Алексей Яковлев - «Прощание славянки»
— Вот такой я чудак.
Миша развел пухлыми руками.
— Костик, извини… Ты не понимаешь простую вещь… Жить надо, чтобы жить! Это очень простая, но трудно понимаемая вещь. Жить, чтобы жить! И больше в этой пошлой истории нет никакого другого смысла! Ни-ка-ко-го!
Миша, грустно улыбаясь, посмотрел на дверь, ведущую в глубину его уютного дома. А Константин правой рукой откинул пиджак, взял с тахты пистолет и положил его на стол рядом с серебряным столовым ножом. На тяжелый стук пистолета обернулся Миша. Константин улыбнулся ему и взял со стола пистолет.
— Тебе проще. Тебе готовиться не надо. Ты всегда готов, как пионер.— Константин большим пальцем снял предохранитель. — Тебе не страшно. Счастливый…
Миша побледнел и схватился пухлой рукой за волосатую грудь.
— Костик… За что?… У меня же маленькие птички…
Молнией сверкнула золотая фикса.
— Значит, и ты не готов? О жизни хорошо рассуждать, когда смерть далеко… А она не далеко, Миша… Она всегда рядом. Именно в этом смысл всей пошлой истории, как ты выразился…
У Миши действительно прихватило сердце, теперь он морщился по-настоящему, жадно хватал воздух быстрыми глотками.
— Что ты хочешь? Что?
Константин поставил руку с пистолетом локтем на стол; направил черный ствол прямо в сморщенный розовый лоб:
— Кто приходил к оценщику?
Миша, закатив глаза, тоже смотрел на свой лоб.
— Ты не сделаешь этого… У меня маленькие птички…
Константин ответил устало:
— Ты меня знаешь, Миша.
Миша опустил голову.
— Я тебя очень хорошо знаю, Белый Медведь…
— Вот и ладушки, — подбодрил его Константин. — Говори.
Миша поднял глаза, искоса посмотрел на черный ствол.
— Положи его… Положи… Не могу…
— Боишься, — посочувствовал ему Константин.
— Боюсь… — нехотя признался Миша.
— А я тебя боюсь, Миша.
— Почему? — глядя на ствол, удивился Миша.
Константин положил пистолет и объяснил:
— Боюсь людей, у которых на сложные вопросы всегда имеется очень простой ответ. Ты страшный человек, Миша.
Миша глубоко вздохнул и виновато улыбнулся.
— У тебя нет детей… Это потому, что у тебя нет детей…
Константин помрачнел.
— Кто к вам приходил?
Миша с тоской посмотрел на свою пустую рюмку.
— Давай хоть выпьем… Сердце… Мне надо… Чуть— чуть…
Константин плеснул ему из узкой бутылки, потом себе, а потом мне. Миша потянулся к нему рюмкой чокнуться, но Константин быстро выпил и поставил свою пустую рюмку на стол. Миша мелкими глотками, как лекарство, осушил свою. Мне пить не хотелось. Мне было жалко Мишу. Константин, склонив голову, выжидательно смотрел на него. А Миша, массируя волосатую грудь, все не начинал говорить, оттягивал ответ.
— Боишься его? — тихо спросил Константин.
— А то, — вздохнул Миша.
Константин придвинул к себе пистолет.
— Он далеко, а я рядом.
Миша зло отпихнул от себя тарелку с балыком.
— Неужели ты сам не догадался, Костик?! Ты же такой умный мэн! Зачем ты меня пугаешь?
То, что произошло после этих слов, мне, признаюсь, не описать. Ну как описать флюиды догадок и ответов, мелькающие на обоих лицах, как описать диалог без слов, диалог одними красноречивыми взглядами, чуть заметной мимикой, все понимающими улыбками и удовлетворенными кивками? Их долгий безмолвный диалог закончился громким шлепком Константина по розовому махровому плечу Миши. Миша устало откинулся на стуле. А Константин долго сидел с презрительной улыбкой, из-под поднятой верхней губы сверкала золотая фикса.
Потом Константин достал свою записную книжку и что-то показал в ней Мише. Миша кивнул и закрыл глаза. Константин помрачнел.
— Но Толю не он убил, — сказал вдруг Миша.
— А кто же? — насторожился Константин. — Мы с советником что ли?
Миша начал сбивчиво объяснять:
— Какой ему интерес убивать? Он же кроме гарнитура хотел еще зеркало вывезти…
— Какое зеркало? — удивился Константин. — В гарнитуре есть зеркало.
— Я знаю? Старинное зеркало какое-то… Толя плотникам ящик специально особый заказал для этого зеркала. Чтоб все увезти одним контейнером. Вместе с гарнитуром… — Миша вздохнул. — Я так думаю, Костик, вся эта жуткая история ради этого зеркала затея— на, — Миша наклонился к самому уху Константина. — Гарнитур нужен только для того, чтобы вместе с ним это зеркало вывезти одним контейнером. Под видом мебели.
— Не может быть?! — не поверил Константин.
Миша зло посмотрел на меня.
— Может, Костик, может.
Константин задумался.
Миша схватил бутылку, налил себе и Константину, наклонил бутылку в мою сторону, но, увидев мою полную рюмку, ожег меня ненавидящим взглядом.
