Измайлов Андрей - Время ненавидеть
Залились бы вы все своими медовухами, «вана таллинами», «ворошиловками» (мужички сэкономленный лабораторный спирт нарекли: от «ворованное шило»). Не могу я по-свински стаканами глушить! Одно дело – что-нибудь вкусное типа «Мисти» ма-аленькими поцелуйчиками. А стаканами хлобыстать – не могу и не хочу!
Клавдия Оскаровна – ваш парень, демократ? И возлюбите вашу Клавдию Оскаровну! Тем более, что она только того и ждет. Накушается до кондиции и лишь о своей неотразимости все застолье долдонит:
– Она мне в парикмахерской говорит: «А с вас я возьму за две головы!». «Берите!» – говорю, потом думаю, чего вдруг? У меня все-таки одна голова! Не вытерпела, спрашиваю: «Чего вдруг?». «А у вас волосы очень густые! – отвечает. – Шампуня больше уходит и вообще!». Конечно, ей возня лишняя! Ей проще вместо меня двух лысых старушек завить! Всяко не то что мои кудри!
(Кудри у нее! Мочало у нее! Чтобы только расчесать, дюжину гребешков обломаешь. Химзавивка на химзавивке!)
– Ребятки, меня нечто преследует! Стоит мне раздеться у врача, сразу обязательно приходят какие- то маляры, столяры. То вот только разделась, а какой-то именно в этот момент стал табличку снаружи на кабинет прибивать – дверь и открылась. Или у терапевта сижу в неглиже, справка в бассейн нужна, и входят: «Где тут у вас окна на зиму заделывать?». Или неделю назад лежу на ЭКГ вся обвязанная датчиками. Лицом к двери и абсолютно голая, ну абсолютно. И работяга в самый раз появляется, дверь начинает снимать! Иного времени найти не мог. И застыл – бесплатная картинка. А бабка-врачиха спиной к нему, ничего не видит, за ЭКГ следит и мне: «Что вы так разволновались?! Прекратите сейчас же волноваться!». У меня на экране волны, наверное, – девятый вал! Лежу, думаю: пользуешься, паразит, что я в таком состоянии, от моей фигуры взгляд оторвать не можешь?!
(Фигура у нее! Бюст, как уши у спаниеля!)
– Я в одной компании вращалась. А там все время блистать надо было. И вот я изо всех сил блистаю-блистаю, потом гляжу: все уже пьяные и спят. А наутро никто ничего не помнит. И опять блистать приходится!.. Надеюсь, у нас сегодня не такая компания?
Такая, Клавушка, такая! И все твои распаляющие откровения разве на зэка могут подействовать, изголодавшегося за свой срок. На себя-то хоть глянь, лахудра с бездной вкуса! На шпильках и в носочках! Пуссер – «электрик», юбка красная. И не грызи меня глазами: да, я не раскисаю, и мужики ко мне липнут (только я их щелчками, щелчками), и стакана мне не надо для утепления атмосферы.
«Чи дюже больная, чи дюже подлая!».
Ладно, отстаньте, не сверлите! Нате! Довольны?
(Ф-фу, гадость!)
Нет, мне и одного такого стакана более чем достаточно. Крепче спать буду – и то утешение.
Бедный пацанчик вот только… Ему все в новинку. Он впервые с нашей «дружной семьей» выехал, недели не проработал, а профком его уже заодно со всем стадом облагодетельствовал. Виктимный ты наш Петюня. Ничего не остается, как оставить его на растерзание девичнику. От судьбы не уйдешь.
Клавка все равно зря старается – для него она Начальник, существо бесполое, на такой должностной вершине, что признаков пола не разглядеть.
Да уж кроме Клавки найдутся охотницы – и Светка, и Ларисия, и Марьямушка («Ой, девочки, какой он характерный!»).
Только на меня не реагируй, пацанчик. Не реагируй, не надо, не рисуй себе! Пойду-ка я спать от вас от всех, от ваших стаканов с гадостью и прочих гадостей без стаканов. Устала, от стенки к стенке мотает. В семье не без урода. Урод я, урод!
– Вас проводить до номера?
Не приставай к уроду, пацанчик! Вон сколько красавиц в твоем распоряжении – только и ждут. Не рисуй себе!
Нарисовал, лыцарь печального образа:
– Я женат! – гарантия от даже нескромных мыслей. С горчинкой, но, гордо: мол, как вы могли хотя бы заподозрить нехорошее?!
Ой, пацанчик-пацанчик!
И ду-ду-ду полночи, ду-ду-ду! Само благородство, незапятнанность, аристократизм духа. Вычитанный. Садитесь, д'Артаньян, сказал граф де ля Фер, я расскажу вам одну историю… про одного моего друга. Е-е-есть в старом замке черный пруд, там лилии цвету-у-ут!
