Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
— Какую операцию? — не понял меня Константин.
Я вскочил с кресла:
— О-о! Генерал — классный разведчик! Он все придумал отменно! При нас придумал, кстати… Помнишь, когда Люда сказала, что ты с ними к «Белосельским» поедешь, помнишь, как генерал сказал на это: «Гениально!» И руки даже потер! Помнишь?
— Ну, помню, — нахмурился Константин. — А что в том гениального? Ну, поехал я с ним…
Я почти бегал по своей узкой комнате, натыкаясь на книжные стеллажи.
— Сам говоришь, они профессору все это дело выставили так, что стулья никуда и не пропадали, что это ты их все время у себя держал для реставрации… якобы…
— Ну? — не понимал меня Константин.
— Он вернул тебе гарнитур… с коробкой. «Третьи» решили, что у тебя бумаги! Они их уже требуют! Они уже прислали тебе свою «черную метку».
Я остановился у окна. На той стороне Мойки у дома Пушкина суетились работяги. Подкрашивали черной краской чугунную решетку набережной к его юбилею.
— Генерал сделал гроссмейстерский ход! Вчера он понял, что ты к «некоторым кругам» не имеешь никакого отношения. Кто они такие — он не знает. И он решил им тебя подставить. А сам будет внимательно со стороны следить, когда они проявятся. Он даст им тебя раскрутить на полную катушку. Они торопятся… Тебя они в покое не оставят… И вот когда они тебя уберут, генерал выйдет из тени и предложит им свою цену…
— Откуда ты знаешь, что они торопят?
Я схватил со стола записку с наклеенными словами.
— Видишь цифру «6»? Что по-твоему она означает?
Константин ответил мрачно:
— День рождения Пушкина… Его юбилей…
— Это последний срок! — объяснил я ему. — Они дают тебе время до шестого июня. И плюсик этот рядом обозначает — крест! «Черная метка»!
Сверкнула фикса.
— И ты меня пугаешь, Ивас-сик? Не советую…
Он очень рассердился, хотел уйти. Мне пришлось его успокаивать. А когда он снова уселся на Людмилино место, пришлось еще раз подробно объяснить ему ситуацию.
Генерал нашел в стульях бумаги и подбросил один листок из них специально, чтобы через нас выйти на неизвестных «третьих»… Высчитать их, через свои источники узнать о них все и только тогда действовать самому. Очень тонко все рассчитал генерал. У «третьих» сейчас преимущество, потому что их никто не знает. Они — призраки, фантомы. Кровожадные призраки. Они уже схватили его людей за горло. И генерал хитро перевел стрелку на нас. Он будет тихо следить за нами, будет ждать, когда они на нас проявятся. У нас безвыходное положение… Нам отвели роль приговоренной жертвы… Генерал ждет нашего заклания, чтобы самому торжественно вступить в игру…
— У нас остается только один выход! Один-единственный!
— Какой? — все еще сердясь, спросил Константин.
Оставался единственно возможный для нас выход!
Мы сами должны найти этих «третьих»!
Константин, подумав, со мной согласился.
— Только, как их найдешь? Как поймать призрака? — спросил он устало. — Ты это знаешь, советник?
В наших руках оставалась только тоненькая ниточка. Единственная видимая ниточка. «Небольшой розовый друг» Константина. Михаил Натанович — директор антикварного магазина. У них с оценщиком не могло быть секретов. И кровавого старичка с брошкой Фаберже он видел своими глазами. Константин напомнил мне, что Михаил Натанович — человек генерала. Это он отзвонил генералу, что мы будем на Мойке в одиннадцать вечера.
— Он ни слова не скажет, — грустно предупредил меня Константин.
Я возмущенно пожал плечами.
— Это только от тебя зависит. Костя. У тебя два выхода: либо висеть на струне, либо расколоть антиквара. Третьего — просто нет.
Константин докуривал очередную черную сигарету и задумчиво крутил в пальцах чашку Людмилы.
— Решайся, Белый Медведь! — сказал я ему. — Неужели ты отдашь им за просто так свою роскошную шкуру?!
Сверкнула фикса. Константин ожег меня своим металлическим взглядом, с силой затушил окурок в блюдце.
— Поехали, советник…
Мы вышли во двор. Константин хотел идти под арку на набережную к машине, но я его остановил.
— Туда нельзя! Генерал за твоей машиной следит.
Константин послушно кивнул, и мы через проходной корпус вышли на Миллионную.
На углу Машкова переулка мы поймали частный «Жигуль» и поехали в магазин на Некрасова. На дверях магазина висела табличка: «Переучет». Я остался в машине, а Константин пошел узнать со двора через подсобку. Вернулся он скоро.
— Миша захворал… От переживаний…
Я верю в приметы. Если что-то не удается сразу — лучше дело прекратить. Сколько судьбу ни напрягай — ничего не добьешься. Судьба не любит насильников. Я уже хотел вылезти из пропахшей табаком машины, но Константин задержал меня за руку, достал свою мощную книжку в кожаном переплете, шумно залистал страницы.
