Измайлов Андрей - Время ненавидеть
Слышу – Петюня не унимается, все молотит и взревывает.
Слышу – звонок. В дверь!
Кого черти принесли в полседьмого утра?!
Внутри екает. ОНИ! Только ОНИ с утра пораньше способны названивать в квартиру одинокой беспомощной женщине. С агрессивными намерениями!
«Мы завтра вас найдем, и нервы ваши будут как нельзя кстати!».
Нашли…
На цыпочках докрадываюсь, плотно закрываю дверь в комнату (кавалера моего будто молнией разразило – стих! только его мне именно сейчас не хватало!) и очень сварливо, ну очень сварливо:
– Кто там?
– Милиция.
– Да что вы говорите! Никогда бы не поверила! – провоцирую, чтобы еще голос подали.
– Участковый уполномоченный Грибанов. Разрешите?
– Не разрешаю, конечно!
Голос-то не тот, не «брежневский». Но прыщавый- то, прыщавый ни словечка не проронил вчера. И третьего дня тоже. Знаем мы ваши штучки! Пришло время – проронил.
– Я сейчас в милицию позвоню! Посмотрим тогда, кто из вас милиция. Учтите, замок у меня сложный, сразу не взломать. Ноль два всегда успею набрать.
– Гражданка Красилина, нам уже звонили. Я уже здесь. По заявлению. Откройте, если вам не трудно.
Мне трудно, мне о-ох до чего трудно! Потому что я слышу за дверью еще голос. Голосок. Голосочек. Меццо-сопрано. Не найдется такого кузнеца, который смог бы шантажисту-«Брежневу» за ночь перековать его волчий голос…
– Это он, товарищ сержант! Я слышала его! Это он! Он там, товарищ сержант! Сделайте что-нибудь, товарищ сержант! Вы же милиция!
– Откройте, если не трудно.
Тру-у-удно!!!
«Отк'ивай, отк'ивай! Шейчаш ужнаешь!».
… Не могу я их винить. Но пусть тогда и они меня не винят. Головы стереотипами набиты, и потому, чуть только вцдимое расходится с заранее воображаемым, – нутро протестует!
«Таньчик-Татьяшенька» – не лошадища, скорее пони – миниатюрненькая, ладненькая, копытца тридцать третьего размера, не больше (у меня и то тридцать четвертый), «маленькое черное платье», ленточка в гриве, челка мохнатая, и глаза тоже от пони: покорные, печальные, все примут. И принимают.
– Можно, я не буду заходить? – у милиционера спрашивает. – Можно, я тут посижу на ступеньке? – Опустилась на голый камень, утешая-приговаривая про себя: – Живой, главное! Главное, живой!
Хоть кусок сахара ей на ладони выноси! Таньчик- Татьяшенька, дубленушка на вздрагивающих плечиках внакидку. Никогда ее не видела, но по Петюниным откровениям сложила стереотип: одно слово, Московский вокзал! Даже облегченно вздохнула, когда открыла, а там рядом с милиционером эдакое воздушное созданьице, не лошадища, не жена, не она.
Не лошадища, да. Но жена. Но она.
Ай, Петюня, ай, фантазер, ай, предатель! Жену предал, меня предал, себя предал – рассказками, из книг вымороченными: е-е-есть в старом замке че-о- орный пруд! Только бы себя де ля Фером чувствовать!
(Порядочным, кстати, засранцем был граф, образец для подражания! Втюрился, сам напросился в мужья – и какое его дело, что у женщины в прошлом было?! В настоящем-то и в будущем (да! да!) она – любящая и преданная жена! Нет, собственное Самолюбие ему дороже! Карать взялся… Да кто ты такой, чтобы карать?! Не можешь себя победить – отваливай, испарись! Ан если не себя, то лучше тогда он ее победит!.. Потом бегают, шпажонками отмахиваются, поражаются: «У-у, злодейка! Чего мы ей такого сделали, чего она нападает?!» Не нападает она! Защищается!).
Атосы вшивые, само благородство! Фантазеры, предатели, Петюни чувственные!
Ты у меня сейчас отчувствуешь свое!
– Вон отсюда! Карета подана, граф!!!
Уже встал, причиндалы свои изыскивает. Глиста в обмороке! Прикрылся ладонями, как перед штрафным ударом. Не будет тебе от меня штрафных ударов, мало тебе вчера навесили! Вот тебе твои портки, за креслом. Нет уж, носки сам ищи! Буду я их еще вынюхивать по углам! Куда вчера закинул, там ищи. Найдешь!
– Гражданочка, я извиняюсь, но…
Никаких «но»! Ишь блюститель порядка! Конная милиция нравов! Тоже стереотип: волевой подбородок, литое матерое тело, всезнание на лбу написано. А тут: вообще без подбородка, такая же глиста в обмороке, но еще моложе, и полное незнание предмета. Всего и милиционер, что в форме. «Новая формация», Мыльников сказал? Неудачная формация! Представления не имеет, что делать, с чего начать, кто виноват. И в квартиру не войти – «пони» на лестнице сидит, нельзя ее так оставлять. И отступать невозможно – я ведь ясно даю понять, что захлопну дверь и открою ее, только чтобы Петюню вышвырнуть, пусть только манатки соберет, и снова захлопну! Не тушуйся, сержант, когда перед тобой в буквальном смысле грязное белье выворачивают! Никаких «извиняюсь», никаких «но»! Я милицию к себе не звала! А когда звала, где ты был, участковый уполномоченный Грибанов?!