И ду-ду-ду полночи, ду-ду-ду! И я со слипающимися глазами, как последняя дура, как последний д'Артаньян, вынуждена клевать носом и внимать историю про одного друга, альтер эго Петюни: про давнюю вокзальную историю, про бабушку-астраханку, про его лошадищу, которую ни до, ни после и никогда доныне в глаза не видела, про суицид посредством шланга, про изгнание из университета, про: «она просто несчастный человек, и я не имею права, морального права бросить ее на произвол судьбы», про: «даже если я, предположим, только предположим, встретил человека, который… которая… ну… понимаете?.. – я все равно не смогу ее оставить», про: «как в «Маленьком принце» – мы в ответе за тех, кого приручили, она же действительно повесится, вы понимаете, вы чувствуете? вы не можете не понять, не почувствовать…».
Ой, надоел! Ой, достал! Понимаю! Чувствую! Кто кого из вас приручил?! Да я бы сама повесилась от такого мужа, но не если бы он ушел, а если бы он не ушел! От меня-то ты чего хочешь?!
И ведь ничего! Платоник, Тургенев хренов! Нашел себе Виардо! Не рисуй себе! Я тебе не Виардо, я только одного хочу: чтобы ты наконец иссяк и дал мне хоть пару часиков поспать! Голова раскалывается от твоих изливаний и от стакана с вашей гадостью! Сплю я, сплю!
Ду-ду-Ау. Ду-ду-Ау.»
Ну хорошо! Я сама инициативу проявлю, да! Только уйди!
На!..
Было, не было? Боже мой, я даже не помню, где, куда мы тогда выезжали. Вроде Таллинн. Нет, Новгород! Или Кижи? Точно, Кижи! Иначе бы наша дружная семейка распивала, скажем, «Агнес», если Таллин. Или «медовуху», если Новгород. А мне «Ворошиловки» нацедили, из запасников… Или по Золотому Кольцу мы тогда?..
«Неужели ты все забыла?».
***Все-таки мы, бабоньки, существа непредсказуемые. Супервирус Мыльников с чем пришел, с тем и ушел. А тут…
Бог с ним, с божьим наказанием. Теперь замывай, не замывай – проще сгрести в узел и выкинуть. Сейчас, только проснется, бедолага.
Надеюсь, прошедшая ночка его наконец отвратит от меня. Сам хотел, сам добивался? Получи! За все перенесенные тобой невзгоды по моей вине. А уж что получил – не моя вина.
Холодно-то как. Морозец, что ли, приударил? Да, минус семь за окном, на термометре. Стоило мне всю зимнюю клейку порвать, и морозец тут как тут. Вот напасть!
Кофе поставить? Петюня, просыпайся! Петушок пропел давно! На работу пора. Просыпайся же!
И не растолкать – боязно коснуться: живого места нет. Лицо-то распухло, ничего себе! Куда же он с таким лицом пойдет, на какую-такую работу? Его и за порог не выпустишь – сразу заметут, чтобы неповадно было. Да просыпайся, ну!
– Ам-м… м-мыам… Сейчас, сейчас! – гундосит. – Еще минуточку, еще самую маленькую секундочку. Самую ма-а-а… ам-мыам-ам… – Спит!
Как хочешь. Не обессудь – кофемолкой приходится жужжать, посудой греметь, радио включать на полную громкость: должна я знать, который час, будильник не завела вчера. Ты у меня проснешься!
– Московское время шесть часов тридцать минут. Международный дневник…
Кофе готов. Вставай же, соня! Никакие посторонние шумы на него не действуют. Петюня! Петюнечка! Пе-е-етя!.. Петр, черт возьми!
– Еще чуть-чуть, ну пожалуйста! Ну масенькая, сейчас-сейчас. Уже встаю, уже встал… Ну, Таньчик… Ну, Татьяшенька… Я уже не сплю.
Он уже не спит. Он после мгновенной гробовой тишины подскакивает (куда там вчерашнему NH3!), осознав, кого и как он назвал, и где, в чьем доме находится. Фрейд не дремлет, Петюня. И ты не спи.
Он уже не спит. Сидит на тахте, глаза раскрыть боится. Так зажмуренными глазами на меня и смотрит. И скорбно-скорбно шепчет.
– Галина!!! Галина!!! Галина!!! Галина…
– … Андреевна, – тепло, даже где-то ласково подсказываю я. – На работу пора, Петюнечечка. Кафе стынет. На кухне… – и отправляюсь на кухню.
Слышу сочные удары, Петюня кулаком молотит подушку и взревывает:
– Почему! Ну почему! По-че-му!!! Почему все так… Все так… почему! По-че-му! За что?! За что мне?!!
А мне за что? Не за что. Ты, Петюня, в ответе за тех, кого приручил – и отвечай: Таньчик, Татьяшенька. А меня еще никому не удавалось приручить. Не бери в голову, отдохни от этой мысли. Я вешаться на шланге от стиральной машины не буду. Во всяком случае из-за тебя, Петюня, точно не буду. Других поводов предостаточно, более весомых. Прощевай, Петюня. Иди к жене. Ах, жаль, тюльпанчики вчера на склоне остались! Могу розочки предложить, они чуть подувяли, но главное не подарок, главное внимание. Вот и подаришь. От нашего стола вашему столу. Таньчику, Татьяшеньке, лошадище. И не задавай вопросов, ответы на которые тебе прекрасно известны. Почему-почему! По кочану!
Слышу – Петюня не унимается, все молотит и взревывает.