— Куда едем? — спросил пожилой водитель.
Константин нашел нужную страницу.
— Мы едем в Юкки!
— Это же за город, — удивился водитель.
— А погода какая? — наклонился к нему Константин. — Погода шепчет, отец. Поехали, подышим свежим воздухом.
— Не-е, — замотал головой водитель. — Старуха будет сердиться.
— Не будет, — уверил его Константин и положил перед ним на торпедо зеленую бумажку. — Купи старухе новое корыто для начала.
Прокуренный «отец» закашлялся то ли от смеха, то ли от возмущения, сплюнул в окно, и мы поехали.
А погода была действительно великолепная. Нева искрилась на солнце, как молодая. И ангел на кресте уже не выглядел мотыльком, приколотым к золотому шару булавкой. Ангел радостно тянул руки к веселому солнцу. И я подумал: «Улетит он от нас когда-нибудь. На волю улетит». Я вспомнил, сколько всего на своем веку повидал в этом городе несчастный ангел, и удивился, что он до сих пор не улетел. Значит, верит еще, надеется на что-то…
— Да, советник, — шлепнул меня по колену Константин, — вчера у «Белосельских» о тебе Натали спрашивала.
Я вздрогнул. Я забыл совсем про девушку-мальчика с перламутровыми глазами. С глазами моей первой любви…
— И что ты ей сказал?
Влажно сверкнула фикса. Белый Медведь обрел опять свою звериную мощь.
— Я сказал ей, что ты влюбился в нее. Или я не прав, жених? — он еще раз звонко шлепнул меня по колену и рассмеялся.
— А ты ей не сказал, что оставил меня, влюбленного, в тюрьме у Суслика?
— Не ссы, — успокоил меня Константин. — Никуда бы ты от меня не делся.
Я напомнил ему:
— Неизвестно. Если бы не Людмила…
— Ее оставь! — строго предупредил Константин. — Думай лучше о Натали. Сегодня в одиннадцать у вас свидание.
— Какое свидание?
— Сегодня вечером экскурсия. Я Балагура уже предупредил.
— Ебэжэ, — сказал я.
— Чего ругаешься? — удивился Константин.
— Я не ругаюсь. Это так Лев Николаевич Толстой в своем дневнике отмечал: «Ебэжэ». «Если буду жив».
— А куда ты на х… денешься? — сказал Константин весело.
Первое, что услышал я, когда мы вышли из машины в Юкках, был соловей. Садилось солнце. Где-то шумно галдели дети, как птицы перед грозой.
— Кто не спрятался, я не виноват! — с веселой злостью орал мальчишка.
Здорово все-таки — дожить до первого летнего дня! «Отец» хотел уехать, но Константин сказал ему властно:
— Глуши лохматку! Подождешь. Мы скоро.
«Отец» закашлялся:
— Не-е… Я, братки, с бандитами не играюсь.
— Какие бандиты? — обиделся Константин и достал из кармана визитку. — Знакомься, отец.
Тот вертел визитку в желтых, прокуренных пальцах.
— Фонд «Возрождение»… Генеральный директор… И кого же ты возрождаешь? Если не секрет…
— Себя, — коротко объяснил Константин и добавил: — Жди. Не пожалеешь. Еще на одно новое корыто заработаешь.
Вдоль зеленого штакетного забора, заросшего кустами сирени, мы пошли к калитке. За калиткой надрывался огромный среднеазиатский овчар ростом с теленка. Из стеклянной веранды выскочил Михаил Натанович в розовом халате, зашипел на овчара:
— Тихо, Рэкс! Тихо! Свои! Он открыл нам калитку.
— Ну, проходите… Хотя незваный гость, говорят, хуже татарина.
— Конечно, — подтвердил Константин, — если хозяин еврей.
Они посмеялись, со значением похлопали друг друга по плечам, и Миша оглянулся на дом и приложил палец к губам:
— Тихо. Не разбудите птичек.
Константин шепотом мне объяснил:
— Молодой отец. Двойню заделал в пятьдесят лет! Как это тебе удалось, плейбой? А?
Миша довольный пожал плечами:
— А я знаю?
— Наверное, сосед помогал? — подтолкнул его плечом Константин.
Миша нахмурился.
— Иди ты, Костик, знаешь куда… Сказал бы, да тут с тобой «советник по культуре», — Миша мне подмигнул и рассмеялся беззвучно. — Пошли скорей.
По песчаной дорожке он повел нас к дому. Дача у Миши была приличная. Не такая, конечно, как строят теперь «новые» из красного кирпича. Дача была двухэтажная, деревянная, послевоенная, наверное. После войны такие дачи строили народные артисты и профессора-лауреаты сталинских премий. В гаражах у них стояли прочные, как танки, «Волги» с серебристым оленем на радиаторе, на верандах заливались роскошные радиолы «Эстония». «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…» Хороший был участок у Миши. Просторный. И цветущий сад, и огород с парником, и высокие бронзовые сосны, и заросшие кустами какие-то таинственные сараи в глубине.
