрашиваю всех вас: вы уничтожили вещдоки в торговом центре или нет?
— Бригадир, зачем нам уничтожать вещдоки? — спросил Купидон.
— Отвечайте на вопрос!
— Нет, бригадир, никто из нас ничего подобного не делал, — ответил Гриссел по примеру Мбали. Строго говоря, он не врал. Запись стер Дэвидс. А имени сержанта бригадир не упоминал.
Мани по очереди заглянул каждому из них в глаза:
— Если я узнаю, что вы солгали, отстраню всех троих от работы. Вам ясно?
Все дружно кивнули с серьезным видом.
— Вам ясно, что вы официально отстранены от дела?
— От какого дела, сэр? — спросила Мбали.
— Что, простите?
— Сэр, похоже, речь идет не об одном деле. Есть убийства во Франсхуке и убийства в торговом центре на набережной…
Грисселу не хотелось, чтобы Мбали упоминала об убийстве на Скотсе-Клоф. Особенно здесь и сейчас. По разным причинам, одна из которых в том, что скоро ситуация выйдет из-под контроля. Другая причина в том, что Зола Ньяти, наверное, поделился с Мани их опасениями насчет того, что в их здании заложены жучки. И Мани, скорее всего, подыгрывает.
— От обоих, Мбали, — ответил Мани. — Вы должны передать все материалы и все, что, по вашему мнению, способно помочь в расследовании, нашим коллегам из ГАБ. В обоих делах! Я понятно объяснил?
В душе Гриссела затеплилась искорка надежды, потому что ему показалось, что Мани намеренно подчеркнул слово «обоих».
— Да, сэр, — ответила Мбали.
— Бенни, Вон, вам все ясно?
— Да, бригадир, — хором ответили они.
— Отлично. Вы свободны.
Ньяти посмотрел на Гриссела и ткнул указательным пальцем вниз.
Гриссел кивнул.
Гриссел первым шел по длинному коридору здания УРОВП. Мысли о Наде не давали ему покоя. Надя Клейнбои — ровесница Карлы, его дочери. Еще совсем ребенок, хотя студенты считают себя взрослыми. Они должны позаботиться о Наде, охранять ее. И все же придется воспользоваться ею как наживкой, потому что, кроме нее, у них никого нет. А время стремительно утекает, и в деле столько белых пятен! Он даже не знает, в самом ли деле они должны все бросить.
Очевидно, тирада Мусада Мани предназначалась для ушей тех, кто их прослушивал. Гриссел на это надеялся. Если же Мани говорил серьезно, у них крупные неприятности.
Его грызло и другое: волнение, предчувствие беды, чутье… Правда, до сих пор у него не было времени разобраться с тем, что именно так его тревожит.
Они спустились по лестнице в цокольный этаж. Гриссел остановился у двери с надписью «Раздевалка». Остальные окружили его.
— Полковник, мы должны сказать… — начал Гриссел, но Ньяти остановил его, покачав головой.
— Нет, — сказал он. — Бенни, нам в самом деле придется отдать дело. На бригадира сильно давят. Отдайте дело, и все.
Грисселу хотелось рассказать ему о Наде Клейнбои, но его опередила Мбали:
— Нет, сэр, мы не имеем права! — Она говорила без своей обычной решительности, которую Купидон путал с высокомерием. В ее голосе слышались умоляющие нотки.
Ньяти посмотрел на нее исподлобья:
— Капитан, по-моему, вы меня не поняли. Это приказ, а приказы не обсуждаются.
— Извините, сэр, но я не намерена прекращать следствие по данному делу.
Все трое собеседников устремили на нее недоверчивые взгляды. Первым опомнился Ньяти:
— Вы, наверное, шутите?
— Нет, сэр, я говорю совершенно серьезно.
— Мбали, вы хотите, чтобы вас отстранили от работы? Хотите, чтобы нас всех уволили?
— Пусть попробуют. — Мбали по-прежнему говорила неагрессивно.
Ее тон привел Ньяти в замешательство.
— Капитан, вы понимаете, что нарушаете субординацию? Что на вас нашло, черт побери?
— Сэр, то же самое я могу спросить у вас и у бригадира…
— Капитан Калени, теперь предупреждаю вас официально: вы зашли слишком далеко. Еще одно слово — и вы отстранены!