— Костик, — сказал он, поднимая рюмку. — Умоляю тебя, никому не говори, что я тебе сказал… Я тебя умоляю…
Константин чокнулся с ним.
— Ты ничего не сказал, Миша. Мой советник — свидетель. Я сам догадался, — он посмотрел на меня. — Ты же видел, Ивасик, что я сам догадался?
Они выпили, а я не тронул свою рюмку. Мне было не до этого, Миша, успокоившись, опять начал говорить про Россию — родину плейбоев. Говорил, что самый крутой в России плейбой был Лёник Брежнев. Он всю Америку на уши поставил, когда был там с визитом. Янки до сих пор помнят, как пьяный Лёник их президента Никсона на машине катал. Гнал под двести миль в час по техасской автостраде, напевая под нос: «Малая земля, кровавая земля…» Никсон решил, что это Лёник так про Америку. Наши подлодки на фунте вокруг всей Америки лежали: одно нажатие кнопки — и Штаты — «малая земля, кровавая земля»…
— Да, — сокрушался Миша, — теперь не то. Теперь они нас не боятся. Самое страшное, что может теперь наш пьяный президент, — обоссать их аэродром имени Джона Кеннеди. И абзац! Надо признать, мужики, что холодную войну мы им проорали с треском!
Константин посмотрел на часы:
— Ну, будь здоров, Михал Натаныч, спасибо за угощение. Нам пора. Привет жене. Береги птичек.
Константин поставил пистолет на предохранитель и спрятал его в карман. Миша сказал печально:
— Извини, Костик… Помнишь Вологду? Какое время было! А? Кто знал, что все так по-блядски обернется?
— Константин толкнул меня коленом и встал.
— Слушай, Миша, можно я твою бутылочку захвачу? Приятный напиток, — он подмигнул мне. — Мой советник почти не пил. Хочу его побаловать. Он сегодня заслужил выпивку.
— Да Бог ты мой! — засуетился Миша. — Хочешь, дам тебе закупоренную? Целочку! Хочешь?
— Сойдет,— сказал Константин и прихватил со стола бутылку.
Миша проводил нас до калитки, успокоил пса и сказал Константину, прощаясь:
— Костик, только не говори никому, что я тебе сказал. Умоляю! У меня же птички.
— Ты ничего не сказал. Я сам догадался. Советник — свидетель, — сказал Константин. — И ты ничего не говори генералу. Что мы заехали к тебе — не говори!
— Как я могу! — прижал к груди пухлые руки Миша. — Ты же сейчас меня предупредил! Как же я могу?! Я же не сука, Костик.
«Отец», дожидаясь нас, обкурил свою лохматку дотла. Мы открыли окна до упора. «Отец» понимал, что у нас что-то не так, дорогой озабоченно кашлял.
— А какое сегодня число? — спросил вдруг Константин.
— Третье, — тут же ответил «отец», — с утра было… Третье июня.
Константин стукнул себя ладонью по лбу.
— Блин! Третье июня! Это же мои именины! Надо же как закрутился… Такой день пропустил…
«Отец» посмотрел на него в зеркальце заднего вида.
— Тебя Костей, что ли, зовут?
— Ну, — расстроился совсем Константин.
— Тогда все верно, — подтвердил «отец», — третьего июня — Константин и мать его Елена.
— Вот именно, мать его, — сокрушался Константин.
«Отец» успокоил:
— Еще успеешь отпраздновать. День-то еще не кончился.
Константин отвинтил пробку на длинной бутылке и протянул ее мне.
— Хлебни, Ивасик. Ты молодец. Заслужил.
Я хлебнул теплый коньяк, пережил глоток и спросил:
— Ты знаешь теперь «третьего»?
— И ты его знаешь, — ответил Константин.
— Откуда? — удивился я.
Константин отхлебнул сам, аккуратно завинтил бутылку и достал из внутреннего кармана свою солидную кожаную книжку. Развернул ее на первой странице и показал мне. Под целлофановой рамочкой была цветная фотография. Моментальная, снятая «поляроидом».
На фоне Эйфелевой башни в Париже, обнявшись, стояли трое. Людмилу я сразу узнал. Разве можно ее не узнать сразу? С обеих сторон ее обнимали улыбающиеся мужчины. В одном я узнал Константина, в другом — профессора русской литературы — месье Леона…
16
Тринадцатая страница
Дальше мы ехали молча. И к бутылке уже не прикладывались. Не до этого было. Бутылку Константин захватил у антиквара, чтобы меня отблагодарить. Он считал, что я заслужил ее, потому что еще вчера, в первом нашем с ним разговоре, вычислил профессора… А вчера ли это было? За эти несколько дней столько событий свалилось на мою бедную голову, начиная с «дня защиты детей», что я уже потерял счет этим дням… Неужели только вчера я познакомился с Константином? Я напряг память и сообразил, что если сейчас вечер третьего июня, то действительно на ночном причале у Строгановского дворца я услышал его сытый, надежный голос ранним утром второго, то есть, выходит, только вчера… Господи, а мне почему-то кажется, что я знаком с ним, как с его Людмилой, лет с трех… Наверное, потому, что он тоже обладает той же энергоинформационной мощью, что и она… Ведь я только голос его услышал и сразу захотел увидеть его. И увидел. На свою голову…