Накачала себя так, что вот-вот лопну. И… лопнула. Весь воздух из меня вышел, когда на шум мымра Лащевская выскочила во всеоружии:
– А-а-а, доблядовалась, самогонщица!
Бабья ненависть – убойное оружие. А я все свое распатронила на Петюню, на сержанта-молокососа… и вообще. Воздух из меня вышел.
Не могу я их винить. Но пусть, пусть тогда и они меня не винят! Стереотипы – от них не сбежишь, не скроешься. «Няма», беспросветная «няма»!
– Идите, идите, я покажу! Я понятая! Я эту прошмандовку выведу на чистую воду! Вот, видали?! Вы смотрите, смотрите! Во что кухню превратила!
– Так-так. Агрегат.
– Я химик! Химик я!!!
– Упекут тебя года на три на химию, станешь «химиком»! И мы все от тебя наконец отдохнем!
– Живой главное! Главное, живой!
– Так-так, что у вас в банках? А в баллонах? Так-так, и змеевик…
– Для фенолов это! Для фенолов! Я их перегоняю!
– Знаем мы твои филоны! Весь подъезд провоняла! Не слушайте ее, товарищ сержант! Ф-филоны|
– Так-так, придется на работу сообщить, гражданка Красилина…
– А она безработная! Она – ИТД! Вы что, на знаете их?! Шатия-братия! И мужа бросила! Очень приличный человек с положением! А она каждую ночь хахалей водит!
– Не смейте трогать эту женщину!
– A-а, ещ-ще один! Штаны застегни, сопляк! Женой своей командуй!
– Так-так. Спокойней, гражданин. Разберемся. И с вами разберемся. Вы здесь прописаны? Это ваша жена? А кто? Где? Кто ваша жена?
– Живой, главное! Главное, живой!
– Она вас по всем моргам, по всем больницам ищет. К нам в милицию…
– Вы на нее посмотрите! Этой оторве все равно!
– Не смейте!!! Галина Андреевна, не слушайте старушку! Вы все равно самая лучшая, самая…
– Петюня, заткнись!
– А-ах, старушка?! А-ах ты!
– Товарищи! Товарищи! Спокойней, спокойней!
– Главное, живой! Живой, главное.
– Варя! Варя, чего это? Чего ты? Иди домой, Варя! Дашутка зовет…
– А ты не высовывайся, кобеляка! У-у, про ребенка сразу вспомнил! Вот и цацкайся! Я его вчера крючьями от ее двери оттаскивала, товарищ милиционер! А она – в окно! И серьги из квартиры пропали! Воровка!
– Так-так. Гражданка Красилина, приводы были?
– Какие приводы?! Какие серьги?! Какое окно?! Вы что, спятили все?!
– Вас раньше задерживали? Предупреждаю, мы проверим.
– Да… Товарищ сержант, я все объясню…
– Варя, в ломбарде серьги! Забыла?!
– Без разницы! Не высовывайся, сказала! Товарищ милиционер, обратите внимание! Вот, вот – под окном! От нее вмятина! Она прыгала! Я их застукала! А он-то – больным прикинулся! Я по аптекам мотаюсь, без ног совершенно! А он тут с прошмандовкой!..
– Не смейте трогать этого человека!!!
– Пет-т-тюня! Иди к жене! Товарищ милиционер, я все объясню, я сейчас все…
– Так-так. Ваши следы? Под окнами? Ваши?
– Н-нет! Это не от этого! Товарищ мили…
– А чьи же? Других следов нет, гражданка Красилина. Окно на зиму заклеивали? Жарко стало?
– Да! Мои, мои! Но это не от этого! Товарищь милициион…
Протокол на нее! Протокол! Я понятая! У-у, давалка!
Уйдите все!!! У-у-уйди-и-ите-е-е!!! Все-е-е!!! Разобью! Все-е-е!!! Уйди-ите!!!
И разбила бы! Схватила, взметнула над головой баллон. Наугад схватила. H2SO4 крупно обозначено, серная концентрированная. Не аммиак, но сгодилось бы! Разбила бы, ей богу!
Ушли.
– Я вас вызову в райотдел.
Вызывай, вызывай, но сейчас уйдите! Ушли.
Лащевские в свою щель заползли с тараканьим еле слышным шуршанием; вдруг психопатка на самом деле кислотой плеснет, она такая! Ушли.
Петюня сберегающе, чтоб только мне не повредить, переступил порог, поднимая ноги так, будто не порог перед ним, а барьер. Переступил, уставился на свою Татьяшеньку, дернул головой и мимо нее – на улицу. Ушли.
Пони – за ним вскачь, спорхнув со ступенек. Задержалась только на секунду, смерила меня, изрекла и – ну мужа догонять.
А изрекла она… именно изрекла…
Руки опустились, грохнула бы я баллон без вариантов после ее прощальных слов. Не знаю, каким чудом удержала. И стою, судорожно в стеклянные бока вцепившись. Пошевелиться боюсь, а то грохну.