— Можете отстранить меня или уволить, мне все равно…
Ньяти прищурился и набрал в грудь воздух, но капитан Мбали Калени заговорила страстно и убежденно — и такого никто от нее прежде не слышал:
— Отец часто рассказывал о том, как он не смел вести важные разговоры по телефону, потому что служба безопасности всех прослушивала. Полковник, он участвовал в освободительной борьбе. А в то время все крупные уголовные дела вели спецслужбы, они учили полицию, как ей поступать. Тогда люди шпионили друг за другом. А в средствах массовой информации все замалчивалось, и народ ничего не знал. Сегодня это повторяется. Парламент принимает закон о безопасности… Почему? Потому что они хотят что-то скрыть. И вот, пожалуйста. Госбезопасность прослушивает нас и забирает у нас уголовное дело. Как при апартеиде! Мы сами губим нашу демократию, и я не намерена стоять в стороне и смотреть на все сквозь пальцы. Демократия погибнет, если мы не вмешаемся. Я не могу молчать. Я не буду молчать… Ради памяти родителей и ради своей родины. И вы с бригадиром тоже. Вы обязаны бороться ради товарищей, отдавших жизнь за наше дело. Так что… Нет, я не намерена прекращать следствие. А если вы попробуете мне помешать, я пойду к журналистам и расскажу им все.
Глава 31
Зола Ньяти стоял с непроницаемым видом и смотрел на толстушку Мбали. Наверное, впервые Гриссел заметил на лице полковника признаки каких-то чувств. Гнев постепенно сменялся чем-то другим. Сожалением? Стыдом? Раскаянием?
Вдруг Жираф повернулся к ним спиной и поднял глаза к Маркет-стрит, видной между стеной и въездом на стоянку. Он странным образом сложил руки перед грудью, как будто молился.
Тишину нарушал только шум машин на Фортреккер-роуд, где-то взвыла сирена скорой помощи, мчавшейся к больнице Тейгерберг. Шли секунды. Ньяти стоял неподвижно, словно окаменев.
Наконец он развернулся к ним:
— Вон, а ты что думаешь?
— Полковник, сам от себя такого не ожидал, но я согласен с Мбали.
Гриссел подумал: он не имеет права отделяться от своих коллег. Он служил в полиции еще при старом режиме и не может притворяться, что был кем-то другим. Но Ньяти его не пожалел, он заглянул ему в глаза и спросил:
— А ты, Бенни?
— Сэр, по-моему, у нас нет другого выхода. Одной девушке в Стелленбосе грозит серьезная опасность, и только нам известно…
— Что за девушка?
Гриссел рассказал ему о Наде.
— Господи, — сказал Ньяти. Тоже в первый раз, насколько помнил Гриссел. Полковник в сердцах всплеснул руками и бессильно уронил их вдоль тела. Посмотрел на них, потом перевел взгляд в сторону входа.
— «Не ведаем, какую сеть себе плетем, единожды солгав…»[16] — процитировал он.
— Аминь, — подытожила Мбали.
— А вы подумали, как приступите к делу в Стелленбосе? — спросил Ньяти у Гриссела.
Нет, о Стелленбосе Бенни еще не успел подумать.
— Сэр, я… — Мысли у него путались. — Мне понадобятся Мбали и Вон. — Немного успокоившись, он продолжил: — И еще Скелет. Нам нужно постараться выяснить, почему госбезопасность так заинтересована в этом деле. Речь идет об Эдере, с него все началось, а кроме Скелета, никто не сможет… Нас будет только четверо. Мы будем докладывать обо всем непосредственно вам. Здесь, где нас никто не подслушает. Но нам нужно как можно скорее попасть в Стелленбос. И еще нам нужны чистые мобильники.
— Телефоны я достану, — вызвался Купидон.
— Откуда?
— Лучше вам не знать, сэр.
Ньяти покачал головой так, как будто решился на отчаянный шаг — быть может, прыгнуть в пропасть. Потом он взял себя в руки и на его лице снова застыла непроницаемая маска.
— Поймите, речь идет не просто о потере работы. Если они все узнают, на нас подадут в суд. В худшем случае нас ждут тюремные сроки. В лучшем — нас подвергнут остракизму. Мы больше никогда не сможем работать в правоохранительных органах. Вы понимаете?
